Философ эпохи Просвещения Иммануил Кант связывает понятия справедливость и нравственность со свободой. Но выдвигаемая Кантом идея свободы представляет собой нечто большее, чем понятная нам свобода выбора, которую мы осуществляем, покупая и продавая товары на рынке. То, что мы понимаем под свободой рынка или нашего потребительского выбора, не является истинной свободой, поскольку наш выбор связан с удовлетворением желаний, которые мы не выбираем.
Также Кант утверждал, что мораль не имеет отношения к максимизации счастья или к какой-либо другой цели. Мораль связана с уважением личности самой по себе.
Обоснование моральных принципов желаниями счастья и полезности вводит в заблуждение относительно сути морали. Утилитаристский принцип счастья «нисколько не содействует созданию нравственности, так как совсем не одно и то же сделать человека счастливым или сделать его хорошим; сделать хорошего человека умным и понимающим свои выгоды или же сделать его добродетельным».
У людей есть способности к рассуждению и к свободе, и эти способности присущи людям как таковым. Наша способность к мышлению связана с нашей способностью к свободе. Вместе взятые, эти способности отличают нас от животных и отделяют от животного существования. Эти способности делают нас чем-то большим, чем тварями, подчиненными инстинктам.
Люди всегда стремятся к удовольствиям и избегают страданий, но на самом деле не действуют свободно. Мы действуем как рабы наших инстинктивных потребностей и желаний. Почему? Потому что всякий раз, когда мы стремимся удовлетворить наши желания, все, что мы делаем, мы делаем ради какой-то цели, которую дают нам извне. Я делаю это, чтобы утолить голод, а то — чтобы утолить жажду.
Предположим, я пытаюсь решить, какое мороженое заказать. Выбрать шоколадное, ванильное или крем-брюле с кусочками печенья? Я могу думать, что осуществляю свободный выбор, но в действительности я всего лишь пытаюсь выяснить, какой привкус более всего удовлетворит мои предпочтения, а предпочтения-то я не выбираю.
Кант не говорит, что удовлетворять наши предпочтения неправильно. Он говорит, что, когда мы поступаем таким образом, мы действуем не свободно, а по решению, данному нам извне. В конце концов, я не выбираю свое желание съесть не ванильное мороженое, а крем-брюле с кусочками печенья. У меня просто есть это желание.
Одно время у компании Sprite был рекламный лозунг «Подчинись своей жажде». В этой рекламе присутствовало (разумеется, непреднамеренно) кантианское прозрение. Когда я выбираю банку «Спрайта» («Пепси» или «Коки»), я повинуюсь, а не действую свободно. Я отвечаю на желание, которое я не выбирал. Я подчиняюсь своей жажде.
По Канту, действовать свободно — значит действовать автономно. А действовать автономно — значит действовать в соответствии с законом, который я даю себе, а не в соответствии с диктатами природы или общественных конвенций.
Когда мы действуем автономно, в соответствии с законом, который мы дали сами себе, мы делаем нечто ради этого нечто, которое является целью само по себе. Мы перестаем быть инструментами для достижения целей, заданных нам извне. Эта способность действовать автономно и есть то качество, которое придает человеческой жизни особое достоинство — думать. Оно подчеркивает разницу между личностями и вещами.
Моральная ценность поступка, утверждает Кант, заключается не в возможных его последствиях, а в намерениях, в силу которых совершен поступок. Важен мотив, причем мотив должен быть определенного рода. Правильный поступок надо совершать потому, что он правилен, а не в силу какого-то скрытого мотива или ради какой-то цели, и только эта мотивация имеет моральное значение.
Если мы действуем в силу мотива, отличающегося от долга (скажем, из эгоистических соображений), наши действия не содержат моральной ценности. Действительно, утверждает Кант, наши действия утрачивают моральную ценность не только в том случае, когда мы совершаем их из эгоистических побуждений, но и всякий раз, когда мы пытаемся удовлетворить наши желания, предпочтения и инстинктивные побуждения. Кант противопоставляет подобные мотивы (он называет их «мотивами склонностей») мотиву долга и настаивает, что только поступки, совершенные по мотиву долга, обладают моральной ценностью.
Итак, если мы способны к свободе, мы должны быть способны к совершению поступков не в соответствии с законом, который дан нам или наложен на нас, но согласно закону, который мы даем себе сами. Но откуда берется такой закон?
Этот закон берется из разума. Мы — существа не только чувственные, подчиненные удовольствиям и страданиям, которые приносят наши чувства; мы — еще и рациональные существа, способные к мышлению. Если мою волю определяет разум, моя воля становится силой, способной делать выбор, не зависящий от диктатов природы или склонностей.
Выдвинутая Кантом идея разума (практического разума; разума того рода, который сопряжен с моралью) — это идея не инструментального разума. Кант провозглашает «чистый практический разум, который законодательствует a priori, независимо от всех эмпирических целей».
Кант проводит различие между двумя способами, при помощи которых разум может управлять волей, между императивами двух разных видов. Императив одного вида — это гипотетический императив. Такие императивы используют инструментальный разум: если вам хочется получить результат X, совершите действие Y. Если хотите иметь хорошую деловую репутацию, относитесь к вашим клиентам честно.
Кант противопоставляет гипотетические императивы, которые всегда условны, императиву иного рода; императиву, который безусловен: категорическому императиву. «Если поступок хорош только для чего-то другого как средство, то мы имеем дело с гипотетическим императивом; если же он представляется хорошим сам по себе, стало быть, как необходимый для воли… то императив — категорический».
Первый вариант категорического императива Кант называет формулой универсального закона: «Поступай так, чтобы максима твоей воли могла бы стать всеобщим законом/ только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом». Под «максимой» Кант подразумевает правило или принцип, который придает поступку разум.
Второй вариант категорического императива: отношение к людям как к целям самим по себе. «Совершая поступки, всегда исходи из отношения к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого как к цели и никогда — как к средству». Это — формула человечества как цели.
Обратимся к примеру самоубийства. Интересно заметить, что и убийство, и самоубийство противоречат категорическому императиву, причем по одной и той же причине. Если я совершаю убийство, я отнимаю чью-то жизнь в моих собственных интересах. Я использую жертву как средство и отказываюсь относиться к этому человеку как к человечеству, как к цели.
Если я кончаю с жизнью, избегая предсмертных мучений, я используя себя как средство избегания этих мучений. Но, как напоминает нам Кант, личность — не предмет, «не что-то, что можно использовать просто как средство». Права распоряжаться человечеством в лице самого себя у меня не больше, чем права распоряжаться человечеством в лице кого-либо другого. Для Канта самоубийство неправильно по той же причине, по какой неправильно убийство. Человек, совершающий и убийство, и самоубийство, относится к личностям как к предметам и не уважает человечество само по себе как цель.