Школьные годы
***
В школе в 1936г. и особенно в 1937 году, что ни день, то открывались новости – то якобы на тетрадях на портретах Пушкина и других обнаруживались в рисунках в штрихах разные надписи.
Из учебников начали вырывать страницы и замалевывать портреты Егорова, Блюхера, Бубнова, Тухачевского и других. Что ни день, то появлялись новые «враги» народа. Народ притих, боялись, что-либо сказать, хоть лишнее, какое слово другу, жене, детям.
По любому, хотя и ложному доносу, следовал ночной арест. Семьям арестованных не разрешалось во время ареста шуметь и плакать. Только утром узнавали: того арестовали, того ночью увели. И так из нашего барака, в котором проживали одни работяги, в основном ассенизаторы, было арестовано 6-7 человек, и никто из них не вернулся – они были «враги» народа.
Да я упустил сказать, что когда отец в 1932 году уезжал (паспортов тогда не было и ему по пьянке, вероятно, дали справку на фамилию Старков, (так как в деревне все звали Старок), мы стали Старковы и я, и сестры.
В школу ходили под фамилией Старковы. В 1936 году отцу дали паспорт на фамилию Старков, а когда мне исполнилось 16 лет и нужно было получать паспорт, я не захотел носить фамилию Старков и запросил из деревни настоящую метрическую выписку и так я стал с настоящей фамилией Старых.
У матери также паспорт был на фамилию Старых, а у сестер осталась фамилия Старковы. Правильно я сделал, что восстановил настоящую фамилию, а то в дальнейшем при различных проверках, меня могло ждать много неприятностей.
Сестра Пелагея, вышедшая замуж в своей деревне за Басова И.А., жила в деревне, муж работал бригадиром в колхозе.
Старшая сестра Мария также жила в деревне, вернее на хуторе Мариинском, который в простонародии называли Быки. Муж Егор Иванович работал в колхозе вначале рядовым колхозником, а потом на колхозной мельнице мельником.
Ольга поступила работать на химкомбинат, вначале буфетчицей в цех. Проработав короткое время, была вынуждена уйти, так как по молодости и неопытности допустила недостачу. Она перешла работать в цех аппаратчицей, где и проработала до войны, вернее до оккупации города.
Зинаида по окончании семилетки поступила учиться в Скопинский педагогический техникум. По окончании (их подавало заявлений 10 девушек, а пропустили только троих) перед войной уехала работать на Дальний Восток. Где была направлена в Благовещенск-на-Амуре в зерноводческо-животноводческий совхоз имени Мухина
Отец вначале работал возчиком в горкомхозе, а потом перевели или сам перешел работать сторожем на свалку. Там была отапливаемая будка, и он по существу там жил. Работа его заключалась в том, чтобы указать место , где выгружать мусор и фекалии, выдавать талон возчику или шоферу, подтверждающий, что тот или другой сделал столько-то ездок и выгрузил в указанном месте. Кроме этого он собирал утильсырье для себя и сдавал в палатку за определенную плату. Я наведывался к нему, часто летом он кормил меня обедом, который он приготовил для себя. В палатке, где он жил, да и рядом была несусветная тьма мух, которых не успеваешь отгонять от котелка и ложки.
Мать работала уборщицей по уборке барака, а потом перешла дворником по уборке территории возле общежития медицинского училища, которое находилось на нашей улице, через несколько бараков. В то время зимы были снежные и нам, особенно мне, приходилось ей помогать в уборке снега. Насколько я помню, наша мать часто болела, ее мучили приступы желудка. К врачам тогда не обращались, но вроде говорили, что у нее катар желудка. Пища была грубая, да и жили впроголодь. Белый хлеб покупали по большим праздникам. И когда пошла работать аппаратчиком Ольга, а потом я, с деньгами стало немного лучше, и ей стали покупать белый хлеб, сахар и немного сливочного масла. Ей стало лучше, и приступы стали повторятся реже.
С 1933 года я лишь один раз был в своей деревни на летних каникулах. В основном жил у Басовых и дней 10 у сестры Марии. Когда был у Басовых, то старался помочь им по хозяйству. Недалеко за лесочком женщины пололи колхозные огороды, и когда вырванная трава подсохла, я собирал ее по грядкам в кучи, а потом Иван увез воза 2-3, это был хороший корм для коровы и овец. В это лето была, по-моему, и последний раз Зинаида, но она была недолго, так как ей пришлось уезжать или на учебу или на Дальний Восток, по-моему, она приезжала за мной. Как сейчас помню, в это лето впервые были выборы в Верховный Совет. Тот день был настоящий праздник. Со всех деревень к сельскому совету собирался разнаряженный народ на разукрашенных лентами лошадях.
В 1936 году было покушение на Кирова С.М., якобы стрелял в него некий Николаев. Потом якобы был отравлен сын Максима Горького. После всего этого стали разоблачать «врагов» народа. Простой люд, да особенно мы – дети и молодежь принимали все это за чистую монету. На «арене», как говорится, появился Ежов. На плакатах рисовали его красивые портреты и ежовую рукавицу.
Портреты многих руководителей и военачальников из учебников вырывали или замазывали чернилами. Из нашей семьи или ближних родственников репрессиям никто не подвергался. Разговоры старших нам были не известны, как они на это реагировали, и вообще все боялись друг друга.
В Сталина в то время, да во время войны и после верили, как в Бога на земле. Из нашей семьи особенно верила Ольга – «Сталин сказал, значит все так и должно быть!».
И так по окончании семилетки в 1939 году детство и отрочество мое кончилось. Отец сказал: «сдаешь последний экзамен и получаешь от меня последний рубль, а дальше иди и зарабатывай себе деньги на жизнь и пропитание».
Я знал, что мать не может мне ничем помочь, она получала гроши, а Ольга сказала – «готовься поступать в техникум». Я не хотел быть зависимым ни от кого, хотел самостоятельности. Прочитав в газете объявление, что Серпуховское прядильно-ткацкое ФЗО объявляет прием, обучаться полтора года, стипендия от 62р.50 коп. до 200 р. в зависимости от успеваемости. И вот я решил ехать туда учиться. Думал, пусть я буду учиться на хорошо, буду получать рублей 150, и мне хватит. Сагитировав из нашего барака двух девчат из многосемейной семьи – Гревцева Аня и Сигайлова Паня, мы в конце июля поехали в Серпухов.
Сдав вступительные экзамены, нас зачислили в ткацкую группу. Домой не отпустили, а сразу преступили к занятиям. Четыре часа мы занимались теорией, а четыре часа в цеху на практике. Группа наша насчитывала человек 25-30, за нами был закреплен инструктор производственного обучения. Вначале была женщина лет 25-30, потом она ушла в декретный отпуск, и нам дали молодую девушку лет 20-21. Ученики группы были в большинстве девчата, мальчишек нас было человек десять, все в основном из деревень и из детского дома. Горожан было мало.
Деревенские боялись детдомовских, а я с ними нашел общий язык, их не боялся и доверял им. Когда брал футбольный мяч или другие игры, говорил: «поиграете, принесете в такую-то комнату» и они всегда выполняли. Потом нас ребят из общежития переселили на частную квартиру. Нас 4 человека поместили к одному хозяину, от фабрики было далеко. Нам поставили хозяева условие, чтобы приходили не позже 20 часов, а то у них была злая собака и они спускали ее на ночь. Меня избрали старостой группы, я стал оформлять документы для вступления в комсомол. Кроме старосты, избрали профгруппоргом. Может потому, что я был горожанином и был активным и энергичным. Поступил в кружок струнных инструментов играть на мандолине.
Девчата наши не проучились и месяца – уехали домой. Со стипендией нас обманули, первые месяцы мы получали по 62рубля 50 копеек. За жилье мы не платили, а за стирку белья нужно было платить, за завтрак, обед и ужин платить и все это из этих 62 рублей. Хлеб стоил 85 копеек – 1 рубль, сахар 40 копеек 100 грамм, помидоры не ниже 1 рубля, и нам приходилось сидеть на хлебе с чаем.
В обед брали что-либо из первого, конечно без мяса и сметаны, второе - каша или картошка, а завтрак и ужин как придется. Из дома мне не присылали ни копейки, да я и не просил. Потом мы с ребятами из нашей комнаты (хотя им присылали кое-что из дома ) подрядились на узкоколейной станции разгружать небольшие вагоны с ??.
Нужно было скорее разгрузить вагоны, а потом сносить метров за 50-70 от железной дороги и заштабелевать их. И вот однажды мы проработали почти всю ночь и примерно до 16 часов дня и за всю эту работу получили по 8 рублей. Да, это были деньги! Мы могли кое-что купить из съестного, да и хлеба в этот день наелись вдоволь. В группе ребята и руководитель меня уважали. Руководитель группы каким-то образом добилась, чтобы мне давали на обед бесплатные талоны.
Денег по существу у меня не было, а иногда хотелось сходить в кино, а билет стоил копеек 20-25. Мы приходили к летнему кинотеатру в надежде каким-то образом проскочить в кино: или зазевается контролерша, или перескочить через забор (а он был высокий и вдоль забора по проволоке бегали собаки).
Как-то стоим гурьбой, обсуждая план проникновения, к нам подошла девушка старшекурсница, она получала рублей по 200 (как потом выяснилось, она работала уже на 6 ткацких станках), и предложила мне билет. Я категорически отказывался, так как платить за билет мне было нечем, да я девчат стеснялся в своем затрапезном одеянии. Но она все же уговорила, и пришлось идти. Она была с двумя подругами. Я не столько смотрел кино, сколько переживал, так мне было неудобно. По окончании кино ребята наши пошли домой, я немного прошел с этими девчатами, а потом бегом догонял ребят, чтобы прийти домой вместе и своевременно.
В цеху бывало очень жарко, страшенный шум, и от пряжи много мелкой пыли. А все-таки эта работа, постоянная занятость на работе и по общественным делам занимала по существу весь день. Приходилось учить теоретические вопросы, общеобразовательные предметы и изучать все практически. Станок я свой сдавал в идеальной чистоте и от сменщика требовал этого же.
В начале октября мне, одному из группы, дали второй станок. Стало немного трудней, особенно в уборке после работы. Те, кто проучился полтора года, уже многие работали на шести станках. После окончания школы ФЗО можно было бы поступить на курсы помощника мастера, но нужно было учиться еще полтора года, а меня могли бы забрать в армию. Во время прохождения медицинской комиссии меня еле пропустили по зрению, так как зрение у меня было -1 или -2, а очки я не носил, да и понятия о них не имел, да и стеснялся бы их носить. Поэтому и в школе, что писали на доске, я плохо видел, но в этом никому не признавался. У нас в классе только один ходил в очках, он был из интеллигентной семьи и раскосый.
***