Я сидела в зале общих приемов. На мне было длинное платье, которое облегало мой верх и струящимися потоками спадало вниз к самому полу. Моя рука гладила подлокотник кресла, на котором я сидела. Это было гладкое дерево. Оно уже успело потеплеть от моей руки, но совсем чуть-чуть. Тем не менее я продолжала проводить своими пальчиками по гладкой поверхности подлокотника, спокойно смотря вдаль. В противоположную сторону от меня, на стену. Внутри моего тела все было преисполнено уверенности и незыблемого достоинства и спокойствия.
Слева от моей руки сидел отец. Никто и не догадывался, что помимо родственных уз нас еще связывали и любовные.
Как так получилось? Мне захотелось. Мой папочка красив, умен, молод. Наш народ не живет как люди по 30 лет, а потом умирают, когда нарожали по 10 детей. У нас все совсем по-другому.
По сути мы можем жить столько, сколько захотим. И уходим только тогда, когда сами решаем, что сделали здесь все, что могли. Моя мать умерла, когда мне было 10 лет. Почему? Она была воительницей. Ушла в поход и не вернулась.
Кто мы? Нас в этот мир послал Всеотец, чтобы мы навели порядок в людском мире и ушли после этого. Наводим порядок мы уже лет 200. Скоро наш контракт здесь подойдет к концу, и мы уйдем на свою родную планету: Ирвас.
Пока люди находятся на низких вибрациях, и они должны оставаться там же. Так должно быть. Некоторым вещам лучше произойти тогда, когда для этого будет подходящее время. Осознавая линейность времени и понимая, что наша задача в том, чтобы не дать людям укатиться обратно в деградацию, мы никуда не спешим и не торопимся.
Мы как наблюдатели, которые корректируют ход событий, чтобы все шло в нужном для Всеотца русле.
Мне уже 50 лет. Моему отцу еще больше. Люди боготворят нас за то, что мы долгожители и к тому же не стареем. Некоторые боятся. Но убивать нас нет смысла, если мы сами того не захотим. Моя мамочка хотела умереть, пришло ее время, поэтому никто не противился этому. Люди пытались отравить нас, потому что это люди. Когда ты не понимаешь, что такое перед тобой, когда оно отличается от тебя, то ты волей-неволей будешь бояться или возводить на пьедестал этого человека. Или не человека?
Мы смотрим на это с доброй улыбкой. Как на детей, которые не понимают и не осознают, что делают. Как можно серьезно относиться к детям? Да и вообще как можно серьезно относиться к жизни?
Всеотец нас оберегает. Он не послал бы нас сюда на верную гибель. Хотя даже если так, то почему нет. Лично я смотрю на все одинаково. Одинаково с радостью. Одинаково хорошо. Одинаково никак. Все, что происходит, происходит только по одной причине: так должно быть. С нами происходит только то, что мы сами для себя создаем и выбираем.
Меня можно назвать бездушной тварью, но я называю это трезвым мышлением. Когда ты снимаешь с себя розовые очки, когда ты перестаешь смотреть на мир только под одним углом, ожидая только чего-то хорошего и не принимая ничего плохого. Я принимаю все. Мне тоже бывает тяжело и больно. И я проживаю это. В этом нет ничего такого. За огромной болью следует огромное наслаждение. За огромным наслаждением следует огромная боль. День сменяет ночь и наоборот. Без одного мы бы не познали другого. Главное — это понимать, кайфуешь ли ты сейчас? Если не можешь, то хорошо. Советов не буду раздавать. В этом нет смысла.. Живи. Как умеешь и как научили. Значит, так нужно. Для твоего душевного баланса.
Мой папа коснулся моей руки, я чуть вздрогнула от неожиданности и кинула на него взгляд. Он, поймав его, кивнул головой в сторону. Тут я обратила внимание, что передо мной стоит статный юноша, который, видимо, уже довольно-таки много времени пытается обратить на него мое внимание, но попытки были тщетными.
Я мило улыбнулась и попросила еще раз повторить свою просьбу.
Молодой мужчина встрепенулся и снова начал — уже, наверное, в сотый раз: — О, моя госпожа, я пришел просить вашей руки и вашего сердца.
— Вы уверены?
— О, да. Я долго думал об этом..
— Подойди ко мне, — перебила я его.
Юноша судорожно сглотнул и осторожно начал подходить ко мне. Я протянула к нему ладонь. Он коснулся ее и тут же отдернул, как будто обжегся током, с испугом смотря на меня.
— Увидел?
— Д-да…
— Это мой тебе дар. Ищи ее.
— А что, если…
— Дорогой, ты все видел. Со мной ты умрешь завтра ночью. Твое тело не выдержит моей энергии. Я не могу быть с каждым. Понимаешь? Поэтому у меня нет мужа. Мне не особо интересно замужество на одну ночь. И в принципе не особо интересен секс. Эмоциональная близость — вот что важно. Ментальная близость. Когда понимаете друг друга без слов. Без созависимости друг от друга. Я выбираю либо так, либо быть одной. У тебя с этой девочкой будет именно так. Ты умеешь рисовать. Нарисуй ее портрет и найди. Это мой тебе дар. Прощай.
Спустя пару минут после ухода юноши, папа с улыбкой произнес: — Как ты его ловко отправила.
— Всеотец подсказал. Этому мальчику нужно было увидеть свою суженую таким образом. Я не делаю ничего по своей прихоти. Только то, что говорит Всеотец, — я прикрыла глаза и мысленно поблагодарила Всеотца за любовь ко мне, получив в ответ эманацию принятия, гармонии и любви отеческой.
Вместе с этим я тепло взглянула на своего отца: — Люблю тебя, пап.
— И я тебя, дочка.
Мне нравилось чувствовать эту абсолютную открытость между нами. Думаю, вы удивились, когда я сказала изначально, что нас связывают не только родственные узы, но если не воспринимать секс как что-то грязное и похотливое, а как проявление еще большей любви к человеку, не привязывая его таким образом к себе, а просто выражая свою любовь. Выражая все свои чувства, соединяясь с ним всецело и всеобъятно, то это становится очень даже логичным. Понятным.
Мы редко занимаемся любовью, но когда чувства слишком сильны, то хочется погрузить в них человека. Целиком и полностью. Как я уже сказала, мне не слишком важен секс. Я бы даже сказала, что можно и без него, поэтому у нас это крайне редкое явление.
…
Уже вечером, сидя в гостиной, я призналась отцу:
— Ты знаешь, мне кажется, мой путь завершается.
— Я тоже это чувствую, — взглянул на меня он.
— Думаю, со дня на день пора будет уходить.
Вместо слов папа взял мою руку и начал целовать каждый палец. Я прикрыла глаза, наслаждаясь этим проявлением любви.
— Это лишь означает, что наш путь в принципе здесь подошел к концу, — прошептал он в перерывах между поцелуями.
…
Ложась в свою постель, я всем своим телом постаралась ощутить мягкость одеяла, шелковистость простыни. Я понимала, что это последняя ночь для меня. Мое лицо озарила улыбка. Я ждала. Уже скоро.
Дверь комнаты тихо отворилась. Кто-то вошел.
— Ты знала, что так будет.
— Знала, — прошептала я, глядя на юношу, который приходил с утра просить моей руки и сердца, — но ты должен был ее увидеть, ее образ сохранится с тобой и пойдет в другую жизнь.
— Я знаю. Спасибо. Теперь моя очередь, — он подошел и вонзил мне нож в грудную клетку, — я твой брат, кстати. Мама не умирала.
По моей щеке прокатилась слеза, я улыбалась. Из края моего рта текла струйка крови: — Благодарю, родной.
Мужчина с заботой и любовью погладил меня по щеке: — Вот так мы и восстанавливаем баланс. Когда-то ты убила свою мать, а теперь убили тебя. Осталось дождаться, когда придут за мной, чтобы мы ушли вместе, ибо свою задачу на эту жизнь я выполнил, пора идти дальше. К своей родной душе.
На последнем выдохе я прошептала: — Моя кровь ядовита для тебя, через пару минут ты умрешь..
Последнее, что увидели мои глаза, как юноша удивленно посмотрел на свою руку, на которой были следы моей крови, и начал задыхаться, умирая в агонии.