В одном захолустном городишке, то бишь - в провинции, обитал и работал доктор-стоматолог Илья Ильич Трегубов. Был он мужчина солидный, и весом, и возрастом. Свой кабинет имел на Безлюдной улице, что сразу за Пустым переулком, напротив табачной лавки.
Народу к нему приходило не много. Хотя, казалось бы, зубная хворь - вещь привычная, и в обиходе часто встречающаяся... А виной тому был такой же стоматологический кабинет за углом Безлюдной улицы, напротив кондитерской фабрики, что содержал конкурент его давний, зубной врач Пётр Васильевич Марамышкин. Он ещё, хитрец такой, вывеску себе повесил специальную, то бишь рекламною: "Как, мол, отведаете продукцию кондитерской фабрики - мил просим к нам, на починку зубов".
"Ах ты хитрец, - всё переживал Трегубов, - вон как лихо обернул... Хитрая рожа... Вон как привязал... После сладенького, как говорится - сразу к нему зубки чинить... У, пройдоха!"
И хоть ходил Илья Ильич к директору той самой фабрики, хоть и жаловался на пройдоху Марамышкина, что своей вывеской тень на кондитеров наводит и может повлиять на спрос продукции (о своём интересе явно умалчивая) - к вывеске господина Марамышкина директор был весьма равнодушен.
-Так что же вы хотите, голубчик? - отвечал он ему, зевая, - Это ж факт общеизвестный, что зубы от сладкого портятся. Что ж я тут поделаю? Пойду сдирать его вывеску? Да мне "тьфу" на неё! У меня продажи не упали, заказы имеются. И скажу вам по секрету, голубчик, только не в обиду: народ плевал на ваши зубы. Ел он карамель, халву, зефир, и есть меньше не будет, уверяю вас. Даже под угрозой расстаться со всей челюстью. Так что советую вам, голубчик, не заниматься хренотой, а ступать работать. Так толку от вас больше будет.
И пристыженный ябедник Илья Ильич восвояси, несолоно хлебавши, отправлялся в свой пустующий кабинет.
"Тьфу на тебя, дурак! Ничего не понимает, идиот, - злился при выходе с фабрики Илья Ильич, - ведь он же его позорит, явно намекая, что ешь ты эту продукцию - без забов останешься. Эх!"
Вернувшись в свой кабинет, доктор усаживался за стол перед окном и грустно провожал взглядом всех тех немногих прохожих, что шли мимо его заведения, даже не взирая на красочную вывеску: "У кого с табаку зубы пожелтели - не ленись, заходи, выбелим - родная мать не узнает. Ну, или вырвем, тут - не взыщи, зато без боли."
Вдруг в дверной колокольчик робко позвонили.
-Нинка, - живо скомандовал Илья Илич своей ассистентке, а по совместительству уборщице пятидесятилетней Нине Соломоновне, что хромала на обе ноги вследствие того, что во время родов её как-то не так тащил щипцами непутёвый акушер, - быстрей иди! Не слышишь что ли, кто-то звонит.
Нина Соломоновна, свалившаяся в разморённый весенним солнцем сладкий сон на подоконнике в соседней комнате, вскочила, продрала глаза и полезла было с него слазить.
-У ты, квашня нерасторопная! - серчал на неё строгий Илья Ильич, сам уже направляющийся в тесный коридор, именуемый у них "приемным покоем", - Я так с тобой всех клиентов растеряю! Уволю!
Нина Соломоновна, поняв, что доктор сам идёт встречать пациента, довольно зевала на подоконнике, и протирала заспанные глаза. Его угроз она не боялась, ибо слышала их вот уже десятый год из раза в раз.
-Нинка! - кричал грозный Илья Ильич, осматривая щуплого невзрачного пациента, робко стоявшего в углу возле двери и не знавшего, куда приспособить плащ и шляпу, - иди, я тебе сказал, встреть пациента!
Нина Соломоновна нехотя, словно каракатица, кривоножит утиной походкой к растерянному мужчине, бесцеремонно выхватывает у него из рук плащ и шляпу, и бросает их на стенные крючки, прибитые прям над лавкой.
-Раздевайся, давай, - зачем-то говорит она ему, - и проходи вон туда, в кабинет к доктору.
Пациент послушно начинает двигаться в указанном направлении, робко озираясь по сторонам.
-Придут, наследят... - недовольно продолжала она, недружелюбно рассматривая его ботинки и следы весенней грязи на полу от них, - Никакой управы на них нет...
-Извините, можно к вам?... - обескураженный неласковым приёмом, пациент наконец-то достигает кабинета доктора.
-А как же? Заходи, мил человек. Милости просим, как говорится. А вообще-то: зачем пожаловали?
-Да как бы это вам сказать... - робко начинает пациент, непроизвольно ладонью хватаясь за правую щёку, - зуб покоя не даёт... Извёл, засранец, все нервы вытрепал... Удалить его, что ли? Или полечить? Не понимаю. - мужчина состроил совершенно кислую страдальческую физиономию, - Вы лучше разбираетесь, поэтому уж я к вам...
-А, да, это конечно. Это - завсегда. - довольно подтвердил Илья Ильич, подходя к вжавшемуся в кресло, испуганному своим будущим мужчине, - какой зуб-то, голубчик, а ну укажите?
Пациент широко разинул рот и засунул туда палец, тыкая куда-то вправо.
-О! О! - барабанил по зубу мужчина.
-Погоди, руку убери! Не вижу ничего. Этот? - и Илья Ильич постучал чем-то по зубу.
-Эа! Эа! - твердил с раскрытым ртом пациент, пытаясь отрицательно мотать головой.
-А, этот что ли?
-Аа! Аа! - обрадованно закивал головой мужчина.
-Да... - зачесал затылок умудрённый годами и опытом доктор, - этот у тебя и вправду, как ты ни скажешь, - засранец...
Пациент закрыл рот и удивлённо воззрел на задумчивого доктора.
-А что же делать? - взмолился он с тоской в глазах, всем своим видом демонстрируя, что согласен на всё, лишь бы кончилось это мучение.
-Ну что... Рвать, конечно. Тут уж не полечишь, чего говорить... Засранец, он, как говорится, и в Африке засранец. - философски изрёк мудрый Илья Ильич. - Нинка! Неси тёплой воды!
Начались приготовления к процедуре. Загремел тазик, в нём что-то тщательно споласкивали. Мужчина сидел поникший, обречённо уставясь в пол. Ему и рвать зуб было боязно, а не рвать - невыносимо. Пришлось смириться с судьбой.
-Доктор, - спросил он с надеждой, - вы ведь обезболите?...
-А как же, дорогой? Мы что - варвары?
Мужчина потихоньку успокаивался, и по мере успокоения стал более разговорчивым.
-А я, признаться, хотел вначале к коллеге вашему завернуть, что на Кондитерской улице, Марамышкину, может, слышали? Он тоже, говорят, хорошо дерёт. Да только у вас поближе мне. А боль - уже невмоготу...
Упоминание ненавистного имени беспринципного в вопросах рекламы конкурента Марамышкина подействовало на Илью Ильича, как красная тряпка на быка. У него даже выпали ножницы из трясущихся рук, звянькнув о тазик. Он с багровым от справедливого негодования лицом вмиг развернулся к клиенту.
-А! Пройдоха Марамышкин! Ну как же не слышали? Слышали мы о нём. Да, Нина Соломоновна?
Нина Соломоновна, намывая в тазу по локоть руки, с готовностью утвердительно кивнула.
-Ты мне про эту шкуру даже не рассказывай. Даже не заикайся. Уж я его хорошо знаю. Негодяй, каких свет не видовал, вот он кто, ваш Марамышкин!
-Да? Ну, может быть... Не сведущ, батенька, простите, если что... - запинаясь, оправдывался вновь обескураженный пациент, понимая, что здесь, видимо, личные счёты.
-Ух, мерзавец! - аж трясло рассвирепевшего Илью Ильича, бесцеремонно сверх меры раскрывшего рот пациенту и нервно рыскающего там своими щипцами в поисках нужного зуба. - Этот?
-Эа! Эа!
-Этот что ли? - кричал возбуждённый доктор, раздражённый упоминанием наглого и более успешного конкурента.
-Аа! Аа! - шептал, не шевелясь, пациент.
На зуб, для начала, был положен ватный шарик, смоченный эфиром. Потом, для более полного эффекта, дополнительно в зубной нерв введён кокаин.
-Сволочь он, твой Марамышкин! Понял ты меня? - кричал рассвирепевший Трегубов, прилаживая щипцы к зубу, криво лежащему в ротовой полости. - А зуб твой, - Илья Ильич посмотрел на то, что осталось в браншах кусачек после тракции, - действительно засранец... Не идёт, зараза, как приклеенный. Корни, видно, распустил.
Илья Ильич снова поднатужился, но бранши соскочили.
-Сволочь он, твой зуб. Слышал ты меня? На боку лежит. Ну ничего, сейчас десну подрежем...
-Доктор, я, наверное, пойду... - беспокойно заёрзал в кресле пациент.
-Куда?
-Я, наверное, в другой раз...
-А, к Марамышкину собрался? Да? Ну иди-иди... Марамышкин, вишь, хорошо дерёт... Смотри-ка... - и Илья Ильич с досады плюнул в таз с водой.
-Да погодь ты... - пробовала остановить его Нина Соломоновна. - погодь. Сейчас Илья Ильич приноровятся к вашему зубу и будет вам. Куда спешишь? Садись.
Но клиент, нервно накидывая плащ, уже спешил к выходу.
-Пусть проваливает! Марамышкина, вишь, ему подавай! Ага! Знаем мы, видели! Тьфу! - сплюнул он снова на звук захлопывающейся за пациентом двери.
Нина Соломоновна равнодушно и привычно сливала воду из тазика, протирая его.
-Только наследят, беспутные, - поддержала она расстроенного доктора, - управы на них нет. - И вышла из кабинета, чтобы снова взгромоздиться на подоконник.
-Марамышкин, Марамышкин... - бубнил себе ещё какое-то время под нос расстроенный доктор. Но скоро и он успокоился и уселся за стол, лицом к окну, наблюдать за редкими прохожими, месившими по тротуарам хлюпкую весеннюю жижу. Он думал о несправедливости судьбы.
-Нина! - обратился он резко к помощнице в соседней комнате, - ты не слышала, говорят, у директора цирка лошадь два передних зуба выбила? Он к кому обратился, не знаешь?...
Но Нина Соломоновна спала уже, разлегшись н подоконнике, сном неповинного младенца.
Прошло три часа. Илья Ильич хотел собираться домой, как в дверях снова зазвонил колокольчик.
-Нинка! А, тьфу её, уволю, к чёртовой матери. - выругался Трегубов и сам, по старой традиции, попёрся встречать. На пороге, к его удивлению, стоял всё тот же утренний пациент. От заискивающе склонил голову и корпус вперёд, пытаясь улыбнуться, но искажённое распухшей щекой и страданиями лицо его свело в ещё большей кислой гримасе.
-Прошу простить меня, Илья Ильич... Это я, тот, что был у вас уже, поутру...
Илья Ильич удивлённо молчал.
-Вот ведь сволочь, как вы ни скажете, Марамышкин этот! - простонал, практически плача и хватаясь за правую щёку, измученный пациент. - Другой зуб мне, гадина, выдрал!... Чтоб ему!...
-Не засранца?...
-Неее... Рядышком... Я ж ему показывал, и кивал, и всяко... Ну что за бестолочь! Скотина! - и пациент бессильно плюхнулся на лавку, что под крючками.
-Проходи, проходи, родной! - набросился на него с объятьями обрадованный доктор, сам норовя сдёрнуть плащ и шляпу. - Мы тебя сейчас... У, этот Марамышкин! Убедился? Убедился?
-Ыыыыыы.... - рыдал у него на руках измождённый зубными страданиями пациент.
-Нинка! - Илья Ильич разминал пальцы. - Неси воды!
Зуб-засранец, что находился по соседству с двумя часами ранее ни за что ни про что вырванным здоровым зубом, благополучно был извлечён из лунки вместе с ветвистыми корнями. Теперь уже, когда рядом с ним было пусто по причине зияющей кровяной дыры в соседней десне, ничто не мешало его с гордостью извлечь.
-Вот он, красавчик наш! - Илья Ильич довольно созерцал результаты своего труда. - Соломоновна, глянь, какие корни! Засранец, ух засранец! - смеялся он, выбрасывая зуб в таз.
Соломоновна, не оборачиваясь, по привычке выкидывала в урну кровавые салфетки. Измученный пациент грустно улыбался, не в силах поверить в своё счастье.
-Спасибо вам, доктор! - жал он руку на прощанье, закладывая в ладонь к довольному Илье Ильичу денежную купюру, - я теперь - только к вам! И всем скажу! Всем!
-Ну-ну... Доброго здоровьечка! - хохотал в ответ Трегубов, довольно вытирая взмокший от пота подбородок. - Соломоновна, директор цирка, что без зубов остался, к кому обращался, не слышала?