Рассказ - быль
- Вот. Зорюшка, и дожили до весны! Теперь всем легче будет, и тебе травка свежая, да и мы, Бог даст, не помрем… И война проклятущая кончилась… Мужики ужо вернутся… У кого вернутся…
В горле застревает ком, голос прерывается. А слез нет – откуда им взяться, что было – выплакано давно-давно. Хоть и не увидит их никто в сумраке хлева на глазах уткнувшейся головой в теплый коровий бок женщины.
Корова шумно вздыхает, видимо, сочувствуя хозяйке. Руки привычно сжимают соски, струйки молока журчаще льются в подойник. А мысли текут, текут – невеселые, привычные. Да и откуда им взяться, другим- то?
В тридцатом году вышла Анна замуж за мужика из соседней деревни, и увез ее Николай в Архангельск. Завод, барак в Соломбале. Двое старших детей умерли маленькими. Две младших девочки – Валя и Вера - выжили. Вера родилась в мае сорок первого. А тут – война…
И до войны-то не всегда вдосыть едали, а первую военную зиму вспоминала Анна с дрожью. В Архангельске был голод (как потом, через много лет напишут – едва ли не такой же, как в блокадном Ленинграде). Хорошо хоть еще Николай был на брони, еще одна рабочая карточка…
А весной сорок второго забрали в армию мужа. И было письмо – единственное, с дороги, где намеком упомянуто, что везут куда-то на юг от Москвы. И все – как в воду… «Без вести…».
За тех, кто убит, хоть пенсию платили. А раз без вести – скажи спасибо, что хоть не высылают куда-нибудь.
Летом сорок второго, когда над деревянным Архангельском все чаще начали летать немецкие самолеты, Анна с дочками и уехала на родину. Пожила сначала у сестры, да у той у самой полон дом ребятни… Перебралась в соседний колхоз, в мужнину родную деревню, где дали ей небольшую избу, если пойдет дояркой (родовую-то Колину продали в тридцать пятом). Пошла – куда ж денешься?
- Зорька. Зорька! Ты это чего ногу-то запереставляла! Ужо я тебя! Потерпи, Зорюшка, сейчас, скоро уже…
А мысли тянутся… На трудодни в колхозе почти ничего не выходит. Так их и называют – «палочки». Да и с чего выходить-то, работников- то – одни бабы да старики… Ну, еще молодяшка, кто до армии не дорос.
Без коровенки своей – смерть голодная… А как сенокос огоревать?.. Да хоть бы давали покосить-то! А то все воровски, по кустам, да чтоб не увидел никто!
Да чего говорить, люди уж и вкус хлеба забыли… Хивные колобки – мука пополам с клеверной хивой… Лебеда…
Анна чуть усмехнулась, вспомнив рассказ Поличны, недальней, через три дома, соседки. У той Шурка, внук, Веркин ровесник, в апреле, как снег начал таять, бродил где-то по проталинам, а потом домой приходит и говорит: «Бабуска! А я колобков насол!» А «колобки»-то – прошлогодние коровьи «лепешки»!
-Вот, Зорюшка, и все… Вот и подоились.
В избе хозяйку ждала гостья, животновод Саня Макаровская, разбитная незамужняя бабенка. Не очень-то Анна ее уважала, да что сделаешь - начальство! «Чего ей понадобилось? – мелькнуло в голове.
Но гостья вела себя как-то непривычно. Стеснялась чего, что ли. Поговорив чуток о том, о сем, она как-то помялась, покосилась на вертевшуюся около девятилетнюю Вальку и сказала:
- А ведь у меня к тебе, Андреевна, дело. Пойдем-ка на мост, поговорим.
- Да говори тут.
- Нет, пойдем, посекретничаем.
Вышли.
- Слушай, Андреевна, ты в Коленьге Максима, колдуна, знаешь?
- Знаю.
- Дак вот… Как бы это тебе сказать-то… Я тебя попрошу, ты уж не откажи…
- Да чего сделать-то?
- Ты завтра сходи к Максиму-то… Я тебе дам бутылку водки… Дак ты …того… попроси его, чтобы он Василия Матвеевича от Марьи отворожил, а ко мне приворожил. А уж я тебя не забуду, и с кормом помогу. А на работе завтра тебя подменят.
Ночью, переделав домашние дела, уложив дочек спать, Анна обдумывала полученное задание. Она понимала, почему именно к ней пришла Саня со своей просьбой: знала, что не любит чесать попусту языком, если и откажется, то смолчит, никому не расскажет; и как тяжело одной поднимать дочек, тоже знала. И хоть не по душе было «поручение» – а вдруг и в самом деле поможет хоть сена корове накосить!
Марью она уважала, Василия, сорокалетнего невысокого мужичка, комиссованного в сорок третьем из армии, недолюбливала. Ничего особо заметного в нем не было, но при отсутствии в деревнях мужиков, был Василий Матвеевич «ходок» по бабьей части, и поговаривали даже, что были у него и детушки на стороне. А дома своих двое. И хоть не очень-то верила в колдовство, а все же… Про Максима разное рассказывают.
Но делать нечего. Утром, подоив Зорьку и выпустив ее пастись, собралась и отправилась. До Коленьги километров пятнадцать. Часа за два дошла. Максим, старик лет шестидесяти, жил бобылем в избушке на окраине деревни. К дверям палка приставлена – хозяина дома нет. К соседям торкнулась.
- Я Максима ищу. Не знаете, где он?
- А он вчера вроде в Миню подался.
- Когда домой будет, не сказал?
- Кто его знает! Он и по неделе, быват, ходит.
(А до Мини, если по прямой, как вороны летают, километров двадцать пять!)
Что тут поделаешь? Передохнула с полчасика - и обратно.
Уже подходя к дому, задумалась - а чего сказать-то? Еще раз в Коленьгу бежать, что ли? Делать ей больше нечего!
- Ну что, была в Коленьге? Видела Максима?
- Видела.
- Наговорил он, что я просила?
- Наговорил.
Водка была, видимо, выпоена Василию Матвеевичу. Но «колдовство» не подействовало. Прожили Василий Матвеевич с Марьей Ивановной вместе еще много лет, детей вырастили и умерли чуть ли не в один год, в начале семидесятых.
А Анна Андреевна, пережив их еще лет на двадцать пять, успела в середине девяностых узнать из «Книги Памяти», что ее муж умер в 1942 году в госпитале в городе Астрахани. И номер могилы указан.
Ваш Лесной блогер
Увидеть новости канала Вы сможете, лишь подписавшись на него. Что я и предлагаю сделать, если мои публикации интересны. Просто перейдите по ссылке.
Автор будет признателен за комментарии, отметки "Нравится" и перепосты в соцсетях.
#рассказы о жизни #наше прошлое #деревня