Жила как-то на краю села, что с трёх сторон окружено лесом, а с четвёртой - монастырь мужской ему ограда - семья Безбородовых. Старик Емельян - глава семейства, недавно умер, да очень нелепой смертью: отдавила ему копытом ногу собственная лошадь, да через маленькую ранку пошло заражение. Пока сам лечился, подорожники с мёдом прикладывая; пока тем, что соседи насоветуют; потом местный лекарь болячку ему на ноге прижигал - развилась, как любили говорить на деревне, "смертельная зараза", отнявшая не только ногу, но и жизнь старика.
Была у Емельяна жена - бабушка Ефросинья - женщина строгая и жутко набожная; а так же трое детей: сорокалетняя средняя дочь Акулина - женщина вдовая и бездетная; старший сын плотник Демьян, живущий с семьёй неподалёку; да младший - Тихон, так и не женившийся, живший в родительском доме.
Средняя дочь мужа потеряла рано: подбил его Демьян идти лес воровать, да на Ильин день... Мать им тогда ещё сказала:
-Куда идёте, безбожные? Для чего? Неужто Бога не боитесь?
Демьян рассмеялся ей в ответ да рукой махнул:
-Отстань, мать, со своими сказками. Некогда нам. Дело делать надо.
И, подмигнув мужу Акулины, повёз его на телеге в лес. Ну а потом привёз обратно бездыханное тело. Придавило молодого мужчину в лесу большое дерево, да то, которое даже и трогать не думали. Так придавило, что кишки в момент из брюха пустило. И осталась в двадцать пять лет Акулка без мужа...
После этого сестра Демьяна на порог пускать перестала и говорить с ним отказывалась, считая его виной всему. Доживала одна свой бабий век в мужнином доме, ни на что уже не рассчитывая.
Старший сын Демьян был нрава лихого, буйного. Любил выпить без меры, мог полезть драться. "Тюрьма по нём плакала" - так не единожды высказывалась об отбившемся от рук сыне бабка Ефросинья. "Буйная башка" - так она его называла, но все эти укоры и нравоучения были поздноваты: воспитывать его и в раннем детстве было невозможно: хитрый, изворотливый, лживый мальчишка не боялся ни крапивы, ни ремня. Ни разу не смогла мать сводить его добром к причастию: даже в грудном возрасте закатывал в сельском храме истерики и пытался выплюнуть "святую святым", не говоря уже о побегах из дома, когда вся семья готовилась поехать в храм, в возрасте постарше. Так и вырос "бандит-бандитом" Демьян, "на горе и позор седым волосам Ефросиньи".
Младший Тихон хоть и рос тихим, послушным и ласковым матери, но имел совершенное безволие и часто попадал под влияние старшего. Когда Емельян был жив - тот ещё за этим посматривал, не давал сбить с пути. Как только отца не стало - не стало и прежнего, послушного воле матери Тихона. Пропадал где-то со старшим, вместе чего-то задумывая... На поверхности-то обучал его Демьян своему плотницкому мастерству, дабы вместе шабашить. Но не верила мать в эти обучения: всё ей казалось, что пользует старший его в своих грешных делах: воруют вместе, али разбойничают на дорогах...
Жил в их селе так же торговый человек Климент - крепко сложенный бодрый и смекалистый мужик, что торговал на рынке. Имел жену - Злату, - красавицу, да дочь двенадцатилетнюю Анастасию - девочку, и красотой, и характером похожую на мать. Хорошо жили, зажиточно, любовались жители деревни на их семью, многие завидовали.
Но пришла в дом Климента беда: погибла жена его вторыми родами, оставив после себя малютку-доченьку. Долго был безутешным муж, почернел, осунулся, пробовал даже выпивать. Но позже справился со своим горем, взял себя в руки: надо ещё старшую дочь замуж отдать, да младшенькую вырастить.
Посоветовал ему кто-то обратить своё внимание на вдовую Акулину. А что, женщина симпатичная, порядочная, хозяйственная, своих детей нет, да и семья не плохая: все уважали Емельяна и Ефросинью. Подумал купец, взвесил всё, и хоть любил по-прежнему Златушку свою ненаглядную, но женская рука дому требовалась. Да и не могла, сама ещё будучи ребёнком, Анастасия заменить младенцу мать.
Приглядывался Климент к Акулине, приглядывался, да и пришёл как-то не свататься, а прежде с разговором к её матери. Бабка Ефросинья выслушала его, помолилась, перекрестилась и молвила:
-Ступай к ней сам. Ты, я вижу, мужик дельный, обижать не станешь. Она у меня хорошая, тебя позорить не будет, за это я ручаюсь. Так что смотрите сами: коли приглянётесь друг другу да решите жить вместе - я вас на брак благословлю. А чего, правда, одним-то?...
И хоть в душе союзы такие Ефросинья не поощряла, считая, что после потери мужа должна жена хранить себя до смерти и более замуж нейти, но сжалилось почему-то сердце её и над горемычным порядочным Климентом; и над рано овдовевшей, не познавшей ни женского, ни материнского счастья Акулкой. Да и переживала Ефросинья за неё: уйдёт она - прихватит родительский дом к рукам ушлый Демьян, ни с кем не поделится; да и её, беззащитную, со света сживать начнёт. Уж она-то его знает...
Заручившись одобрением матери, зашёл Климент к Акулине. Женщина его с удивлением выслушала, сразу ответ не давши, обещая подумать. Но пригласила в гости через неделю всю его семью: и дочь старшую, и малютку. Подумалось ей для начала познакомиться, присмотреться, как отреагируют на неё дети. Дело ведь серьёзное: жизнь вместе жить придётся; и надо, чтоб всем совместное присутствие было не в тягость; чтобы видела Акулина, что принимает семья её с радостью.
Так в один из дней они познакомились, поговорили, что-то обсудили. И после этого Анастасия стала часто бывать у неё дома с Фросечкой. Акулина смогла найти общий язык с кроткой и застенчивой осиротевшей Настенькой. Полюбилась ей и малютка. Видимо, не реализованное материнское чувство проснулось в женщине, почувствовавшей, как доверчиво обнимают её за шею маленькие пухлые ручки. И хоть видела Акулина, что всё ещё плачет сердце безутешного Климента по его Златушке, и сходится он с ней ради дочерей своих, понимала его и не обижалась. Ну что ж, как говорится, каждому своё. Для них обоих это хорошо: у вдовой бездетной женщины появятся вдруг в одночасье прекрасные дети и порядочный, заботливый, пусть и не любящий муж. А Климент утешится тем, что девочки его будут расти в ласке и женской заботе, не брошены, пока он добывает кусок хлеба для семьи.
Воодушевился Климент, что жизнь его поломанная как-то налаживается, решил к дому пристрой сделать. И нанял братьев её, Демьяна да Тихона, для этого дела. Обсудили всё, сговорились о цене, и братья начали. Но гложет червь зависти сердце Демьяна: сестрица его, которая уж давно с ним общаться не хочет, ты ж поди, в богачки выбивается... А он, значит, как батрак, за бесценок, хоромы тут ей выстраивает. Она его и в дом-то новый на порог не пустит, пожалуй. И на свадьбу вряд ли позовёт... Хотя, решать там, наверное, будет Климент (ведь пригласил же их с братом срубить пристрой), но всё равно разнылось от зависти сердце Демьяна.
И подговорил он брата переназначить цену: мол, труда много, не рассчитывали мы на такую сложность... Да и слух дошёл, что за такую же работу в соседней деревне мужикам в два раза больше посулили... Безвольный Тихон брату перечить не стал, на том и условились: в момент расплаты начать судиться и рядиться, заново торгуясь и не соглашаясь на прежнюю договорённость.
Но Климент в момент расплаты занял жёсткую и непримиримую позицию: как человек торговый, он ценил и держал слово; да и обидным ему показалось, что будущие родственники так с ним поступают. Выдал он братьям то, что обещал, и ни рублём больше.
Почернел от ненависти Демьян. Хотел было полезть драться, но вовремя опомнился. Решил: "я тебе по-другому отомщу..."
И задумал с того дня старший брат "петуха пустить" в дом к Клименту. Поджечь, чтоб сгорело всё дотла, и а особенно их с Тихоном работа. Стал подговаривать младшего. Но тот испугался:
-Что ты, -говорит, -разве ж можно? Пусть и обидно, что так задёшево он нас купил, но пристрой сжигать - это же всё равно, что целый дом палить, который мы не строили. Сгорит всё одним лядом. Несправедливо так... Вот если б пристрой отдельно стоял - тогда я согласен, сжечь к едрене фене, наказать скупердяя. А так - нет... Да и сестра наша за него замуж собралась, обручились уже как будто, говорят...
-Дурак ты, - настаивал на своём Демьян, - ты что думаешь, просто так он на нашей сестрице женится? А-то помоложе себе не нашёл... Дом у неё, да и мать ей, подожди, свой отпишет. У богатеньких оно всегда так. За молодухой-то ничего, почитай, нет. А тут - целый дом, хозяйство. Дурень ты, как я посмотрю. Потому и надули тебя, дурачка, вместе со мною...
Так , воспитывая и поучая, настроил он Тихона против будущего зятя, называя последнего не иначе, как жидом и скрягой. Поддался брат на уговоры спалить пристрой. Так ему и надо, прижимистому торгашу. Пусть знает, как о будущих родственников ноги вытирать. Тем более, как сказал брат, "пока начнёт гореть пристрой - пожар, скорее всего, заметят да потушат, и до дома огонь не доберётся. Ну а доберётся - всё есть где жить заносчивому зятьку: у Акулки пристроится, вместе со всем выводком".
Ждали братья удобного случая: чтоб удалилась семья Климента из дома. Не хотели они людей сжигать, зачем брать грех на душу? Им бы только наказать за обиду. Выведали однажды, что уезжает на днях Климент с детьми в город к сестре за какой-то надобностью. И решились в ту же ночь осуществить задуманное. Подкрались к дому в полночь, облили стены пристроя самогоном и подожгли.
Отбежали в сторону, убедившись, что пламя занялось, и пустились после наутёк. Закрылись в избе Демьяна, выпили и улеглись спать. Вроде как и знать они ничего не знают, и ведать не ведают, так как спали всю ночь непробудным сном.
И не слышали они, как звонил всю ночь в селе колокол, собирая людей на тушение дома Климента. И не видели они того зарева, коим полыхал большой дом, освещая языками вырывающегося изо всех щелей и глазниц окон пламени пол-улицы. Как вздымалось грозное пламя по ветру, желая с его порывами перекинуться на соседние дома. И не смогли спасти люди деревянное строение: прогорело полностью. Стояло к утру чёрным мрачным остовом, как приговор некогда благополучному баловню судьбы, бессильному избежать её ударов, Клименту...
"За что ему всё это?... - гадали озадаченные сельчане, - Али провинился Клим чем перед Богом?... Или мы чего не знаем о нём?..."
А Климент вернулся из города на следующий день. Увидел головёшки дома своего, снял шапку, сбросил обувь, и давай по пеплу и золе отплясывать... Смотрели люди, не в силах понять, чему он радуется. А объяснение простое было: сошёл мужчина с ума, поняв, что сгорели заживо в эту ночь в доме его Анастасия и Фросечка...
И всё ему стало нипочём, не в силах он был больше сопротивляться ударам безжалостной судьбы. Стал бродить по сёлам, вместе с братом всех скитающихся -ветром, да сестрой - придорожной пылью... Ничего уже ему было не надо. Приглашала его к себе жить шокированная судьбой девочек Акулина - нет. Бывало, хоть и возьмёт из рук её пирожок, и поклонится ей земным поклоном, а в дом не идёт, ночует всё на углях своих, как верный пёс... Хотели было сдать его в дом для умалишённых - да сбежал куда-то, прослышав об этом, юродивый Климент. Ходит, говорят, по сёлам, кормят его Христа ради люди, а он как ребёнок - радуется, всего хорошего им желает да молится за всех...
Одолели тут муки совести безвольного Тихона. Стал он жаловаться брату, что снятся ему девчонки эти сгоревшие, да жена Клемента приходила раз, да и вообще кошмары мучают.
-Давай, - говорит,- брат, сходим - раскаемся. Не могу так больше жить. Тошно мне. Загубили мы души безвинные, теперь и кусок хлеба в рот не лезет...
-Что, сдаваться решил? - зондировал его прищуром Демьян. - Знал я, нет на тебя, хлюпика, надежды. Сам тонешь - меня топишь? Иди и кайся, коли жить невмоготу, а меня не трогай. Он получил - что заслужил. А про девок его мы не знали, что не взял он их в этот раз в город. Иди - иди, сдавайся... Каторга тебя ждёт. Не хочешь так жить - там тебе точно кусок хлеба в рот полезет, если достанется.
И выгнал его из своего дома, и зарёкся пускать впредь. Побрёл понурый Тихон, признался во всём матери своей, набожной Ефросиньи. Но та только вещи собрала и ушла жить к дочери, оставив его с того дня в доме одного. И ночи Тихон не пережил: повесился на крюке дверном, от отчаяния. А может Демьян помог ему, кто знает?...
Ефросинья после этого дом продала, а деньги свезла в монастырь, где бывала раньше частенько, пока ногами не тужила. Просила там молиться за Емельяна, Злату и двоих детишек её. Чтоб простил её Бог за плохое воспитание сыновей-выродков...
А Демьян утонул через год по весне. Засосала его болотная топь, не выбраться. Нашли его люди позже рядом с тем местом, куда он всё лес воровать ходил: стоял по грудь в земле, весь до костей обглоданный, только руки вверх воздел: то ли от зверя какого защищался, то ли к Богу взывал...