Гликерия служила княжне Галицкой сколько себя помнила. Еще в юности ее отправили на княжий двор, чтобы она получала лучшее образование на ровне с маленькой госпожой, впитывала в себя царские манеры, и со временем была отдана замуж за мужчину престижного и благородного. Глика, как называла ее матушка, трепетно исполняла свой долг. Была близкой подругой, лучшей фрейлиной и наставницей для княжны Валерии, даже несмотря на то, что старше была всего лишь на год. Галицкая ценила верность и мудрость девушки, но будучи холодной и закрытой от всего мира, печали свои даже с ближними не делила. Гликерия понимала свою госпожу и сочувствовала ей. Страшные сны не приводили ее в такой ужас, как судьба дочерей князей и царей. Глика в этом плане была свободней. Она умела находить общий язык, как с простым людом, так и со знатными дворянами и государями. Пользовалась уважением и их благосклонностью и больше всего на свете молилась, чтобы как можно дольше оставаться при дворе княжны Галицкой. Глубоко в душе она мечтала встретить истинную любовь.
Она обыскала всю площадь перед Летним дворцом, опросила каждую мимо пробегавшую в суете служанку, караульных, что часами смиренно охраняли здание – никто не видел драгоценность Валерии. Гликерия несколько раз обошла путь от парадной до спальни княжны, заглянула под каждую вазу, отодвигала каждый краешек алой дорожки. Броши нигде не было. Торжество по случаю основания столицы усугубляло ситуацию. Множество гостей, еще больше слуг и придворных. Кто угодно мог позариться на маленькую позолоченную и весьма недешевую вещицу. Гликерия разочарованно вздохнула и опустилась на скамью возле кустов белых диких роз. Она устало положила лицо себе в ладони, вновь и вновь прокручивая в голове образ госпожи. Еще в повозке брошь украшала ее дорожное платье. Куда она могла запропаститься?!
Девушка крутила меж пальцев бутон белой розы. Мысли нещадно крали время, до тех пор, пока до слуха фрейлины не донеслось:
- Его Императорское Высочество!
Гликерия не успела опомниться, как подскочила на ноги и склонилась в глубоком реверансе. Цветок, которым она заигралась, огненно царапнул ее кисть. Девушка сдержала болезненный стон, зажав ранку, чтобы не сочилась кровь. Мимо быстрым волевым шагом прошел сам цесаревич Великоруссии в сопровождении своей свиты. Наследник престола пронесся так молниеносно, что в памяти юной фрейлины не улеглось ничего, кроме его высокой статной мужественной фигуры и вьющихся подстриженных светлых волос. Лишь после того, как все мужчины прошли мимо, Гликерия смогла выпрямиться. Еще никогда прежде она так не волновалась, как перед цесаревичем славной империи.
Она облегченно выдохнула лишь после того, как Владислав Дозор скрылся далеко в своей величественной карете. Царская повозка умчалась прочь через Дворцовый мост, следом заспешила солдатская конница. Глика подразумевала, что наследник Великоруссии направился на главную площадь к Миромирскому дворцу поздравить горожан, как он делал это по обыкновению. Цесаревич славился своими глубокими чуткими отношениями с простыми людьми, за что и был любим, в отличие от своего отца.
Чувствуя тоску, Гликерия склонила голову и медленно направилась к своей госпоже. Она редко подводила Валерию, и когда это случалось, чувствовала свою беспомощность. Фрейлина прошла внутрь Летнего дворца и свернула к лестнице, когда внезапно с ног ее сбила высокая массивная фигура. Мужчина быстро среагировал. Руки его сильные поймали летящую девушку, обвив ее за хрупкую талию. С минуту Глика приходила в себя, а после испуганно подняла взор ореховых очей на молодого человека. Темные волосы его блестели в лучах солнца, хмурые брови тучами нависали над безоблачно-серыми глазами. Лицо его было филигранным и вытянутым, покрытым длинной щетиной. Одет он был в темно-синий мундир с золотым шитьем.
Гликерия немедленно оттолкнула от себя красавца, возмущенно бросив:
- Как вы смеете?!
- Мне нужно было позволить вам упасть? – мужчина поднял иронично бровь, оглядывая миниатюрную фигуру девицы. Платье ее василькового цвета с рюшами и бахромой шло по ее нежному силуэту. Каштановые волосы были собраны в прическу, лишь передние пряди выбивались, подчеркивая мягкие очертания ангельского лика.
- Вы столкнулись со мной! – в гневе произнесла придворная дама. Краска залила ее щеки. Она догадывалась, что это не из злости, а из-за неловкости. Мужчина отпрянул давно, но прикосновения его все еще будоражили кровь.
- Впредь, я буду аккуратнее, - грубо бросил Дмитрий. Он догадывался, что прекрасная дева и понятия не имеет с кем разговаривает. Он было хотел продолжить свой путь, но взгляд его пал на ладонь Гликерии с разводами алой.
- Вы поранились? – заботливо спросил Вяземский. И хоть он ужасно спешил, его опоздание к Владиславу уже было не изменить.
- Не ваше дело! – гордо задрала подбородок фрейлина, прижав кисть к груди. Дмитрий усмехнулся и вытянул из кармана своих брюк белый носовой платок с вышивкой. Он протянул его Гликерии, та не сразу, но приняла заботу князя, приложив ткань к царапине.
- Благодарю, - прошептала девушка и ступила на ступени, обходя молодого человека и поднимаясь по лестнице. Вяземский было ринулся ко выходу, но тут что-то его остановило. Импульс пробрался под кожу и заставил его окликнуть незнакомку:
- Постойте!
Глика нехотя застыла, в пол-оборота обернувшись к мужчине, стоящему внизу лестницы.
- Вы из Галицкого княжества? – внезапно спросил Вяземский. Фрейлина нахмурилась.
- Откуда вы…? – вопрос Гликерия продолжить не успела. Дмитрий перебил ее.
- Просто чутье, - ответил молодой человек, поднимаясь навстречу к девушке. Он взял ее ладонь, ту что была в кружевной перчатке, и что-то вложил в нее. Гликерия застыла в недоумении.
- Передайте своей госпоже, - холодно произнес Вяземский. Он бросил на придворную даму последний взгляд, а после удалился. Лишь спустя мгновение, меж своих пальцев Глика увидела маленькую брошь: на голубом фоне красовался золотой лев – герб Галицкого княжества. Девушка подняла глаза в поисках незнакомца, но его нигде не было. Она отчаянно развернула платок, что он ей вручил и сердце ее пробило кульбит. На белой ткани был вышит грозный орел – герб Вяземского княжества.
***
Конюх заботливо чесал лошадь, приговаривая:
- Умница моя, красавица…
Щетка бережно гладила ржаную по спине. Животина потворствовала своему почитателю. Головой норовила прижаться к его широкой груди. Конюх был среднего роста, лет тридцати отроду. Возраста его точного никто не знал. Еще младенцем злые оставили его у царских ворот. Императрица сжалилась и пристроила его к придворным. Так и вырос он среди слуг, да царской семьи. Поварихи не жадничали, выкормили его в недрах кухни, стража научила защищаться от тех, кто посягнет смеяться, а мужики обучили работе. Так и вырос Елизар под крылом династии Дозор. Он был не высок, но не на шутку крепок, широкоплеч и могуч. Бритую налысо голову его покрывал постоянно козырек. Округлое лицо с резкими очертаниями было украшено игриво-сверкающими голубыми глазами. На них ни раз попадались женщины всех возрастов. Отказать им было невозможно. Умен и привлекателен, работящий, умеющий добыть хлеб и крышу над головой голыми руками, он был холост. В Летнем дворце поговаривали, что сердце его уже отдано одной, да она только взаимностью не отвечает, хотя в этом сомнений было много. Сплетня ходила и о том, что дева дочь знати была, купеческая. Не годится конюх ей в женихи. Версий было множество, но мужчина не одной ни потворствовал, ни одну не опровергал. Елизар всегда ходил в белоснежных рубахах, с вышивкой по краям ручной и изысканной, а на вопрос откуда, всегда отвечал нежно и с любовью:
- Это моя Марта вышила, ласка ее рук всегда со мной.
И улыбка эта чувственная появлялась на его раскрасневшемся от работы лице. Он всегда упоминал некую Марту, но никто и никогда ее не видел. Некоторым думалось, что конюх бредит, подавно с ума сошел, но слухи эти он пускал мимо ушей. Сердце его знало по ком тоскует.
Слуги при дворе не раз видели, как он прикладывает руку к груди, случись что нехорошее. А повариха приметила однажды, что у рубах Елизара внутри находится потаенный кармашек. Мужикам все интересно было, что такого прячет и бережет их друг и сын названный. Подкараулил они, пока конюх спать ляжет, да вытащили у дремлющего кусок бумаги. Дряхлая, рассыпчатая, старая, она служила посланием. Почерк ветвистый и размашистый, женской рукой писанный, докладывал в письме:
«Милый мой Миронушка,
Тоскуют мои сердце и душа по тебе. Считаю дни, вычеркиваю их в календаре и не могу дождаться, когда настанет час встретится нам вновь. Дома все хорошо. Ближние здоровы, да даст Боже, так и будет далее. Брат мой скоро прибудет на родину, а там недалеко и до переправы в столицу Северную, к тебе поближе. Думаю, лишь о том, как согреешь меня в своих руках теплых и заботливых, да убережешь от холода и печали. Чтобы не преподнесла нам судьба, я готовая. В любой момент, в любую бурю и непогоду, в твоих объятиях найти свой покой и приют, и да поможет нам Господь, не разлучит он нас, дабы мы половина единого и жизнь моя в разлуке с тобой уже не жизнь.
Твоя ненаглядная и любимая, Марта
урожденная за Волгою.»
Мужикам же было невдомек, почему друга их зовут Миронушкою, но было уже не до этого, так как очи его распахнулись. Он сел на сене да выпрямился и наблюдал за приятелями своими. Молчаливо протянул руку, и мужики вложили в ладонь его твердую послание украденное. Ничего не ответил конюх. Прижал к груди письмо от избранницы своей, да снова завалился спать. Оберег его и богатство его были при нем, а больше и ничего не нужно было.
Мужики лишь на следующий день поняли, почему имя адресата указано другое. В детстве назвали подкидыша Мироном, а фамилию ему дали Елизаров, в честь учителя императорских детей, да того, кто обучил всему необходимому и юного конюха. Лишь мальчишки местные так и дразнили его – Елизар, Елизар. Так и прижилась кличка к конюху.
Много писем от своей ненаглядной он хранил под досками в подполье своей коморки. И одна лишь мысль о девушке этой, сил придавала ему необъятных. Он всегда одевался скромно, никогда не жил на широкую ногу, хоть жалование его позволяло ему это. Всегда откладывал, всегда экономил и не терял надежду однажды все скопленное пустить на Марту свою, на семью их созданную. Мечты его были простые, намерения чистые, однако много времени и много препятствий было меж возлюбленными. Но оба не сомневались. Пурге однажды суждено закончится, дабы вновь увидеть солнца свет.
День этот солнечный и ясный многое значил для мужчины. Праздник основания Святого Славграда и смотр невест для цесаревича Владислава был долгожданным поводом явится избраннице Елизаровой к царскому двору. Волнение брало верх над конюхом, все валилось вон из рук при мысли о том, что минуют часы и совсем скоро он вновь встретит ее – смысл своей жизни, девушку, коей он подарил всего себя, все свое сердце.
Елизар ни раз задумывался о том, что бедность его и не знатность пропастью разделяют его с Мартой, но каждое ее письмо, каждое слово ласковое вселяли в него веру. Он знал, что в поте лица и крови, во чтобы, то ни стало, он сделает все возможное, чтобы добиться успеха и стать мужем достойным для девушки своей мечты.
Он помнил, как все начиналось. Когда он впервые увидел копну ее блеклых кучерявых волос и когда впервые встретился с ее пронзительно-добрыми янтарными очами. Здесь в конюшне, совсем юная, но прекрасная и разумная, она восхищалась жеребцом, за которым когда-то ухаживал Мирон. Немного пухлая, округлая, но миниатюрная ее фигурка в, изыскано обделанном бисером и вышивкой, платье прижималась к мускулистой груди вороного коня. Дикий, лишь с ней он находил свой покой.
- У вас видно дар, - тихо начал конюх, делая шаг из тени, - приласкать чудовище.
Девушка сначала испуганно обернулась, но увидев перед собой мужчину с вытянутыми ладонями, так и говорящего, что ему можно доверять, облегченно вздохнула, вновь взглянув на животину.
- Чудовище? – недоуменно нежным голоском переспросила Марта. – Разве можно так выражаться о создании разумном и все понимающем?
- Создание это безжалостно раскидало всех моих людей. Полегли с переломами да ранами.
- Сами напросились, - причитала красавица. Волосы ее чистые облака в свете светила, пушились подобно одуванчику.
- Как это? Напросились? – в недопонимании нахмурился Елизаров, разведя руками. Он облокотился о стойло, осматривая незваную гостью. Украшений на ней было немного – золотой крестик смиренно покоился в ложбинке меж ключиц. Платье с красным веревчатым поясом было ушито под старину. Белого цвета с яркими вышитыми узорами и цветами. Мирон сразу заметил кружева на нем да рюши – особой дороговизны они славились.
- Посмотрите на него, - взмолилась девушка, обернувшись к конюху. Последний почувствовал, как сердце его сжалось при виде лика незнакомки. Он послушал ее и взглянул на коня. Животное обычное, благородное, глаза большие блестящие. – Разве может он быть безжалостным? Вы испугали его. Страх, а не ярость, заставили его покалечить ваших людей. К любому живому подход один…
- И какой же?
- Любовь, - шепнула Марта. Уста ее пухлые расплылись в чувственной улыбке. И в этот момент Елизаров понял – она та самая, посланная ему судьбой, отданная ему небесами.
