В 1922 году село Сормово приобрело статус отдельного города. По существу, это был город одного судостроительного завода. Предприятие продолжало расти так быстро, а Нижний Новгород был так близко, что в 1928 году Сормово стало районом Нижнего. Тем не менее Сормово до сего дня сохраняет своеобразный дух.
Текст: Алексей Макеев, фото автора
В 1922 году сормовский завод изменил название на «Красное Сормово». В реальности завод и все Сормово стало «красным» гораздо раньше – сразу после октября 1917-го. Одно из крупнейших предприятий страны превратилось в опору большевиков. За считаные месяцы сормовичи переориентировали цеха для поддержки Красной армии. Одели в броню, вооружили орудиями и пулеметами более 20 буксирных пароходов – в том числе флагман Волжской военной флотилии канонерскую лодку «Ваня-коммунист». Легендарный «Ваня» был в строю до Великой Отечественной войны. И до сих пор лежит на дне Волги, потопленный немцами в 1943 году.
«ПЕРВЫЙ МАРШАЛ» И «РЕНО-РУССКИЙ»
В годы Гражданской войны сормовский завод построил более 30 бронепоездов. Самый известный экземпляр и абсолютный долгожитель – «Имени товарищей Шаумяна и Джапаридзе». В 1919 году бронепоезд был захвачен деникинцами и сменил название на «Доброволец». Затем снова вернулся к «красным». В 1920 году в боях на Украине перешел в руки польской армии и получил имя «Первый маршал» – в честь маршала Юзефа Пилсудского. В 1930-х годах поляки модернизировали вооружение поезда, и он участвовал в боевых действиях против немцев с первых дней Второй мировой войны. Затем воевал с Красной армией на востоке. Был отбит советскими войсками в сентябре 1939 года и заступил на боевой пост в районе Ивано-Франковска. В начале Великой Отечественной войны использовался в нескольких боях против гитлеровцев. Закончил свой боевой путь в Красной армии 7 июля 1941 года – вероятно, из-за отсутствия боеприпасов бойцы оставили поезд, предварительно взорвав бронепаровоз. Затем до последних дней войны поезд служил немцам на Восточном фронте. О конце броневого долгожителя мало что известно. Поезд попал в руки Красной армии и, по всей вероятности, отправился на металлолом.
В Сормове был построен и первый отечественный танк. В марте 1919 года под Одессой большевики застали врасплох франко-греческие военные части – интервенты бежали, бросив артиллерию и технику на поле боя. Среди трофеев оказались четыре легких французских танка Renault FT-17. Многие красноармейцы видели новейшую технику впервые, фотографировались с диковинкой, но «оседлать» не смогли – требовались навыки, чтобы разобраться с такой машиной. Три танка отправили на Харьковский завод, а один – в Москву в качестве подарка Ленину как «современное чудище», поверженное «пролетарской революцией». Вождю трофей понравился, и он предложил производить подобные танки. Выбор пал на Сормово – к тому времени сормовское предприятие уже славилось как «завод-пионер» и «завод-универсал». Туда и отправили подаренный Ленину «рено».
«Сормовичи воспроизвели трофейный танк за 11 месяцев, – рассказывает заместитель директора музея завода «Красное Сормово» Маргарита Геннадьевна Финюкова. – Хотя изначально предполагалось, что производство займет гораздо больше времени. «Рено» разобрали до винтика, чтобы сделать чертежи. Проектом занимались несколько инженеров, в том числе двое просоветски настроенных французов, работавших ранее на заводе «Рено». Важную роль сыграли и смекалистые сормовские рабочие, разобравшиеся, каких деталей не хватает в образце, чем их можно заменить: «рено» на завод прибыл не на ходу, без коробки передач и других узлов. На заводе делали модели деталей из дерева, подгоняли, пробовали, изготавливали формы для литья. Усовершенствовали конструкцию танка. У французов в качестве оружия предполагались либо пушка, либо пулемет – сормовичи установили сдвоенное вооружение. Стрелок в «рено» сидел на подвесном кожаном сиденье, на ухабах его болтало в разные стороны – немудрено было разбить голову о железо и торчащие везде болты. В нашем исполнении сиденье стрелка стало более удобным и безопасным. 31 августа 1920 года был готов первый танк, названный «Борец за свободу тов. Ленин». Трофейный же образец был доведен до ума и остался трудиться на заводе в качестве трактора. Всего сормовичи наклепали 15 танков серии «Рено-русский». В буквальном смысле наклепали – сварка тогда еще не была известна».
ПО СТАРОМУ СОРМОВУ
У северной проходной завода исторический танк воспроизведен с максимальной точностью. Стоит он вместе с великим «братом» – Т-34 (во время Великой Отечественной войны завод выпустил 13 тысяч Т-34. – Прим. авт.). Т-34 здесь самый что ни на есть исторический – этот танк одним из первых ворвался в Берлин. В 1946 году танкисты прислали заводу боевого друга в качестве подарка – на память.
Интересно, что создатель и первый главный конструктор танка Т-34, Михаил Ильич Кошкин, также приложил руку и к «Рено-русскому». В 1918 году он по ранению попал в госпиталь Нижнего Новгорода. Выздоровление совпало с прибытием танка на сормовский завод. К тому же Кошкин поступил на завод слесарем. В своих мемуарах конструктор писал, что, «если бы после той малой партии сормовичи продолжали бы собирать танки, я, возможно, остался бы у них надолго».
Неподалеку от монумента на улице Коминтерна стоит привычный памятник Ленину. Он установлен в 1927 году и является самым старым памятником Сормова. Сама бронзовая фигура – копия известного памятника скульптора Василия Козлова, что стоит у Смольного в Петербурге. Постамент же очень необычный – со ступенчатыми элементами и стелой за спиной Ленина.
А самый оригинальный памятник вождю пролетариата стоит в начале улицы Коминтерна, на границе Сормовского и Московского районов: Ленин с телом… Сталина! Странно, что это мало кто замечает. Телосложение, поза и, главное, знаменитый френч – все выдает Иосифа Виссарионовича. Исследователи полагают, что таким образом после разоблачения культа личности решили сэкономить на парковом дизайне – поменяли памятнику Сталина лишь голову…
Вообще, пройтись по старому Сормову вдоль растянувшегося по Волге завода – это окунуться в буйство стилей и эпох, перемешанных самым неожиданным образом. Резные избы середины XIX века и пестрые современные башни в 25 этажей, старые храмы и первый кинотеатр «Буревестник»…
«ДОМ-КОММУНА»
Совершенно исключительное здание – дом №5 по улице Энгельса, построенный в 1935 году. Поражает он и архитектурным замыслом, и тем, что об этом чудо-юде почти никто не знает – даже жители близлежащих домов. Мне рассказала о доме Маргарита Финюкова, она же разобралась в его причудливом строении и нанесла его на карту сормовских достопримечательностей. По этой карте я и двигался к улице Энгельса, а номер дома не удосужился запомнить. И вот стою вроде бы в нужной точке. «Чуда» не вижу. Спрашиваю прохожих: где дом, у которого с одного фасада шесть этажей, а с другого – четыре? Нет, говорят, такого… Заметить дом в самом деле непросто. Он почти ничем не отличается от потертых желтых пятиэтажек. И нет такого места, чтобы можно было объять взглядом оба фасада разноэтажного дома.
Это не что иное, как «дом-коммуна» – образец авангардного стиля 1920–1930-х годов. Построен для рабочих завода. Социальный смысл таких домов был в обобществлении быта, наличии общих столовых, душевых, гостиных с библиотекой и настольными играми.
Правда, этот дом официально не именовался «коммуной» – он был достроен в 1935 году, когда советская власть уже отказалась от подобных проектов и осудила идею как «уравниловско-мальчишеские упражнения левых головотяпов». Дом №5, как утверждают старожилы, построен по проекту немецкого архитектора.
С шестиэтажной стороны у него два входа. Через них можно пройти в коридоры, тянущиеся вдоль всего дома на втором и пятом этажах. Все квартиры двухуровневые. Проход в квартиру идет через общую кухню и санузел в четырехэтажной секции, где высота потолков 3,6 метра. На этом же уровне расположена одна «высокая» жилая комната. Две другие комнаты «коммуны» находятся в шестиэтажной секции – к ним ведет деревянная лестница из кухни. Высота потолков здесь 2 метра. Для лучшего понимания «озарения» немецкого архитектора привожу схему планировки дома, сделанную Маргаритой Финюковой.
Постороннему может показаться, что в таких хитросплетениях лестниц, кухонь, комнат, коридоров несложно тронуться умом или, во всяком случае, быстро утомиться все время ходить по лестницам. И каково жить в комнатах с двухметровыми потолками? Местные жители говорят, что к расположению комнат и ходьбе по лестницам привыкли. Загадочному немцу пеняют только на отсутствие балконов – так хорошо бы было там ставить велосипеды и мешки с картошкой, любоваться близлежащим Сормовским парком. Впрочем, некоторые хозяева этот недочет архитектора исправили сами. Ну, и власти жители благодарят, что в 1984 году в дом провели газ – до того топили дровами печи, расположенные в кухнях. Заготовки на зиму делали в дровяных сараях возле дома.
В России сохранилось несколько памятных «домов-коммун», один из них находится в Нижнем Новгороде на улице Пискунова. Известен как «Культурная революция». Никакой разноэтажности в нем нет. Дом является объектом культурного наследия регионального значения. Сормовская же «коммуна» к памятникам почему-то не отнесена, хотя «революция» там куда грандиозней. И вообще, существует ли еще хоть один подобный дом где-либо?
СУДОЯМА ИЛИ СТАПЕЛЬ?
После Гражданской войны успехи «Красного Сормова» были связаны с освоением электросварки. Переход от клепаных соединений к сварным стал настоящим переворотом в советской промышленности. Из-за отсутствия нахлестов металла расходовалось на 20 процентов меньше, конструкции получались более экономичные и легкие. В 1933 году с верфей завода сошло первое в стране судно с полностью сварным корпусом – буксирный пароход «Сварщик». По легенде, капитан новейшего судна отказывался выйти в первый рейс – не доверял сварке, боялся, что на ходу швы расползутся. Напрасно опасался. Сормовская сварка стала всесоюзным знаком качества; позднее местные сварщики научились сваривать и такие металлы «со сложным характером», как титан и алюминий.
В музее выставлены интересные фото 1930-х годов самого «Сварщика» и того, как в те времена строили суда. Сейчас основная работа идет на стапелях (специальное сооружение с наклонными дорожками для постройки и спуска судна), тогда – в судояме. Гигантскую яму у самого берега Волги отделяла от воды земляная перемычка. Весной, когда уровень реки поднимался, перемычку взрывали – яма наполнялась водой, и суда всплывали. Если же весенний паводок был незначительный, суда из ямы тащили к реке по бревнам – это была настоящая проблема для судостроителей. Впрочем, маловодье здесь случалось крайне редко. В памяти сормовичей, напротив, остались катастрофические наводнения. Например, паводок 1926 года. Улицы Нижнего Новгорода и Сормова походили на каналы Венеции. Некоторые здания «Красного Сормова» совершенно ушли под воду. Так, потерявшийся в образовавшемся море пароход «Орел» налетел на затопленный цех завода.
ОТ ЗАКЛЕПОЧНОГО СТАНКА ДО ЭКРАНОПЛАНОВ
Среди рабочих есть династии, трудящиеся на заводе с середины XIX века. Например, Пастуховы. Один из последних представителей династии – искусный модельщик Юрий Пастухов, отработавший на заводе 45 лет. Модельщики изготавливают деревянные модели для металлических отливок.
Юрий Пастухов передал музею семейную реликвию – старинную вязальную машинку. С ней связана целая история. На этой машинке работала бабушка Юрия Ивановича по материнской линии, Анна Романова. В конце XIX – начале XX века она жила в городе Балахне, к Балахнинскому уезду долгое время относилось и Сормово. В Балахне Анна славилась как искуснейшая кружевница. В 1913 году Балахну посетил Николай II c супругой Александрой Федоровной. Приезд был приурочен к празднованию 300-летия дома Романовых – императорская семья отдавала дань Балахне как родине Кузьмы Минина. Для Александры Федоровны Анна с дочерьми сплела на коклюшках белоснежное кружевное платье, которое и преподнесла в дар во время торжественного приема.
На заводе помнят и гордятся своими талантливыми рабочими всех времен. В особенности изобретателями. Хотя современники относились к изобретениям по-разному. В архивах музея сохранилась невероятная история рабочего изобретателя М. Щетинина. В апреле 1929 года он написал руководству завода ультиматум: «Против бездушного чиновничества и злостного зажима рабочих изобретений. Я объявляю голодовку и не закончу до тех пор, пока не помру – иль увижу свой станок…» Щетинин усовершенствовал заклепочный станок в слесарном цехе. Имеющийся станок был опасен – на нем не один рабочий лишился пальцев. Изобретатель устранил опасный механизм, а также увеличил производительность станка почти вдвое. Но отдел рационализации с одобрением нового станка затягивал. Кроме того, Щетинина преследовали за «рабкоровскую деятельность» – то есть он, как рабочий корреспондент, публиковался в местной газете.
Закончилось тем, что обессилившего от голода изобретателя друзья-рабочие отвезли в больницу. История получила огласку. Только благодаря вмешательству уездного комитета партии Щетинин прекратил голодовку, был возвращен на завод, получил средства для разработки чертежей изобретения, отправлен в Ленинград для ознакомления с работой местных заводов. Впоследствии станок Щетинина пошел в дело, использовался и на других заводах.
После войны мировую славу заводу и Сормову принесли скоростные суда на подводных крыльях и экранопланы. Ростислава Евгеньевича Алексеева, конструктора этих суперсовременных судов, сормовичи считают гением. Первые скоростные суда Алексеев начал проектировать еще в конце 1941 года – сразу после окончания Горьковского индустриального института.
Если «Ракеты», «Кометы» и «Метеоры» Алексеева хорошо известны и до сих пор служат на реках и морях по всей России, то экранопланы так и не были запущены в серийное производство. Великий конструктор умер в 1980 году, а вместе с ним зачахло и это направление. На заводе до сих пор стоит огромный недостроенный экраноплан. Выглядит он как водный самолет, но летать может только низко над водой, развивая скорость до 500 километров в час.
ПОСВЯЩЕНИЕ В ПОДВОДНИКИ
А все же подлодки на заводе считают еще более сложной техникой, чем экранопланы. Работать с подводными лодками здесь начали еще в 1918 году – ремонтировали и переоснащали для Красной армии лодки времен Первой мировой войны, пригнанные в Сормово с Черноморского флота.
Собственные подводные лодки завод делал с 1930 по 2005 год. Всего за это время было построено 249 дизельных и 26 атомных подлодок. Залы музея, посвященные подводному судостроению, обновлены в 2020 году. Маргарита Геннадьевна бьет в колокол с подлодки Б-177, открываются символические врата с иллюминаторами, входим в стилизованные под отсеки подлодки залы. Все сделано современно и с расчетом на интерактив. Дети могут пролезть из отсека в отсек через узкий переборочный люк, как это делают подводники, впечатлиться мириадами проводов, подержать в руках аварийный запас воды в жестяных банках, «закатиться» в тесную трехъярусную кровать, пройти символическое посвящение в подводники...
Сормовские строители подводных лодок проходили посвящение самое что ни на есть настоящее. В первое глубоководное погружение лодки во время государственных испытаний военные моряки в обязательном порядке берут с собой ее создателей – это гарантия качества продукции. В бытность ответственным сдатчиком дизельных «Варшавянок» членом такой сдаточной команды был нынешний директор музея, Сергей Николаевич Леонов. «Посвящение у подводников такое, – рассказывает Сергей Николаевич, – сначала нужно выпить плафон от светильника, наполненный забортной водой. Вода соленая, горькая, но что делать – пьешь. А затем поцеловать подвешенную и раскачивающуюся кувалду. Чтобы зубы сохранить, само собой, целовать кувалду нужно на отлете, «бежать» за ней».
ПОДЛОДКА-ПАРОХОД
Удивительно, конечно, что в Сормове строили подлодки. Ведь до выхода в Мировой океан из Нижнего Новгорода пробираться по рекам и каналам около 1500 километров. Но в период Великой Отечественной войны только здесь и в Комсомольске-на-Амуре строили подлодки; завод в Николаеве на Черном море был оккупирован и разрушен, ленинградский завод – в блокаде.
Строительство подлодок в Сормове весь советский период было государственной тайной. Лодки спускали на воду ночью, маскировали фанерными надстройками, ставили дымовую трубу – делали все, чтобы со спутников подлодка была похожа на обычную баржу. Так же их транспортировали к выходу в Финский залив или в Черное море – «одетыми» под теплоход. Интересно, что на заводе специалисты-эксплуатационщики подлодки называют… пароходами. В этом смысле для конспирации им ничего мудрить не приходилось. Нынешний директор конструкторско-технологического управления, Сергей Игоревич Смирнов, говорит, что это такой сленг у тех, кто эксплуатирует морские суда: теплоходы, дизель-электроходы, атомные подлодки – все суда для них «пароходы». Ну, и прижился сленг на заводе.
«Только мы строили атомные подводные лодки в титановом корпусе, – рассказывает Маргарита Финюкова, – даже в США считали, что это слишком дорого. Титан – уникальный металл: легкий, сверхпрочный, не коррозийный, немагнитный. Наши четыре титановые лодки до сих пор исправно служат на Северном флоте. Особая сложность была со сваркой титана. Наши сварщики разгадали секрет титана. Оказалось, он любит идеальную чистоту и не выносит сквозняков. Сварщики работали с титаном как хирурги – в белых халатах и белых перчатках. Все окна и двери наглухо закрывали – варили 40 минут, затем 20 минут проветривали цех».
Титан титаном, но вершиной подводного судостроения на заводе признают дизельную «Варшавянку». Эту сверхмалошумную лодку американцы прозвали «Черной дырой в океане». Ее звук сложно отличить от шума моря и засечь акустикам – корпус «Варшавянки» словно облит толстым слоем рупорной резины, гасящей все звуковые волны. Кусок этого покрытия представлен в музее. Отправлялась подлодка на экспорт для стран Варшавского договора – отсюда и название.
Сегодня на заводе строят в основном танкеры, сухогрузы и дноуглубительные суда. В среднем со стапелей завода сходит одно судно в месяц. А ведь в самые «ударные» времена одних подлодок здесь строили три штуки в месяц. Но тогда на предприятии работало почти 30 тысяч сотрудников, сейчас – около 4 тысяч.
Но все меняется. В 2019 году был спущен на воду первый в стране четырехпалубный лайнер, который стал первым за последние шестьдесят лет круизным судном. «То ли еще будет, – улыбается Маргарита Геннадьевна. – Может, на экраноплане еще полетаем».
