Из одесских воспоминаний П. Т. Морозова
В один из одесских четвергов графини Эдлинг, когда я вошел в гостиную, общество сидело вокруг большого стола и слушало чтение А. С. Стурдзы, брата домохозяйки.
Протяжным и отчетливым голосом читал он из своих "Записок" отрывок о характере Русского народа. По словам Стурдзы, этот народ представляет счастливое соединение гения азиатского с европейским.
От первого заимствовал он покорность властям и какую-то величавую преданность судьбе, возвышенную христианством; от последнего - деятельность в торговле и промышленности и способность к ним, угадывающую требования утонченной роскоши, которой сам он непричастен.
Что касается до политических связей, то А. С. Стурдза полагал, что только православные народы могут быть нашими верными союзниками. На католиков и лютеран надеяться невозможно: они утратили дух Христов, дух любви и единения и прониклись духом ненависти, раздора и политического ослепления под влиянием папской власти, лютеранства и происшедшего от них образа мыслей, называемого философией XVIII века.
России, утверждал Стурдза, предназначено спасти и устроить Западную Европу, как она это сделала в 1812 году, который неминуемо должен повториться в более обширных размерах. Либо гегемония России, либо гибель Западной Европы от превратных учений и бешеных страстей.
Титул больного человека принадлежит не одному султану, но и тайным друзьям его, оплакивающим освобождение Греции и Провидением устроенное сражение при Наварине (1827).
По окончании чтений, графиня Эдлинг сказала мне: - Не знаете ли куда девался Магницкий (Михаил Леонтьевич)? Его давно нигде не видно. Ни я и никто из бывших на вечере не могли отвечать на этот вопрос удовлетворительно.
Известный собиратель новостей, барон Ф. объявил о слухах до него дошедших. Одни говорили, что Магницкий бежал в Константинополь и сделался поставщиком невольников и невольниц; другие утверждали, что видели его на дороге в Москву. Полковник Д. уверял даже, что Магницкого схватили ночью и увезли в Сибирь.
На другой день я отправился на квартиру Магницкого, где мне сказали, что он уехал из Одессы, не объявив никому, куда отправляется. Прошла неделя, и наступил новый четверговый вечер графини Эдлинг, на который собрались обычные посетители: Стурдза, Тройницкий (Александр Григорьевич), Розберг, я и др.
Полковник Д. сообщил слух, что под мостом, ведущим через балку, близ дома купца Новикова, найдена голова Магницкого, которую известный антиквар Бларамберг (Иван Павлович) набальзамировал и поместил в своем музее древностей, где выдает ее за голову понтийского царя Скилюра.
Этот слух разнесся по городу, и на другой день толпа любопытных осаждала домик Бларамберга, требуя показать голову Магницкого. Испуганный антиквар вынес бюст, найденный в Керчи, который, по его разысканиям, не мог быть ни чьим, кроме Понтийского царя Скилюра и объявил, что Магницкий никогда в Понте не царствовал; потом (как рассказывал одесский острослов Д.) "каламбура два-три толпе влепил, да тем и заключил".
Антиквар Бларамберг известен многими сочинениями о древностях Новороссийского края; он собрал большое количество этрусских ваз, обломков и медалей, между которыми с особенной гордостью показывал одну медаль, выбитую, по его мнению, в память сражения при Акциуме, вознёсшего императора Августа в главу римской республики.
Бларамберг с любовью к древностям соединял страсть к каламбурам и удивительную к ним способность. Я обедал у него часто по воскресеньям. У него собиралось французское общество. Гости старались подражать хозяину; непрестанно сыпался огонь каламбуров на всех языках.
Раз, пред самым обедом, пошел проливной дождь, и мы, т. е. я, поэт Туманский (Василий Иванович) и Безак, жившие вместе и постоянно посещавшие воскресные обеды Бларамберга, не могли к нему отправиться по неимению крытого экипажа. Антиквар наш догадался, что мы не будем и придумал послать обед к нам на дом.
Кроме каламбуров и радушного гостеприимства, на обеды к Бларамбергу привлекали две дочери его, которые считались первыми красавицами в Одессе. Однажды на бале у графа Воронцова (Михаил Семенович) Туманский сказал Пушкину:
- Ну, придумай какой-нибудь экспромт.
- Изволь, - отвечал Пушкин и импровизировал следующие стихи:
"Так, вы над всеми взяли верх;
Пред вами преклоню колена,
О величавая Елена,
О Зинаида Бларамберг".
На обедах Бларамберга много было шутливых толков об исчезновении Магницкого.
Прошло около месяца. У меня был небольшой вечер; гости мои сидели за чайным столом. Михаил Петрович Розберг, объяснявший с шеллинговой точки зрения ношение духа над водами хаоса, дунул в самом деле на свечку и погасил ее, сказав:
- Вот будет нечаянный гость.
На этот раз примета сбылась: зажжённая свеча осветила входящего Магницкого.
- Вы ли это, Михаил Леонтьевич? Откуда в час полночи? - спросила его моя жена.
- А вот у вас, кстати, самовар; сделайте-ка моего чаю.
При этих словах Магницкий вынул из кармана несколько пакетов с чайными пробами.
- Я ездил в Москву, чтобы избавить вас от скверного кантонского чая, которым наводнена Одесса; на будущей неделе у меня откроется магазин настоящих кяхтинских чаев. Мне стало досадно смотреть на бессовестное надувательство англичан продажей нам по дорогим ценам никуда негодного чаю, - говорил нам потом Магницкий.
- Признаюсь, я вообще не люблю Западную Европу, но Англию ненавижу. Она, по-моему мнению, скопище лицемеров, лже-либералов и ненавистников рода человеческого. Выгода Англии совершенно противоположна выгодам материка Европы. Наполеон 1-й был глубоко убежден в этом.
- Не будет мира в Европе, - говорил он, - пока Англия не будет обессилена, и ослабление Англии сделал задачей своей жизни.
- Но Россия, - возразил Тройницкий, - ведет обширную торговлю с Англией и получает от нее большие выгоды.
- Это совершенная неправда, - возразил Магницкий: - вся внешняя торговля ничего нам не приносит кроме убытка. Во-первых, наши деньги принимаются по произвольно-уменьшенной цене, так что мы теряем около 20% на одном курсе, который составляет какую-то контрибуцию или плату за вход на Европейский базар.
Отчего, например, наш рубль, равный 4-м франкам, идет при плате за иностранный товар за 3,5 франка и ниже? Объясните мне это. Обида и притеснение явны; всякий Русский человек их почувствует: а понять, что 4=3,5 мы не в состоянии.
Австрийский консул Том (Самуил фон): - Вы забываете, что здесь дело идет только о бумажном рубле.
Магницкий (до 1812 года Магницкий был правою рукою Сперанского): - Скажите же нам, г. консул, чтоб такое Русский бумажный рубль?
Том: - Бумажный знак, который имеет только номинальную ценность.
Магницкий: - Извините: посмотрите хорошенько на эту ассигнацию, что на ней находится?
1) Объявление, что ассигнация обеспечивается имуществом и доходами всей империи;
2) Орел Русский, который, как мы недавно слышали в стихах на Наваринское сражение, парит над двумя мирами и не может падать ни на поле битвы, ни на арене финансовой. Если вексель с двумя надежными подписями считается верной бумагой, то, как может подлежать упадку наша ассигнация, которая есть вексель за подписью всех Русских людей?
А. Г. Тройницкий: - Однако падает, и в 1812 году доходила до 25 копеек за рубль!
Магницкий: - Тут виноват министр финансов граф Гурьев, который стал принимать в казну за 25 рублей 100 рублевую ассигнацию, выпущенную за 100 целковых. Монетная единица была потеряна из виду, и учредился нелепый лаж.
- Вы, Михаил Леонтьевич, далеко ушли от наших вопросов, - сказал я ему; удовлетворите прежде нашему, исполненному участия, любопытству: скажите, что вы делали в Москве?
Магницкий: - Странствовал по чайным торговцам и много прошел мытарств. Прежде всего, я обратился к К. Меня подвезли к большому дому, где я по задней лестнице, темной и грязной, должен был взобраться в 4-ый этаж. Здесь нашел я хозяина. Он сидел на деревянных креслах в виде буквы "X" без всякой подушки.
Я сел против него на такие же кресла. X. стал против икса и означил, что мы два друг другу неизвестные существа. Нас разделял простой сосновый стол с полкой по средине и ящиками, для выдвигания которых были вбиты гвозди; стены были грязны и покрыты литографиями с фигурами Китайцев.
Я объяснил К. мое намерение открыть в Одессе торговлю кяхтинским чаем и уменьшить привоз туда кантонского чая.
- Этим, - прибавил я, - расширится ваша торговля и дастся маленький щелчок англичанам.
- Так-с, - отвечал мне К., - дело недурное, а сколько у вас капитала, батюшка? Самая малая доля, которую мы можем принять для того, чтобы допустить к участию в наших делах и тайнах, это 500 тысяч рублей.
- Ну, - отвечал я, - у меня далеко нет этого.
- Стало быть, проваливайте, отец родной. Ваше предложение нам неподходно; а если хотите торговать чаем в Одессе, то купите у нас на наличные деньги 100 цыбиков и заплатите за открытие вам некоторых тайн необходимых в нашей торговле. Сделав это, наживайтесь с Богом.
Я сказал, что это мне неподходно.
- Ну, так проваливайте, батюшка; мне теперь говорить более некогда. И я должен был провалиться с высоты 4-го этажа на грязный двор.
Не буду описывать моих переговоров с прочими чайниками. Все те же слова и та же обстановка. Один из моих патронов спросил меня: "А долго ли вы были молодцом?" (т. е. приказчиком).
Наконец мне удалось найти доброго человека Б., который согласился отпустить мне чай в кредит и на свой счет его отправить.
- А тайны чайной торговли он вам открыл? - спросила графиня Эдлинг.
- Открыл, - отвечал Магницкий, - но взял честное слово никому их не открывать.
Чрез несколько времени на магазине Сорона появилась вывеска с надписью "Тhe des caravanes" и изображением верблюдов, везущих цыбики; но покупщиков явилось мало: одесские жители, привыкшие к дешевому кантонскому чаю, продолжали употреблять его, не смотря на статьи "Одесского Вестника" о низкой доброте этого чая.
Скоро замысловатая вывеска была снята, а Магницкий и подобранная им компания ликвидировали свои счеты с большим убытком.
- Что делать! - отвечал Магницкий, спрашивавшим его о причине неудачи в торговле: - с Англичанами бороться трудно, но было бы возможно. Эта борьба необходима. Я не охотник до Наполеона 1-го; все им предпринятое было безумно, кроме континентальной системы и свекловичного сахара. За это можно помянуть добром пленника св. Елены. Свекольный сахар утвердился, и фабрикация его доставляет огромные пособия сельскому хозяйству.
Что касается до континентальной системы, то это орудие когда-нибудь тоже будет употреблено в пользу. Континентальная система и тесный союз России с Францией: вот что может освободить Европу от Британского насилия.
Чрез несколько дней после этой выходки я встретил Магницкого у А. С. Стурдзы, где мы оба получили приглашение посетить его сестру графиню Эдлинг в ее Бессарабском имении Манзыре (графиня Эдлинг получила в дар это имение от Александра I).
Приняв с благодарностью приглашение, мы отправились вчетвером из Одессы по тираспольской дороге. Со мной ехали: Ф. М. Гамалея, председатель Одесского коммерческая суда и Магницкий с сыном.
Оставив Одессу в четыре часа пополудни, мы на рассвете приехали в Тирасполь, находящийся на берегу Днестра; на другой стороне реки возвышалась Бендерская крепость с белыми башнями и стенами. Грозная твердыня эта укрывала когда-то в стенах своих свирепых пашей с сильным гарнизоном и Карлом XII.
Странным показалось мне встретить на Днестре таможню, в которой осмотрели наш экипаж, как будто бы мы ехали за границу и как будто не было в Бендерах земского суда и прочих принадлежностей Руси.
Чрез несколько часов мы надеялись пить чай в Манзыре, но вышло иначе. На первой Бессарабской станции писарь встретил нас страшным в былое время для путешествующих словом: "Нет лошадей".
Мы, по обыкновенно стали спорить, требовать; более всех горячился молодой Магницкий, на имя которого была взята подорожная. Смотритель показывал книгу и успокаивал скорым возвращением лошадей; но когда Михаил Леонтьевич стал поддерживать требование сына, то смотритель, вспомнив о своем четырнадцатиклассном достоинстве, стал посреди комнаты Фертом и, обратясь к старику Магницкому, сказал, указывая на его сына:
- Ну, пусть его благородие бранит меня, он офицер; а вы какое имеете право обращаться ко мне с требованиями? По подорожной, написанной по указу Его Императорского Величества и проч., и проч., и проч., вы ничто иное как "будущий".
- Нет, - отвечал Магницкий, - я "не будущий", а "прошедший".
- Извините, - возразил смотритель, - вы едете как "будущий". Если бы вы были "прошедший", то в подорожной было бы сказано с "двумя будущими и одним прошедшим", а этого там нет. Вот и выходит, что вы настоящий "будущий".
Я десять лет смотрителем и подорожные изучил. Раз проезжающий офицер хотел надуть меня, уверяя, что я обязан будто бы давать ему безденежно лошадей и все съестное, находящееся на станции, он ссылался на слова: "и проч., и проч., проч."; но я отвечал, что это неправда и вытребовал за все деньги, потом донес об этом происшествии уездному почтмейстеру, прося разрешения; но он предписал мне исполнять закон буквально, а все-таки не объяснил, прав ли был проезжий, уверявший меня, что и "проч., и проч., и проч.", суть три кушанья, которые сверх лошадей должны быть отпускаемы безденежно.
- Скажите спасибо за доброе предзнаменование, - сказал, смеясь Ф. М. Гамалея Магницкому: - четырнадцатиклассный предсказывает вам счастливую будущность. Может быть, вас снова призовут на службу.
- Моя служба, - возразил Магницкий: - немногие остающиеся мне дни жизни кончить в мире и покаянии.
От нечего делать мы принялись пить чай, по окончании которого смотритель, получивший за самовар хорошее вознаграждение, явился с отрадным вопросом: "Не прикажете ли закладывать?"
К обеду мы приехали в Манзыр, где нашли самый радушный прием и хозяйство устроенное образцовым образом.
По возвращении в Одессу, я узнал, что предзнаменование, сделанное Магницкому названием его "будущим", отчасти исполнилось, хотя в самом ничтожном размере. Михаила Леонтьевича избрали директором Одесского клуба, которым он управлял три года и сделал в нем значительное умножение сумм.
Но смотритель не вполне угадал будущее Магницкого, который впрочем не верил ни приметам, ни предсказаниям. После Магницкого не осталось ровно никакого состояния, кроме разных рукописей. Из них любопытными мне показались следующие:
1) Собрание копий курьёзных бумаг из деловой переписки;
2) Статья об иллюминатах и тайных обществах.
Тайные общества, особенно иллюминаты, по мнению Магницкого, имеют целью уничтожить на земле два великих учреждения: царство и священство. Из копий курьёзных бумаг я припоминаю следующие:
1) Рапорт Бахчисарайской полиции князю Воронцову о том, что в городе Бахчисарае происходило землетрясение и что причина этого землетрясения п о л и ц i е й не открыта.
2) Указ Сената на имя Симбирского губернатора Магницкого с замечанием за то, что он написал в своем рапорте "Правительствующий Сенат думает".
В указе сказано: "Дать знать Симбирскому губернатору, чтобы он впредь от подобных выражений воздержался, потому что Правительствующий Сенат не думает, а определяет".
3) Указ Сената о сложении штрафа, наложенного на Мордвинова и Столыпина за фруктовую водку, выгнанную ими без платежа акциза из крымских арбузов, потому что арбуз не есть фрукт, а продукт.
4) Письмо председателя Бессарабского уголовного суда К., писанное в ответь на конфиденциальный вопрос князя Воронцова о том, почему в представленном генерал-губернатору приговоре крестьянин Архипов, обвиненный в маловажной краже, приговорен к ста ударам плетьми.
В этом письме "гуманный председатель" пишет, что он также находит приговор чрезмерно-строгим, но изменить его не мог, потому что писец оставил очень мало места для означения рукой председателя числа ударов.
Ни одно из чисел кроме ста не подходило к пробелу, он и поставил сто; переписка же приговора потребовала бы много времени и могла бы навлечь на суд обвинение в медленности, чего он никогда не заслуживал.
Князь Воронцов не утвердил приговора об Архипове, а представил его в Сенат вместе с письмом деятельного председателя, который был отставлен с награждением чином и пенсией, а приговор был смягчен.
5) Рапорт губернской типографии губернатору, вымышленный Магницким в припадке острословия.
В этом рапорте типография доносит, что от невнимания наборщиков перевелись Л (люди), а в изобилии находится Ч (червь); Д (добро) также почти вовсе нет: оно избито прессом до того, что выходить в виде нуля, а С (слово), перетертое по средине немецкими наборщиками, выходит в виде двух крючков.
На это последовал будто бы такой ответ: места, где нужны Л (люди), вовсе упразднить в тексте. Русское С (слово) заменить чем-нибудь другим, например вместо "осел" печатать "орел".
В видах же соблюдения казённого интереса должен быть пущен в ход забытый Ч (червь): так вместо "пасть" можно писать "часть", когда дело идет о нападениях волков. Но вместо "порта" отнюдь не ставить "чёрта", а также "начальника порта" не именовать "начальником чёрта"; а вместо "лестный" можно писать "честный" и пр.
с благодарностью за помощь в работе канала
https://yoomoney.ru/bill/pay/jP7gLQM7sA4.221212 (100 р.)
https://yoomoney.ru/bill/pay/Ny6ZNwNStUM.221212 (1000 р.)