Глава 13
Отъезд из Арабской Республики Египет и прибытие на Родину.
После того, как все военнослужащие, выслужили отмерянные конституцией сроки, написали рапорта на сверхсрочную службу, моральный климат, в отряде, стабилизировался. Только два, особо замудрённых водителя, родом из Павлодара, водитель автобуса, Шурка Жуков и водитель водовозки, Славка Голобков рапорта писать не стали. Аргументировали это так. Из-за нас двоих огород городить не будут. Вывезут через Советское посольство, как вывезли лётчиков, прослуживших с нами первый год. Очевидно у них началась мания величия. Что такое, в далёком 1975 году, судьба двух военнослужащих, срочной службы. На фоне того, что через два года, Советское правительство начало маленькую, победоносную войну в Афганистане, где принесли в жертву, неизвестно чему, тысячи жизней русских пацанов. Или у Москвы не хватило денег, чтобы выплачивать заработную плату, 45 вновь испечённым сверхсрочникам, что маловероятно. Видно в дело опять вмешалась высокая политика. Только после 20 августа нам сообщили, что нас вывозят на территорию Советского Союза, без замены.
Утром, 24 августа 1975 года поступила команда-переодеться в гражданскую форму одежды. Чемоданы, с личными вещами, давно уже были упакованы. После завтрака объявили общее построение отряда. Построились. Остающиеся, в арабской форме одежды, отдельно. Убывающие, переодетые в гражданскую форму одежды, отдельно. Говорили прощальные речи. Кто говорил и что говорили выветрилось из моей памяти. Но в памяти остался наш старшина роты, его орлиный профиль, седые, курчавые волосы, на висках и берет, песчаного цвета, одетый на голову, на манер грузинской кепки. Старший прапорщик, он очень гордился своим воинским званием. Участник войны, человек отдавший всю свою жизнь, служению в армии, уставник, до мозга костей, произнёсший прощальную речь и пожавший каждому руку, заплакал. После помпезного прощания, нас, 45 человек, весеннего, 1973 года призыва, отбывающих на Родину, разместили в автобусе и РАФике и повезли, уже до боли знакомой дорогой в город Каир. Ребята ликовали. А я, как Станиславский, твердил, про себя: «Не верю».
Приехали в микрорайон города, который назывался «Нассер-сити». В этом микрорайоне была расположена вилла, где проживал, как мы его называли «Красный генерал». Возле виллы мы простояли часа два. Потом вышел служащий и сообщил, что борт, прибывший за нами, только что произвел посадку в аэропорту «Каир-Центральный». Переехали в аэропорт и остановились недалеко от самолёта ИЛ-18, с красным флагом на хвостовом оперении, гласящим, что сей борт принадлежит Союзу Советских Социалистических Республик. Самолёт стоял в бетонном кармане, неподалёку от рулёжной дорожки. Нас вывели из автобусов и разместили в тени самолётного крыла. Часа полтора, кто там засекал время, ждали, когда придёт представитель Египетской таможни. Наконец то явился маленький, тщедушный человечек, обряженный всё в ту же, до страсти опостылевшую, китайскую униформу, которую и мы носили, целых полтора года. Сумки и чемоданы, с нашими, личными вещами, стояли в куче, в тени, отбрасываемой крылом самолёта. Таможенник, наугад, пальцем ткнул в три сумки. После их вскрытия и ознакомления с их содержимым, молча подписал таможенную декларацию и удалился восвояси.
К нам подошёл командир экипажа самолёта. «Ребята. Арабы не дают грузчиков, а мы привезли запасные части, для ваших самолётов, надо помочь с разгрузкой». Сказано, сделано. Открыли грузовой отсек. Под него подогнали наш тягач «КРАЗ», управляемый нашим товарищем Лаптыревым, в сопровождении командира нашего авто взвода, прапорщика Урсана. В течении получаса самолёт был разгружен. Помню выгружали какие-то ящики, но особенно мне запомнились самолётные покрышки. Гружёный тягач, дав прощальный гудок, развернулся и отправился по маршруту аэропорт «Каир-Центральный» - авиабаза «Каир-Вест». Нас завели на борт воздушного судна и разместили в пассажирском салоне. А я всё твердил, про себя: «Не верю». Самолёт запустил двигатели и вырулил на взлётную полосу. После пятиминутного разгона двигателей, самолёт начал разбег и наконец то оторвался, от уже, вконец надоевшей, земли древнего Египта. В салоне самолёта раздалось громовое, трехкратное «Ура».
Нам уже было всё равно, куда мы летим, лишь бы подальше от Египта, до того он нам осточертел. Часов через 5 или 6 полёта, кто их там считал, самолёт совершил посадку. Мы вышли на свежий воздух. Приземлились мы на территории Советской авиабазы, расположенной в Венгрии, недалеко от столицы, города Будапешта. Впервые, за полтора года, я увидел русские берёзки и зелёную траву. Нас строем провели в солдатскую столовую и покормили ужином. Правда, после жареной курицы, с откидным рисом, советский, армейский ужин не привёл нас в восторг. После ужина, нас отвели в казарму на ночлег. Казарма, почему-то оказалась пустой, не считая дневального и дежурного по части. Что меня удивило, что возле дневального по роте, стоял работающий телевизор. И что для меня было, в диковинку, телевизор, в Венгрии, шел круглосуточно. Переночевав и позавтракав пришли на аэродром, к стоящему там самолёту. Экипаж прибыл чуть позже. Взлетали, когда солнце только чуть-чуть выглянуло из-за горизонта. И тут, я своими глазами, увидел знаменитый мост через Дунай, с двумя башнями, расположенными на противоположных берегах. Через некоторое время, по внутренней радиосвязи, раздался голос командира корабля, борт номер такой-то пересекает границу Союза Советских Социалистических Республик. Раздалось всё то же, троекратное «Ура». Часа через два полёта, наш борт совершил посадку в Киевском аэропорту «Борисполь». Тут нас из самолёта даже не выпустили. Таможенник поднялся на борт. Сумки проверять даже не стал. Задал, обращаясь ко всем: «Контрабанду, наркотики, порнографию-везёте?» «Нет». «Ну, что с вас, стриженных возьмёшь». Подписал декларацию и был таков. Взлетели и через час совершили посадку на аэродроме «Шаталово», собственно с которого и началась моя дорога в Африку.
Была организована торжественная встреча. Марш «Прощание славянки» и прочие атрибуты. Наверное, поэтому, и сейчас, как только услышу знакомую мелодию, на глаза наворачиваются слёзы. Нас встречал представитель штаба ВВС, майор Артюхов. Он нас заверил, что все мы обязательно попадём домой, так как мы это заслужили. Но выразил убедительную просьбу: «Ребята, при проезде через город Москва, пожалуйста, не нарушайте форму одежды. Не конфликтуйте с патрулями, а их, в Москве, как собак не резаных. Не создавайте себе неприятностей и мне лишней работы, по вызволению вас, из комендатур. И ещё, примите мой совет, пройдите медицинское обследование, мало ли какую болячку вы привезли из Африки». По прошествии нескольких лет, горько пожалел, что не внял его совету. У меня обнаружили камень в почке. Не заторопись я домой, мёдом что ли здесь было намазано, 30 лет бы получал военную пенсию. Но близок локоть, а не укусишь. После чего, нас сфотографировали на комсомольский билет, в стране, как раз, шёл обмен комсомольских документов.
После этого нас покормили обедом и повели на вещевой склад, где мы переоделись в свою же полевую форму. По описи сдали чемоданы, с гражданскими вещами и получили вещевые мешки, со своим же парадным обмундированием, провисевшем на вещевом складе, целых полтора года. Остаток дня провели за утюжкой своих парадных мундиров. После того, как на брюках были наглажены стрелки, а на мундире не осталось ни одной морщинки, я переоделся в «гражданку» и пошёл, последний раз, прогуляться по гарнизону. Навестил и Центральную котельную, в которой ударно трудился, давая тепло в жилые помещения. Что произошло потом, в первой половине ночи описано у Ярослава Гашека в книге «Приключения бравого солдата Швейка», в том месте, где он описывает свидание Швейка с деревенской девушкой. С точностью один к одному. Только вместо рассуждений про рожь и пшеницу, что делал Швейк. Я расписывал красоты и прелести Египта. Результат был одинаковый и его и меня, послали на хрен.
Утром, следующего дня, нам выдали военные и комсомольские билеты, водительские удостоверения, свидетельства о присвоении квалификации «Шофёр второго класса». Проездные документы до места назначения, то есть, до места жительства. И после обеда, разместив нас в два армейских, тентовых тягача ЗИЛ 131, вывезли нас на железнодорожную станцию «Энгельтгартовская», высадив нас и гуднув на прощание, удалились в сторону аэродрома.
С этой минуты пути-дороги наши расходились в разные стороны. Полтора года мы жили как одна семья. Если и были какие-то ссоры, то во время расставания всё это отошло на второй, если не на десятый план. Мы все осознавали, что больше не увидимся никогда. Больше полвины отбывало в Южном направлении, на Украину. Человек 20, в том числе и я, ехали на Смоленск и далее на Москву, в противоположную сторону. С моим другом, Васькой Ляшенко, поваром лётной столовой, успевшим уже где-то, хлебнуть алкоголя, на прощание, мы крепко обнялись. Васька даже прослезился. Над группой, отъезжавшей в Смоленск, я, сам себя, назначил старшим по команде. В обязанности старшего входит беготня с проездными документами, для приобретения билетов. И надзор, за всеми членами команды, чтобы никто не отстал от поезда и не вляпался в какую-нибудь нехорошую историю.
Худо ли, бедно ли, во второй половине, следующего дня добрались до Москвы. Среди нас были два «москвича», Колька Филатов, из Люберцов и Валерка Исаев, из самой Москвы. Они тут же рассосались. Переехали, в метро, с Белорусского вокзала на Ярославский. Конец августа, люди едут из отпусков. Даже в воинскую кассу очередь была длинная, как анаконда. Кое как, размахивая справками, о том, что мы вернулись из специальной командировки за границей, мне, с большим трудом удалось выбить, иначе этого не назовёшь, билеты в общий вагон, на поезд Москва-Чита, отходивший этой же ночью. Билеты я уже брал на семь человек. Валерка Исаев, побывав дома и переодевшись в гражданскую одежду, приехал нас провожать. Отойдя в самый конец перрона, к локомотиву, распили, на восьмерых, две бутылки водки. Попрощались. Знали-прощаемся навсегда.
В час ночи, 28 августа 1975 года, поезд отправляющийся в далёкую Сибирь, отчалил от перрона стольного города Москва. Ехали мы северной веткой, через город Ярославль. В самом начале пути я посетил бригадиршу поезда и подарил ей пачку американских сигарет «Кент». Заверил её, что хулиганить мы не будем и попросил сильно нас не третировать. Бригада проводников состояла из студенток Читинского, педагогического института, так что ехать нам было весело. Поздно вечером, 31 августа 1975 года, мы сошли с поезда на станции «Новосибирск-Главный». Оставшееся расстояние, до города Барнаула, мы преодолели на электропоезде. С вокзала, до моего дома, мы добрались на такси. Утром, 1сентября 1975 года, в 7 часов 30 минут, моя мама вышла из дома, чтобы проследовать к месту своей службы. Во дворе дома она столкнулась с четыремя военнослужащими, одетыми в форму рядовых ВВС, среди которых был и я. Со мной приехали мои друзья-земляки Вася Сизов, Коля Масленников, Саша Чупин. И так я отсутствовал дома, неся службу в Советской Армии, два года, три месяца и восемнадцать дней. Потом была водка, пьянка, гулянка. И как говорит Леонид Каневский, ведущий телепрограммы «Следствие вели» «Это уже совсем другая история».
Вместо эпилога
Уже написав эту книгу, если это сочинение можно назвать книгой. Уже поставив последнюю точку и указав дату окончания работы, февраль 2021 года, я вспомнил, что не досказал, не дописал, не донес до читателя одну не маловажную деталь. Всё на этом свете: предметы, погодные явления, определённая местность, имеют свои запахи. На заливном лугу, никому не известной речушки, рано поутру, во время сенокоса, пахнет росой, свежескошенной травой и цветами. В жаркий июльский полдень, в сосновом бору, как написал знаменитый поэт Никитин, в своём стихотворении «Илья Муромец» «И смолой и земляникой пахнет тёмный бор». В осеннем лесу пахнет прелым листом и грибами. На каждом аэродроме стоит, впитавшийся в саму атмосферу, запах сгоревшего керосина. У пустыни тоже есть свой запах. Почти не уловимый, словами это не передать, но он есть. Чтобы начать его чувствовать, нужно, хотя бы один год, прожить в пустыне. Возвращаясь из Африки, я привёз два маленьких обломка белого известняка, подобранных мною у подножия пирамиды Хеопса. Один, сразу по приезду, я подарил своему школьному учителю Рудакову Виктору Романовичу, а второй оставил себе. Первое время, когда я вспоминал о своих товарищах, затерявшихся во всех уголках, нашей необъятной Родины, я нюхал этот камень и пустыня возвращалась ко мне. А потом, после женитьбы, я подарил этот камень своей жене. Ведь любимому человеку всегда дарят самое ценное, что есть у тебя. И она положила его в свой трельяж, где он и провонял духами и губной помадой. Запах пустыни исчез из моей жизни. Это ностальгия, наверное. А что это такое? А чёрт его знает-слово красивое.
Февраль 2021 года.
г. Барнаул.