Слишком поздно он заметил. Амая смотрит на него.
Его пробирает сильная дрожь. Он пытается изобразить абсолютную трезвость. Потом притворяется, что ослеп, вытягивает руки, будто бы ищет трость.
Делает несколько шагов вперед. Потом отступает.
Она не сводит с него глаз.
Нафтали думает, что лучше бы ему нагнуться, завязать шнурок на ботинке, а затем проползти на четвереньках к двери и сбежать.
Амая улыбается.
Она ловит его за руку. Он высвобождается и немного отходит. Делает глубокий вдох. Его губы кривятся в ухмылке, будто бы ему и впрямь забавно столкнуться с ней здесь.
Женщина поднимает стакан рома и чокается с воздухом, потом приближается, медленно, враскачку. Натыкается на пару стульев и пинает напольную вазу, с тремя лучистыми желтыми цветками.
Она приглашает его на танец.
Нафтали словно погружен в воду и оттуда слышит земные ритмы музыки. Он готов оттолкнуть эту женщину, лишь бы она к нему не прикасалась: смутное ощущение собственной стёртости, смазанности, появляется тут же, стоит лишь Амае притянуть его к своему телу, пожар начинается в груди и в забугрившемся паху.
Он остается заложником её рук.
«От нее всё так же пахнет ванилью», - думает он.
«Так было только с этими двумя», - вспоминает Нафтали. – «Только у них этот запах ванили». Он начинает двигать бёдрами, без особого энтузиазма. На другом конце комнаты он замечает пожилую даму, чуждая музыке, она спит, распластавшись по стене, под гравюрой Сапаты[1].
«Только у них», - думает он, а сам пытается пропустить течение ритма к своим ногам.
Амая и Нафтали делают поворот, потом ещё, и ещё, и ещё, их немые тела начинают разговор, обретают такую лёгкость, будто кости обратились в пар, а пот на их коже напоминает влагу морских пляжей.
«Это абсурд», - думает он. – «Амая пьяная, очень пьяная и не помнит, что когда мы виделись в последний раз, она покидала мои вещи в чемодан, нажала кнопку лифта и швырнула туда мои пожитки». Нафтали хватает Амаю за бедро и прикрывает глаза. Ему нравиться представлять, что это происходит в каком-то другом месте, в другом времени и видится под другим углом. На несколько секунд ему чудится, будто он смотрит на Каракас сверху, словно он летит на самолёте, а город мерцает под ним: капли ртути, жало паяльника, пульсации, зелень.
В движениях Амаи пьянящая гибкость, она разгоняет кровь в его жилах.
- Как я рада тебя видеть… Когда бумаги на развод подпишешь? – шепчет она и заливается полным ненависти хохотом.
Он понимает – Амая не в курсе, что Лорена тоже на вечеринке. Она танцует вызывающе и отстраненно, взгляд её замер на облаке дыма, мягко клубящемся под потолком: табак, марихуана и даже дым из трубки слепого сеньора, который курит в уголке и скромно улыбается.
Нафтали сначала зажимает Амаю в угол, затем уводит в танце поближе к балкону. Во всяком случае от Лорены он будет держаться подальше. Ему кажется, что парочки на этом конце комнаты стиснулись так плотно, что могут послужить им стеной.
Амая хорошо попадает в такт, замирает, делает поворот и прижимается к нему. Нафтали не знает, что это – объятия или захват. На протяжении пары очень долгих секунд ему кажется, что женщина разомкнёт челюсти, бросится и вопьётся ему в яремную вену. Он слегка отодвигает её. Ему не по душе то чувство невротической близости, которое сейчас их объединяет. Ему необходимо заполнить эти секунды словами.
- Во всём виноват Неруда, - бормочет Нафтали.
- Что ты сказал?
- Что виноват во всём…
- Не слышу. Говори громче, громче.
- Да, во всём виноват этот козлина Неруда. Я тебе никогда не рассказывал, Амая. Но я абсолютно уверен, что в ответе за всё то, что с нами случилось Пабло Неруда
[1] Эмилиано Сапата – лидер мексиканской революции 1910 г.