Табурет Пётр очень редко покидал дом. Сам он ходить не умел, а хозяева выносили его в сад только по большим праздникам. Обычно это случалось, когда к ним на шашлыки приходили Ивановы с соседней улицы. Ивановых было много, а мест в садовой беседке мало. Вот тогда хозяева и вспоминали про Петра.
По правде сказать, в доме было достаточно вполне приличных мягких стульев с красивой матерчатой обивкой и даже пара очень импозантных кресел а-ля ампир, но хозяева их жалели. Жена хозяина, Лариса Сергеевна, часто повторяла супругу, что Ивановы люди, конечно, приличные, но могут запросто вытереть жирные после шашлыка руки о любую ткань, которая окажется ближе, а она эту мебель своим горбом заработала. Поэтому стулья и кресла оставались в доме, а руки мужская часть Ивановых вытирала о штаны и рубахи. Табурет Пётр был для этого совершенно не подходящ, также как и перевёрнутые эмалированные вёдра, добавляемые ему в помощь в качестве стулозаменителей.
По поводу использования вёдер вместо стульев табурет Пётр подозревал, что, кроме защиты дорогой мебели, коварство Ларисы Сергеевны преследовало ещё одну куда более важную для неё цель - сидеть на вёдрах было жутко некомфортно, и затёкшие спины и зады принуждали Ивановых уходить намного раньше, чем им того хотелось. Таким образом, хозяйка не только сохраняла семейное имущество, но и экономила тьму продуктов, поскольку аппетит у Ивановых был слоновий. Да и не любила их Лариса Сергеевна. Терпела просто. Ради мужа, который считал Ивановых своими лучшими друзьями.
Сам Пётр относился к Ивановым нейтрально. Ну а что - веса все они были небольшого, руки о Петра не вытирали, всяких слов на его поверхности ножиками не резали, но при этом их появление всегда дарило Петру прогулку в роскошный яблоневый сад из тёмного, пыльного напрочь осточертевшего чулана.
Особенно Петру нравилось, что, проводив Ивановых, хозяева обычно сразу отправлялись спать, оставляя уборку последствий импровизированного застолья на утро. И для Петра наступало время волшебства. Вы не представляете, какие чувства может испытывать одинокий табурет, забытый в ночном саду под летним звёздным небом. Пётр любил звёзды. Их вид вызывал в нём какое-то невероятное, щемящее ощущение смеси тоски и счастья. Стрекотание невидимых в темноте сверчков и цикад вкупе с ночной прохладой погружало его в состояние, похожее на гипнотический транс, из которого Петру совсем не хотелось выбираться.
Иногда ночью шёл дождь, и тогда счастье Петра становилось абсолютным. Под струями льющейся с небес воды Петру начинало казаться, что его старое иссохшее, а местами уже и рассыхающееся деревянное тело наполняется живительной влагой. Он чувствовал, как впитывая скатывающиеся капли, затягиваются трещины и царапины на его поверхности. Ему казалось, что ещё чуть-чуть, и его набухшие от воды ноги начнут прорастать корнями в размокшую землю, а в его верхней части проклюнутся и взорвутся, вырвавшимися на свободу стрелами, тонкие бессовестно-нежные живые руки-веточки. И начнет Пётр расти быстрее самого быстрого бамбука. И раскинется его пышная крона, лаская листьями самое небо. И перестанет Пётр быть табуретом, а станет деревом-великаном, деревом-исполином, способным дотянуться до любой даже самой далёкой звезды.
И пока вода текла по его поверхностям, табурет Пётр был этим деревом. И дерево-Пётр плакал от счастья, переполненный жизнью и силой.
И не было на Земле никого счастливее него. Может только пилот пролетающего в ночи самолета, бортовые огни которого тоже были похожи на звёзды. Но в отличии от табурета-Петра, Пётр-дерево совсем не завидовало этому пилоту. Пётр-дерево знало, что полёт - это всего лишь образ жизни, всего лишь перемещение из точки А в точку Б, а настоящая жизнь это рост!
Что от того, что Пётр объездил полмира, пока был табуретом? Что дали ему перемещения из города в город, из квартиры в квартиру, из барака в барак, из казармы в казарму? Что видел он, кроме прокуренных кабинетов, обшарпанных квартир и армейских каптёрок? А главное: к чему великому прикоснулся? Что создал? Кто вспомнит его добрым словом, когда он сгинет на помойке или сгорит в печи, если вдруг окончательно выйдет из моды или, что еще хуже, сломает ноги?
А что грозит табурету с поломанной ногой, Пётр узнал несколько лет назад, когда он тогда ещё рядовым табуретом выполнял свой долг в одной из воинских частей, а какой-то подвыпивший майор в горячке ссоры швырнул его в голову своему начальнику, но промахнулся. И Пётр, вылетев из окна третьего этажа, грохнулся на асфальт с такой силой, что одна из его ног раскололась на части. Казалось, в тот день участь его предрешена - в армии судьба у сломавшего ногу табурета такая же, как у сломавшей ногу лошади - лошадь пристреливают, а табурет отправляют в топку.
Собственно, туда и понёс Петра старшина Леонов, и давно уже не осталось бы от Петра даже пепла, если бы кочегаром в тот день не оказался рядовой Ахмед, бывший до армии столяром в каком-то далеком ауле. Душа и руки бывшего столяра настолько изголодались по своему ремеслу, что за ночь Ахмед выстругал и приклеил Петру новую ногу, чем спас Петра от неминуемой гибели. А так, кто бы про него вспомнил? Табуретом больше - табуретом меньше. Что такое табурет, чтобы о нём задумываться?! Всего лишь несколько брусков высушенного мёртвого дерева. Совсем другое дело дерево живое!
Дерево.. Живое дерево.. Особенно, дерево-исполин. Это целый мир. Это вселенная, корни которой пронзают Земную кору, устремляясь к самому её центру, а крона рвётся в небо, пронзая облака. Дерево соединяет Небо и Землю. Дерево - мост между ними. Благодаря ему, любая земная тварь от червяка до человека имеет возможность стать ближе к звездам, стоит только воспользоваться этим мостом. К тому же этот мост не ограничен в своих размерах, ибо дерево растёт! Растёт всегда. Постоянно расширяя возможности и раздвигая горизонты. Рост дерева есть жизнь! Само дерево есть жизнь!
Так что, дерево-Пётр совсем не завидовал пилоту пролетающего мимо самолёта. Пусть он летит себе по своим мелким суетным делам. Дереву не интересно о нём думать. Кто такой пилот какого-то самолетика в сравнении с деревом исполином? Просто один из сотен маленьких людишек, которые интересуют исполина-Петра не больше, чем табурет Пётр интересовал командира его воинской части.
Для дерева-исполина Петра у этого пилота не было даже имени. Просто пилот, ровно так же как просто табурет. Лети пилот. Лети. Дереву некогда думать о тебе, твоих планах и твоём имени. Дереву нужно расти. Дереву нужно жить, пока не кончилась ночь.
Но имя у пилота всё-таки было - звали его Василий Лёвочкин.
Когда-то Лёвочкин был командиром стратегического бомбардировщика. В то время он постоянно летал на другой конец Земли пугать заокенских буржуинов атомными ракетами, каждая из которых могла запросто уничтожить пятьдесят условных Хиросим и столько же вполне реальных Хьюстонов.
Обычно, когда под крылом самолёта Лёвочкина показывались очертания буржуинского материка, Лёвочкин брался рукой за рычаг пуска ракет и зловещим голосом произносил:
- Хьюстон, у вас проблема!
Хьюстон конечно этого не слышал, но зато это прекрасно видел прилетавший на перехват пилот буржуйского истребителя Джон, который всегда подводил свой борт так близко к самолёту Лёвочкина, что мог читать по губам. Тем более, что Лёвочкин специально поворачивался лицом в его сторону и дополнял движение губ характерным проведением ребра ладони по горлу. На лбу пилота истребителя выступала испарина, а Лёвочкин смеялся.
Натешившись, Лёвочкин показывал буржуину большой палец, мол "Не сцы, братан!" и разворачивал свой самолёт обратно на Родину.
Задание партии и правительства было выполнено - враг предупреждён, и Лёвочкин возвращался домой с чувством выполненного долга, неиспользованными "хиросимами" и сохранёнными Хьюстонами.
И на сердце у Лёвочкина было светло и спокойно.
Лёвочкин любил свою работу, любил летать, любил Родину. Более того, Лёвочкин даже любил вечно пугаемых им пилота Джона и всех жителей буржуйской страны и совсем не желал обрушивать на их головы никакие "хиросимы". Но такое уж было сложное время и напряженная политическая обстановка.
Правда, это было давно. Лёвочкин уже много лет как перестал быть летчиком военным и переквалифицировался в летчика гражданского, став командиром обычного Ан-2, который некоторые гражданские обидно обзывают "кукурузником". Лёвочкин больше не возил бомб и ракет к буржуйским берегам. Он возил химикаты для обработки полей от саранчи и прочих вредителей. Теперь у Лёвочкина была мирная гражданская работа, выполнение которой не заставляло его мучиться от мысли, что однажды он может одним движением руки уничтожить сотни тысяч жизней. Впрочем, саранча считала иначе.
Но Лёвочкин об этом не задумывался. Он вообще старался как можно меньше думать с тех пор, как ушёл из военной авиации. Точнее вылетел из неё с "волчьим билетом" после того, как по пьянке швырнул табурет в голову командира части.
Не сказать, что Лёвочкин был не прав, но в армии не принято швырять табуретами в вышестоящего начальника, даже если он увёл твою жену пока ты защищал рубежи Родины..
Хорошо ещё, что командир части успел увернуться и табурет просто вылетел в окно, разбив стёкла.
Сначала Лёвочкина решили было отдать под трибунал и, кроме покушения на командира, вменили умышленное уничтожение военного имущества в виде двух оконных стёкол и табурета. Но потом в дело вмешался старшина эскадрильи Леонов - отец бывшей жены виноватого и новой жены пострадавшего.
Он заменил поломанный табурет на другой, вставил новые стёкла, "накрутил хвоста" дочери и как тесть провел с новоиспечённым зятем разъяснительную беседу на тему – «Ты же понимаешь, что сам виноват»?
После этого дело заводить передумали, но Лёвочкина из армии всё же попёрли. И превратился Лёвочкин из пилота грозного Ту-160М, кошмара всех буржуйских стран, в грозу саранчи и всяких мелких букашек. Впрочем, часть, в которой служил Лёвочкин, всё равно через год расформировали, и большинство пилотов пошли по тому же пути, что и Василий. Командир Лёвочкина вместе с бывшей Лёвочкиной женой уехал куда-то в тёплые страны, старшина вышел на пенсию, а что стало с табуретом, никто не задумывался. Кому и чем может быть интересен табурет, да ещё с поломанной ногой? Не попал в голову командиру, и на том спасибо.
© Copyright: Олег Русских,