Я помню нашу первую встречу.
В офисе было нестерпимо жарко. Два кондиционера едва спасали. Легкая хлопковая рубашка с короткими рукавами и самые тонкие брюки, что у меня имелись, тут же прилипали к телу. Удушающая влажность не давала возможности пробиться хоть одной мысли через жуткую непрекращающуюся головную боль, которая проходила лишь ночью в холодной квартире. Ближе к вечеру появился приятный ветер, и прохлада уже постепенно вытесняла духоту.
Не смотря на все еще прилипшую одежду, мне захотелось пойти домой другой дорогой. Она была длиннее, чем та, по которой я хожу обычно, но зато пересекала длинную аллею из ядовито-зеленых деревьев, старых, недавно покрашенных скамеек и большой универмаг. Прозрачно-желтые лучи пробивались сквозь тонкие маленькие листья, обнажая и просвечивая их сочные жилки. Ветер порывисто встряхивал верхушки деревьев и тогда закатный свет тут же безжалостно разукрашивал желтизной короткую траву и вымещенную дорожку. Наверное, мне бы хотелось просто просидеть на скамейке в этой аллее всю свою оставшуюся жизнь, хотелось бы вечно смотреть и думать о том, что мне не надо мучиться в офисе с кучей ненужных безликих бумаг, о том, что в жизни действительно существует смысл, что существует настоящая любовь.
Я дошел до конца аллеи и направился в сторону магазина. Спокойно протискивался между покрасневшими, вспотевшими людьми, не думая ходил по стеллажам, вновь клал продукты и утешался мыслью о том, что я не один такой, что в мире наверняка много одиноких, отверженных обществом людей. Захотелось просто упасть и оказаться в мягкой кровати, но как же это все глупо и бессмысленно, бесполезно до жути.
Мои размышления рассеялись, когда я услышал достаточно громкие крики возмущения немолодого мужчины.
- Угомони его! Зачем рожала, если воспитать не можешь, дура! – презрительно и грубо говорил он женщине, держащей за ручку маленького плачущего ребенка.
- Повежливей разговаривайте! Попрошу немного потерпеть, скоро мы уйдем, - раздраженно ответила мать, стараясь не пугать мальчика еще сильнее.
- Это общественное место, я не намерен терпеть истерики вашего ребенка!
- Успокойтесь! Дети не могут иначе проявлять свои эмоции, вместо того чтобы кричать на меня, лучше бы дали мне успокоить ребенка! – фыркнула женщина и взяв на руки своего сына, покатила тележку в другую сторону.
Затем мужчина что-то пробурчал себе под нос и затопал в мою сторону. Я отвернулся от него, вновь переключился на прочтение упаковки кофе, которого я еще не пробовал, и, решившись, положил его в корзину. Почувствовав чье-то присутствие рядом, я оглянулся, скандалист взял то же кофе что и я, резко повернулся и быстрым шагом ушел в другой отдел.
- Он живет в совершенно другом измерении, но берет тот же кофе, что и вы, - послышался приятный женский голос рядом.
Женщина, кажется, старше меня, улыбалась. Она была одета в воздушную белую блузку, плиссированную черную юбку ниже колен, а простые летние туфли на небольшом каблуке открывали вид на ее тонкие щиколотки и выступающие вены. Улыбка чуть сошла, и на ее женственном лице проявились тени морщинок. Это была прекрасная немолодая дама, в образе которой виднелся ум, манеры и ничем нескрываемые тяготы жизни.
- Вы правы, - усмехнулся я. Как же непривычно разговаривать с незнакомцами.
- Единственная точка соприкосновения ваших миров – этот кофе, но разве не забавно звучит?
- Как и ваш мир с моим, - заметил я.
Женщина блеснула улыбкой, слегка одобрительно кивнула головой, будто в чем-то убеждаясь.
Еще я помню, как попросил сыграть ее на рояле.
Она кивнула и откинула черную лаковую крышку инструмента. Села на стул, на мгновенье замерла, распределяя пальцы по клавишам и затем начала играть. Звуки медленно плавились под ее пальцами, она, точно кузнец, разливала густой разгоряченный сплав, придавая ему форму, красоту и смысл.
Тонкие занавески вздулись, заструились как пламень и принесли в комнату прохладный запах душистых цветов ее сада. Где-то вдали чирикали птицы, солнце вразвалку ввалилось к нам и село прямо на крышку рояля, заливая тем самым призрачно-оранжевым светом всю комнату. И, кажется, я кое-что понял. Если она и могла что-то скрывать от меня, то сейчас она полностью обнаженная, голая, босая. Эта музыка – ее история, жизнь, наполненная смирением к судьбе. В ее глазах и движениях нет борьбы и сопротивления, нет поисков и метаний, она приняла судьбу такой, какая она есть. У нее не осталось вопросов, возможно, она и так все поняла.
- Когда дотрагиваешься до какой-то важной истины, ты понимаешь, чем ты заплатишь, если примешь ее, - произнесла она, после того как последняя нота была сыграна, - истинна приручает. Знания обездвиживают. Именно поэтому, я всегда врала себе, что не знала. Я видела правду, но отбрасывала ее. Ответы на мои вопросы всегда рядом…Я не сломана, не равнодушна, а подчинена, нет желания бороться. Когда исчезнет смысл в сопротивлении, то придет смирение, а за ним покой. Сначала это понимание вызвало у меня отрицание, но стоило лишь всерьез задуматься об этом, как все стало на свои места. Правда есть правда, она не измениться, чтобы ты не сделал, как бы не боролся, ее невозможно изменить, а значит остается один путь – принять ее.
Я промолчал, потому что и не знал, что ответить. Рядом с ней я чувствовал себя, мягко говоря, далеким от философии. Кажется, мне легче просто не думать об этом и просто жить.
- Зачем копаться в том, что мы никогда не поймем? – спросил я.
Она сощурила глаза, встряхнула волосами и присела рядом, принося за собой приятный летний запах меда.
- Чтобы не сойти с ума. Легче разобраться в чем-то, понять это и больше не возвращаться к этой теме… Создать принципы по которым будешь жить, - она запрокинула ногу на ногу и положила руки на колено.
- Уже существуют принципы добра и зла, есть мораль и нравственность. Ты сама выбрала быть несвободной, придумала еще какие-то принципы, - я опрокинулся на спинку дивана.
- Но это вовсе не плохо. Да, я сама выбрала для себя истину, она облегчает мне жизнь.
- Зачем вообще думать об этом? Как много человеку нужно знать, чтобы понять, что он ничего не знает. Как бы не стремились что-то понять, что-то придумать, итог один – мы ничего не знаем. Зачем философствовать, разговаривать о глобальных проблемах, если это ничего не поменяет? Знания – это не ограничитель, это поезд в никуда. Чтобы понять хоть какую-то часть этого мира, нужно иметь во власти бесконечность.
- Ты как маленький ребенок, - дружелюбно сказала она и светло улыбнулась.
- Разве я говорю глупость? – я нахмурился. Она по-прежнему не воспринимает меня в серьез.
- Нет, вовсе нет, - она встала и подошла к шкафу с книгами.
Стало темнеть, занавески превратились в туман, и на мгновенье мне показалось, что передо мной предстал образ лесной нимфы.
- Ты не воспринимаешь меня, потому что я тебя младше, но я достаточно взрослый.
- Так говорят все дети, - она вытянула нужную книгу и повернулась ко мне лицом. Даже сейчас я не знаю, шутила она или нет.
- Почитай ее, если будет свободное время и хорошее настроение.
- Значит, я никогда ее не прочитаю, - мне пришлось встать и подойти к ней. Даже учитывая, что я выше ее, превосходства я не чувствовал.
И я очень хорошо помню этот звонок.
- Здравствуйте, это полиция, вы Том Дайсон?
- Здравствуйте, да.
- Вы знаете Руну Коган?
- Да…
- Кем она вам приходилась?
Кем она мне приходилась?
- Подругой. Что-то случилось?
- Да, сразу предупреждаю, новость может вас сильно ошеломить. Руна Коган – преступница, убившая по предварительным данным около семи молодых мужчин в течение полугода, совершила суицид за несколько минут до взятия.
Прошло уже несколько лет, но я постоянно вспоминаю об этом. Таковы была истина Руны Коган, таковы были ее принципы, такова была она.