– Побежал-то, побежал! Гля, как пятачок голый посверкивает! А неча опосля четвёртого пара да полуночи сюда ходить: моё время, нечистое! Дверь бы хоть закрыл, охальник!
Костлявый кулачок ещё с минуту погрозил улепётывающему мужику вслед.
– Так вота, Семёныч! – обратился сухонький старик уже в пустоту, вглядываясь в полумрак за дверью. – Не будешь уважение выказывать да традиции блюдить…блюсти… знать да исполнять, всех твоих банщиков изведу да гостей поперепугиваю, не сумневайся!
Облепившие щупленькое туловище, словно передник, берёзовые листья и те встопорщились, вторя гневу банника. Но хоть и грозился нечистый дух, а Семёныча – владельца базы отдыха – всё ж, видать, побаивался. Не хотелось наверняка косматому такого жилья лишаться. На берегу озера, в округе ни шума городского, ни пыли, одни деревья! Лягухи квакают беспрестанно, стрекозки крылышками по брёвнам шуршат… Залетит какая – перекус знатный, есть, что самому пожевать да гостей порадовать.
– В прошлом-то месте не баня, – вспоминал, водяному сказывал, – там сераль какой-то был! Где уж чистота да таинство? Срамота!
Водяной только побулькивал согласно да стрекозьими крыльями сушёными хрустел.
Пока жил дух на новом месте, взял за привычку работников изводить-прогонять, которых Семёныч нанимал гостей па́рить. Даже не со злобы пугал да проучить норовил каждого, а чтоб обычаев не нарушали, хворь и невзгоды на себя да на посетителей не навлекали.
– Забывать стали люди! – огорчался, с лешим местным на пороге беседуя. – Всё норовят после полуночи толпою завалиться и ещё поддать: обжигает их злым жаром до красноты, а так ничему и не учатся. И веники не оставляют, духам да нежити попариться! Эх…
Страху-то наводить банник мастер был: то под крышей заухает, то под лавкою завоет. А то выглянет из угла да головой лохматой вокруг туловища завертит – то ещё зрелище! Вот и только принятый на работу Мишка – лоб, что почти двух метров росту – убежал, не оглядываясь, от такой страхолюдины.
Семёныч-то, видать, уже отчаялся хорошего банщика найти. Бегут все с его базы отдыха, никто больше, чем на неделю, не задерживается. Нету прибыли с таким раскладом, как ни старайся.
Следующий месяц никто баню не топил, веники не запаривал. Заскучал косматый: и помыться не с руки, и попугать некого, да и из своих поболтать в холодный сруб не придёт никто. Ни водяной, ни леший, ни даже русалки бесстыжие.
Накануне наконец услышал банник через окошко, как хозяин на завтрева договаривается, гостей зовёт париться да отдыхать. Обрадовался нечистый дух: по полку заскакал-заплясал! Паутину по углам собрал всю, мух сушёных припас на угощение. Да ждать за печку спрятался.
На следующий день хозяин с сыном затопили баню, воды натаскали, веники запарили.
Жар по доскам побежал, в каждую щербинку заходя да капельки смолы доставая. Окошки туманом пара заволокло. Стоит баня на берегу, а у мостков нечисть озёрная потихоньку собирается, опосля четвёртого пару погреться.
Семёныч нового работника ведёт да по пути наставляет: указания так и сыплются. А банник слышит да ладошки потные потирает.
– Ну, работничек, посмотрим, на что сгодишься!
Дверь весело скрипнула.
– Хилый какой-то нынче мужичок, видать! Даже топоту не слышно в предбаннике, – посетовал лохматый из-под полка, да в следующий миг обомлел!
Зашла в парную не девка – мечта! Ростом под потолок, волосы аки угли в печи: всеми оттенками пламени переливаются! Кожа в тепле порозовела сразу, задышала девица часто, аж полотенце на формах внушительных расходиться стало. Перехватила банщица махровые концы, затянула потуже.
– Варвара? – неуверенно спросили с порога.
Хохотнула Варюшка, первый веник из бадьи вытащила, другой рукой ковшик кипятка на камни выплеснула: зашипели они, застонали – обволокло девку мягким паром, как одеялом пуховым.
– Заходите, гости! Попарю вас как полагается, похлещу! Слабонервным на полок лучше не залезать!
Па́рить Варвара умела: и попискивали мужики, охали да покрикивали. За удачу было вырваться на крыльцо подышать иль с мостков сигануть от ручки белой девичьей.
А банник всё смотрел, налюбоваться, видать, не мог. То подаст ей кружку с водой в момент нужный, то пятку гостя увлечённого отведёт от горячей печки. Так чуть и не проморгал, когда в четвёртый раз уж поддала Варвара.
Мужики к тяжести веника попривыкли, не спешат расходиться. Чаёк попивают, за временем не следят. Ужо и полночь скоро настанет, а после двенадцати часов нечего человеку в бане делать, нечисти черёд мыться да париться! Да только не знают об этом гости непутёвые.
Вот погрелись в четвёртый раз. Варюшка веники опустила обратно в бадью, пот рукой утёрла.
– Всё, – говорит, – гости дорогие, пора в дом, к столу. Мне ещё прибрать здесь надо.
Хотели мужички возмутиться, да уж больно внушительной Варвара выросла, с такой не поспоришь – можно и ведром огрести. Ушли посетители, а Варя снова ковшик взяла, выплеснуть на камни кипятку собралась.
Обиделся на это банник, страсть, как обиделся, морду скрючил. Да давай пакостничать! Сначала ведро с ледяной водой девке под ноги опрокинул. Но та ловкая оказалась, сразу на полок залезла да ступни подобрала. Тут дух завывать по углам начал, метаться тенью туда-сюда, только поди и видно глазу человеческому, как листья опавшие с пола в воздух подниматься стали. Вихрь горячий по парной их кружит, на засидевшуюся банщицу страх навести пытается, а та только глазами зыркает, разглядеть хочет, что за тень такая ей козни строит. Раз – рядом с бедром камешек горячий из печки приземлился.
Разозлилась девка, брови свела, с полка спрыгнула да как рявкнет:
– Ишь ты, нечисть трусливая! Покажись давай, пакостник!
Банник от такой наглости чуть в стену не врезался. Обернулся обратно лохматым старичком, руки костлявые с ногтями, потемневшими, острыми, в бока упёр:
– Ты зачем, девка, в баню ко мне явилась, да ещё после полуночи да четвёртого пару прочь не пошла? Не выйдешь живой теперь, запарю до смерти!
А Варвара-банщица полотенце на пол скинула, веники схватила да как давай гонять нечисть по парной!
– Ах ты, старикашка! Будет он в моей бане порядки наводить! Ему и вино, и хлебушка чёрного с солью припасла, и веники с собой привезла дубовые – весь багажник в листьях теперь! Вот сейчас я тебя отхожу, вот пройдусь прутиками!
Загнала Варька банника на полок да как давай пороть – только листья да обломки прутьев в разные стороны полетели!
Не ожидал банник такого. Вертелся сначала, завывал, а потом размяк, нечистый. Никогда ещё его самого ничто не па́рил в баньке. Только и успевал бока подставлять!
Умаялась наконец девка, ополоснулась из ведра, пряди рыжие с лица убрала.
– Ты мне больше не балуй! А то мигом вызову инспекцию по контролю за нечистью! Будешь потом в какой-нибудь забегаловке в бассейне с хлоркой плавать!
Вышла из парной, только за спину бросила:
– И чтоб утром я пришла, а здесь порядок был!
Хлопнула дверью так, что аж баня затряслась. Набежала тут же нечисть с озера, стала выспрашивать, охать-ахать. А старичок только сидит да под нос себе вздыхает:
– Нет, ну какая женщина!
***
Дела у Семёныча пошли, наконец, на лад. По всей округе молва прошла: ох, и хороша здешняя банщица, дело своё знает! Всё-то у неё в руках ладиться, будто их не две, а десять!
А банник больше не шалит, гостей да хозяина не пугает. Хлебушком чёрным лакомиться да Варвару нахваливать не устаёт.
И мне недавно хвастался, да только что ему, лохматому, ответить: ведьма-то, она ведьма и есть!