В 1920 году Надежда Тэффи оказалась в Париже в качестве эмигрантки первой волны. "Русская королева юмора" в Париже не растерялась, правда юмористические рассказы из-под пера Тэффи, почему-то перестали выходить. В эмиграции она выпустит около двадцати книг в прозе и только два сборника стихов. Уже в апреле 1920 Надежда Александровна организовала литературный салон.
В эмиграции остроумная и наблюдательная писательница всё больше грустит, в 30-е годы появляются биографические рассказы. В эти годы в творчестве писательницы чётко прослеживается религиозное начало, всё ближе созвучность с Достоевским. Надежда Александровна посещает религиозно-философское общество "Зелёная лампа", основанное Гиппиус и Мережковским. Название общество получило в память о петербургском салоне времён Пушкина. Тоска по дому, по России окрашивает не только творчество этого периода, но и поселяется в душе, не писателя — женщины. В это время она пишет:«И сидим мы во Франции, как постороннее тело, как осколок снаряда, с которым, по выражению хирурга, «жить можно». Иногда беспокоит, но, в общем, почти не заметен, на общую жизнь организма почти не влияет…»
Эмигрантский период в творчестве Тэффи уникален, она просто и доступным лёгким языком пишет о тех, с кем сталкивала её судьба и дарила дружбу. Впечатление такое, что Тэффи просто дружила с самим достоянием своей Родины и сама являясь таким достоянием. Дух эмиграции, тоскливое ощущение потери, привело её к решению писать о них. И она пишет литературные портреты своих друзей и знакомых, а среди них; Аверченко, Меейерхольд, Мережковский, Гиппиус, Ремизов, Сологуб, Бальмонт, Андреев, Куприн, Бунин, Северянин, Репин, Распутин, Ленин, Керенский, Коллонтай. Всегда-то она находила изюминки индивидуальности в каждом о ком писала. Опять востребованность и ярчайший интерес к ней самой, талантливому автору, теперь уже мемуаристу.
"Они все уже ушли, и ветер заметает снегом и пылью их земные следы.
О творчестве каждого из них писали и будут писать ещё и ещё,
Но просто живыми людьми не многие их покажут.
Я хочу рассказать о моих встречах с ними, об их характерах, причудах, дружбе и вражде."Н. Тэффи.
Хочется повторить за Иваном Бунином, "Умница-разумница, пишет здорово просто с большим остроумием, наблюдательностью и чудесно насмешливо. Она всю жизнь была актуальна своей умной язвительностью, ироничность и насмешливость были её второе "Я". Как она раскрывала психотипы в среде её обитания, так редко кому удавалось, разве что М. Жванецкому. Оба подмечают глупость и косность, но с жалостью к их носителю. Тэффи и жестокость несовместимы, а как же её любовь к котам, которую она пронесла через всю жизнь. До конца дней она не расставалась со старым толстым котом и когда было голодно делилась с ним последним.
Она не прогибалась и не подстраивалась, чтобы улучшить свою жизнь на чужбине. Это её принципиальный вывод, как жить на чужбине, не предав себя и то, что для тебя родное. Ирина Одоевцева вспоминала Надежду Тэффи эмигрантского периода. " Надежда Александровна, ну как вы можете часами выслушивать глупые комплименты Н.Н.? Ведь он идиот! - возмущались ее друзья.- Во-первых, он не идиот, раз влюблен в меня", — вполне резонно возражала она. - А во-вторых, мне гораздо приятнее влюбленный в меня идиот, чем самый разумный умник, безразличный ко мне или влюбленный в другую дуру..." Тэффи все же, как и полагается юмористке, была неврастенична и даже очень неврастенична, хотя и старалась скрыть это. О себе и своих переживаниях она говорила редко и, по ее словам, „терпеть не могла интимничать“, ловко парируя шутками все неудачные попытки „залезть к ней в душу в калошах“.
– Почему в калошах? – удивленно спрашиваю я.
– Без калош не обойтись, – объясняет она. – Ведь душа-то моя насквозь промокла от невыплаканных слез, они все в ней остаются. Снаружи у меня смех, „великая сушь“, как было написано на старых барометрах, а внутри сплошное болото, не душа, а сплошное болото."
Надежда Александровна увлекалась мистикой, а кто не увлекался в начале ХХ века. Она уменьшала себе возраст аж на 10 лет и делала всё, чтобы этому соответствовать. В более зрелые годы это становилось проблематично. Тэффи была в жизни крайне рассеянна, на почте, перепутав "куда", сама себе переслала деньги, хотя должна была кому-то помочь. Радовалась, полученным деньгам как ребёнок. Надежда Александровна получив коробку конфет с названием "Тэффи", обзвонила друзей, пригласив на поедание конфет с её именем. Рассеянно, ожидая друзей, съела все конфеты. Была душой литературных салонов, а вот от восторженных почитателей быстро уставала, не умея скрыть раздражения, чем разочаровывало своих поклонников. Её литературный салон в Париже стал центром эмигрантского мира.
В последние годы Надежда Александровна жила на улице рю Буассьер, 59. В этот период своей жизни она очень страдала от болезней, вообще-то, что естественно, но одиночество для неё было нестерпимым. А вот с Керенским любила у себя дома устроить чаепитие. Она стала редко посещать вернисажи, которые очень любила, стала редким гостем на вечерах. Старшая дочь Валентина работала и жила в Лондоне, Младшая Елена драматическая актриса польского театра.
А вот и Тэффи! Зал хохочет,
На миг тоску забыть он хочет ...
«Надо мной посмеивались, что я в каждом человеке непременно должна найти какую-то скрытую нежность… Но, тем не менее, в каждой душе, даже самой озлобленной и темной, где-то глубоко на самом дне чувствуется мне притушенная, приглушенная искорка. И хочется подышать на нее, раздуть уголек и показать людям — не все здесь тлен и пепел».
Её любила не только эмиграция. Она родилась, чтобы её любили, в ней сошлось всё лучшее, чтобы желала женщина.
За все, за все спасибо. За войну,
За революцию и за изгнанье.
За равнодушно-светлую страну,
Где мы теперь «влачим существованье».
Нет доли сладостней — все потерять.
Нет радостней судьбы — скитальцем стать,
И никогда ты к небу не был ближе,
Чем здесь, устав скучать,
Устав дышать,
Без сил, без денег,
Без любви, в Париже…
Георгий Адамович.