Эта история с грустинкой. Про разочарование. И про этап взросления через это чувство и ситуацию.
Папа хвалил меня редко, возможно даже, и не хвалил вообще. А для меня было очень важно заслужить его одобрение, чтобы он мною гордился.
Папа хорошо писал, в далёкие советские годы работал журналистом, а потом занимал должность директора ленинградского Дома Книги, был членом союза писателей и журналистов, издал свою книгу со стихами.
Придумывать истории я начала ещё до того, как научилась писать и читать. Я их запоминала. А когда научилась писать, записала те, что не забылись. Ещё совсем маленькая я писала сказки, повести, романы и стихи. Все говорили, что я очень одарённая и талантливая девочка, хвалили меня. Папа относился снисходительно к моему увлечению и говорил, что надо сначала стать кем-то, а не просто бумагомарателем.
Всё детство я в глубине души понимала, что не оправдала папиных надежд. Но всё-равно надеялась, что когда-нибудь он будет гордиться мною.
Папа был ребёнком блокадного Ленинграда. Его, трёхлетнего, эвакуировали на детском поезде из Павловска. Это был последний вагон. Малыша Володю затолкали в окошко, чтобы спасти от войны. Он запомнил всё очень ярко и в деталях. Я не могу представить, что мог чувствовать тогда ребёнок возраста моего Маркуши, что он пережил и пронёс в своём сердце. Сейчас я, с высоты своих лет, ещё больше ужасаюсь этому. Но и маленькой девочкой я понимала, как это страшно. И весь ужас и боль этой трагедии пронизывали всё мое естество.
Я так прониклась папиными рассказами про последний вагон, что написала об этом историю. Показала папе, он прочёл её и ничего не сказал.
Когда папа был жив, у нас всегда было много гостей. Это были серьёзные дяди, в строгих костюмах, от которых пахло дорогим одеколоном и табаком. Кто-то из них был весёлый и катал меня на спине, изображая лошадку. А кто-то был насупленный и всегда строго просил меня принести и показать дневник.
Мама накрывала стол, ухаживала за гостями. Папа всегда был во главе и душой застолья. Разговоры о работе, о политике, звон рюмок и вилок о тарелки, густое облако сигаретного дыма. Периодически прорывался голос мамы: "Вам положить ещё голубцы? А котлетку не хотите? Сегодня, наверное, неудачные получились?" Сидели обычно до ночи. Я любила эти посиделки. Уютно пристроившись возле бывшей папиной секретарши, Аллочки, я впитывала в себя все эти разговоры, всю эту атмосферу.
В один из таких дней, когда у нас снова собрались гости, папа вдруг громко заявил: "А вы знаете, что моя дочка написала замечательный рассказ про то, как меня, маленького, эвакуировали из Павловска?" Все гости тут же оживились, стали просить и даже настаивать, чтоб я прочитала! Я светилась, как тысяча лампочек! Папа мной гордится, папа меня оценил!
Я побежала к себе в комнату за тетрадкой с рассказом, долго искала его, а когда вернулась... папа уже сидел за столом с небольшой стопочкой бумажных листов и читал... нет, не мой рассказ. А свою версию той истории. Я застыла с тетрадкой в руках, полностью обескураженная и разочарованная. Зачем, почему он так сделал? Папе было стыдно за мою глупую писанину?
Глотая слёзы, я выкрикнула: "Это не правда! Это ты написал! Это плагиат!" (И откуда только слово такое знала в 10 лет?). Папа замолк, а все стали меня успокаивать и говорить, что они с удовольствием послушают и мою версию. Но папин рассказ был потрясающий, куда моему до него...
Теперь читать его уже было стыдно мне. Я расплакалась и убежала в свою комнату. Свой рассказ я потом порвала и выбросила. Больше мы с папой этой темы не касались.