Мне было почти 14 лет, когда по туристической путёвке, нас детей - подростков, мальчиков и девочек, всего человек двадцать, отправили в Литву. Поездка была от маминой работы, сроком на неделю, в сопровождении чьих-то нескольких родителей.
В плацкартном вагоне поезда мы занимали почти все полки. Никто никого не знал. Я ехал сбоку в конце вагона и хорошо видел, и невольно наблюдал за всем происходящим. Но ничего особенного не случалось: поезд стучал колёсами, пассажиры время от времени, то ели принесенные из дома продукты, то ходили мимо меня в туалет. Ехать было недолго, только одну ночь.
Ещё на вокзале я увидал всех девочек (меня уже стали очень интересовать девочки), но никто из них мне не понравился. Была ещё совсем холодная весна, каникулы. Одежда скучная, всё серенькое: бесформенные куртки, ботиночки, да шапочки с помпончиками.
Итак, лежу я на нижней полке, смотрю... И тут, через один плацкарт со второго яруса высовывается голова, и девушка начинает гребнем расчёсывать свои длинные, густые, русые волосы, которые спадают и достают почти до пола. "Ого!- думаю я,- какие красивые! Чьи они, и кто это?" Девушка показалась совсем взрослой и какой-то очень знакомой. До неё было всего метров пять, и я разглядывал её украдкой, стараясь не таращиться. Она спрыгнула на пол, сложила и ловко прибрала волосы в пучок под гребешок. Чем больше я глядел, тем больше она мне начинала нравиться. Глаза её буквально лучились, она видимо тоже меня приметила и иногда взглядывала, но тотчас переводила взгляд прочь. Я смущался, она наверно тоже, но была смелее, так как начала улыбаться. Легко запрыгнула наверх, легла на полку и высунула голову в проход. Я увидел в её руках большой альбом и карандаш.
Забегая вперёд, скажу, что она оказалась на год младше меня, но выглядела старше своего возраста года на три-четыре, впрочем, как и я. Высокая, стройная, с чрезвычайно выразительным и эмоциональным лицом. Про лучистые глаза я уже сказал, осталось только добавить, что они были совершенно зелёного цвета. Утром на перроне я узнал и понял, откуда её знал и где видел раньше.
- Алла,- подошла она ко мне, и смело представилась первой.
- Саша,- промямлил я...
Девушка добро усмехалась и смотрела на меня во все глаза.
Это была Инна Гулая - известная актриса. Ну, конечно, не она именно, а будто её сестра близняшка, только гораздо младше.
- Держи, это тебе,- сказала она быстро и протянула вырванный листок из альбома,- ты очень похож на Любшина.
На листе плотной бумаги был мой графический портрет. Алла прекрасно рисовала. Я был поразительно похож...
С тех пор, как я вышел из детского возраста и вырос, мне постоянно говорили о сходстве с известным артистом, а я и не отказывался, да и фильмы с его участием были очень популярны. Один только "Щит и меч" чего стоил!
В её таланте я убедился через несколько дней, когда каждому из группы она нарисовала дружеский шарж. Но мне то - передала портрет...
Во всю жизнь я встречал только двух настоящих художников - шаржистов. Это такой дар - почти сразу увидеть суть человека и перенести её на бумагу, что для меня, до сих пор необъяснимо и почти волшебство. В армии, в роте, где я служил, был парень художник, который рисовал столь же необычно. Так вот, он все два года не служил, а только рисовал...
В последний день нашего пребывания и разъездов с экскурсиями по всей Литве, в местной столовой состоялся прощальный ужин, на котором все что-то изображали. Кто читал стихи, кто пел, кто танцевал... Но не все, конечно. Если кто не хотел, то и не неволили. Я например, много знал наизусть и театрально декламировал в тот раз Маяковского.
В финале вышла Алла и акапелла (без музыкального сопровождения) спела неаполитанскую песню "Санта Лючия". Оказалось, она ещё и пела взрослым, красивым, академическим голосом. Сопрано взлетело на последней верхней ноте так нечеловечески воздушно, что я чуть не упал со стула. Все хлопали и дивились. Алла поклонилась и почти сразу подбежала ко мне, сидевшему в конце зала у окошка и громко, будто в угаре, обращаясь к изумлённой публике, восторженно проговорила, как бы продолжая петь: "Посмотрите, какие у него синие глаза! Я пела и удивлялась - они просто светятся синим цветом! Это наверно солнце так падает из окна?!"- так и сказала "падает".
Я смутился, но встал и очень похвалил девушку за песню. Удивительным для меня было ещё и то, что я тоже давно пел низким и уже совершенно мужским голосом песни и арии, но только дома, когда никого не было рядом. Стеснялся я своего голоса... А вот она - пела так откровенно, с таким удовольствием и радостью!
Прощальная программа закончилась. Алла сияла от моих комплиментов... Мы, отойдя в сторонку, впервые поговорили о том, как друг другу давно нравимся..., как ещё тогда в поезде, с первого взгляда..., и как я заметил, что она смотрит на меня, и она видела, что я подглядываю за ней... И...и...и...
Как же всё это было чудесно! "Неужели такое возможно, что такая красивая, талантливая и на вид совершенно взрослая девушка, могла мною заинтересоваться и даже более того!"
Симпатию мы не афишировали и обратно в Москву ехали, лишь переглядываясь, как и по дороге в Вильнюс.
Оказалось, что и живём то мы совсем рядом, всего в десяти минутах ходьбы друг от друга! Сплошные схожести и совпадения! Надо же!
На следующий день по приезде мы встретились. Я тогда уже много читал и рассуждал о жизни, прям как взрослый. Мы часами ходили, гуляли, я что-то рассказывал, и всё то что я говорил, ей очень нравилось. Меня это бодрило, но только в смысле невинных отношений. За все три месяца мы так даже и не поцеловались. Я боялся (опыта не было никакого) и чуть что, переключал тему и ситуацию на что-либо умное и возвышенное. Надо сказать, что был я достаточно ироничен и не занудлив, но тут робел. Девушка же, в этом смысле, была без претензий, но чего-то более того, всё же, наверно ждала, смотрела прямо в глаза и слегка улыбалась... Сама, рассказывая что-либо мне, она прекрасно изображала в лицах, имитируя диалекты, дефекты и особенности речи, пародируемых персонажей.
Даже сегодня, вспоминая её, я считаю, что это была идеальная для меня девушка и внешне, и по характеру, и по уму, и темпераменту, и эмоциям. К тому же, она была, очевидно, талантливее меня. А я не боялся тогда, не боялся и позже, не боюсь и сегодня талантливых и красивых женщин, всегда ими восхищаюсь, и никогда не пытаюсь с ними конкурировать.
Мы ещё и совпадали во взглядах на всё, что обсуждали... Или мне так казалось...? Сейчас уж и не знаю.
Однажды я зашёл за ней домой. Увидал там её отца, какого-то пьяного в майке и не говорившего, а рычащего, будто наш будущий демократический президент. И маму я тоже увидел... Мама была измученного вида женщиной, с жалостливым и прибитым выражением лица. Но с её родителями я жить не собирался, и следа это знакомство во мне не оставило.
Мы гуляли, говорили, ходили в кино, учились, делали уроки, каждый у себя дома, и ещё она иногда звонила из уличного телефона-автомата (своего у неё в квартире не было) мне на домашний телефон.
Так продолжалось до июня, пока не наступили летние каникулы и меня не отправили с бабушкой в деревню под Тулу. Ездил я туда каждое лето. Заезжали на заказанном с маминой работы автобусе, который тащился час по Москве, часа три по трассе, да шесть километров по внедорожной грунтовке, по которой можно было и не доехать. Там в деревне были на двадцать домов одиннадцать местных мальчиков - одногодков и ни единой девочки - ровесницы. Это была своя, отдельная от московской жизнь. Наша футбольная команда ездила на велосипедах по соседним деревням и безжалостно всех громила, в эту популярную во всём мире игру. С середины июля начинался покос, и футбол отпадал до конца августа. Ну конечно, оставалась ещё и рыбалка, и хождения по ночам, за каким-то чёртом в соседние деревни; в жару - купание, в лесу - грибы и ягоды. Да много чего...
Не помню, как мы перед отъездом расстались с Аллой. Помню только, что в этот раз, через три дня пребывания на природе я понял, что ещё день, и я сдохну.
Оказалось, я так влюбился, что жизни мне совсем теперь не было. Мобильников тогда ещё не производили, а ближайший переговорный пункт с телефоном за двадцать километров, да и куда звонить? И я придумал обмануть бабушку...
Зная, что моё чтение, и особенно чтение бабушке вслух, было для неё святое. Так вот, на это - самое святое я и надавил... Подавившись утром бутербродом с чаем, я раскашлялся, затем хлопнул себя ладонью по лбу и сквозь натуральные слезы сдавленным голосом просипел:
- Бабуль, я забыл дома книги. А нам к осени "Войну и мир"... . А там четыре тома! А ещё и "Обломов...!"
Бабушка перепугалась больше меня, и мы стали думать вместе, как быть? Через пять минут я мужественно заявил, что еду в Москву за знаниями и книгами один, самостоятельно - автостопом. Поеду срочно, не откладывая, пока сухо, и дождём не размочило шесть километров дороги до трассы, и можно дойти пешком. Бабушка помолилась, дала мне полтора рубля на дорогу и я, озабоченный отсутствием в глухой деревне великого произведения Льва Толстого, отправился в путь.
Я не мог идти, мне не терпелось, и я бежал почти весь путь до асфальта. Благо, почти всё детство я занимался лёгкой атлетикой, и даже грунтовка меня не смущала. Через час на трассе за рубль я "поймал" рефрижератор, и ещё через два, был высажен на кольцевой дороге. Далее автобусом до метро, затем с двумя пересадками до станции Профсоюзная, опять бегом домой в душ, и сразу тоже бегом до её дома. А там уж спокойно, чтобы сердце не вылетело от волнения, по лестнице без лифта на верхний пятый этаж...
Пока я ехал, то двести или триста, или тысячу раз прокручивал в голове, как обниму её, расцелую и наговорю всё самое нежное, что только придёт в голову, о том, как мне было невыносимо тяжело прожить эти три дня, как я не сумел бы дожить даже до следующего утра... И никакое стеснение, никакой страх, или глупая ненужная скромность, не помешают мне вывернуть всю свою душу наизнанку и наконец, открыться и раствориться...
Всё..., всё..., всё - так и случилось! Я ворвался домой, влез под душ и через секунду выскочил из ванной... Ещё через минуту переоделся, и застёгиваясь на ходу, выскочил из квартиры и побежал к её дому.
Прежде чем нажать на кнопку звонка в дверь - отдышался, ещё раз представил, как она сейчас удивится и вскликнет... И тут почувствовал такое, уж совсем тяжёлое, неприятное и тянущее "нечто" в солнечном сплетении.
Дверь открыла её мама. Я спросил про Аллу. Она посмотрела на меня испуганно, и растерянно сказала: "А она где-то тут - во дворе, или в сквере на Дмитрия Ульянова гуляет..."
Я слетел по лестнице вниз, и выйдя из подъезда, сразу увидел, что во дворе никого нет, да и не было. Когда я ранее вбегал во двор, то наверняка бы её заметил. Побежал в сквер. Он длинный, с километр или больше. Ближе к дому - никого. Но вроде, вон там, посреди сквера, вдалеке на скамейке, сидит какая то группа, но не видно кто... . Я пошёл туда, и по мере приближения понял, что это - то самое, что искал, но в какой-то странной и совершенно неподобающей всему моему состоянию ситуации. Диссонанс был абсолютный.
Алла сидела ко мне спиной и не видела меня. Рядом были трое взрослых парней и все дружно ржали, как жеребцы, над какими-то шутками. Один из них положил руку на её плечо, приобнял и заливался громче всех. Молодые люди были по виду уже после армии, эдак лет по двадцать с хвостиком. Я всё до конца не верил, что это она и продолжал подходить ближе. Один из них увидел меня, идущего довольно странно, и наверно ещё и с вытянутой физиономией, и удивлённо спросил:
- Парень, ты чего?
Тут оглянулась и Алла. Увидав меня, она резко сбросила руку, которая её обнимала, вскочила и ещё более растерянно, нежели её мама, произнесла совершенно потерянным голосом в никуда:
- Ой... А это Саша...
Саша, это мои друзья, познакомься...,- и начала идти ко мне.
В лёгкой атлетике много лет я специализировался на спринте. Участвовал в различных соревнованиях и даже собирался всерьёз стать профессионалом. В этот день я бы выиграл любой забег.
Не как от чумы, а сам будто чумной, да ещё и бегущий от пчелиного роя, я развернулся и помчался от Аллы прочь, через газоны и автодороги, не глядя на светофоры, и едва огибая машины и мирно идущих пешеходов. Несмотря на то что каждое лето моё проходило уже многие годы в деревне, где мат был всегда нормой общения почти у всех, считая и женщин и детей, да и в московском нашем дворе, и даже в школе, лингвистов и филологов мало кто уважал, - так вот, - несмотря на всё это, я матом не ругался. Не ругался принципиально. И даже в этот трагический час, пробежав уже минуты три, я на каждом выдохе без конца повторял с горьким чувством только одно слово: чёрт..., чёрт..., чёрт...!!!
Прибежал домой и бухнулся на диван. Позвонила Алла. Я сразу повесил трубку. Вечером пришла с работы мама и очень мне удивилась. Дома в Москве я прожил дня три, как с бабушкой и договаривался. Алла звонила каждый день по десять раз. Я иногда трубку и не бросал, но молчал и слушал. Она плакала, объясняла, что это были ребята из её двора, пришедшие из армии, которых она знала с детства... Всё было напрасно. Меня будто заперло. Я не хотел над ней издеваться, просто не мог говорить. И уехал обратно к бабушке.
Через пару месяцев я вернулся из деревни в Москву, и уже до следующего лета. Надо было готовиться к школе. Толстой был честно прочитан. Но и Наташа Ростова не растопила моего одеревенения. Алла продолжала иногда звонить. Даже звонила её подруга, с которой она меня познакомила в то счастливое время наших отношений. Подруга деликатно уговаривала и объясняла ситуацию, но у меня, как опустело всё тогда в июне разом, так и не наполнялось.
Встретил я Аллу только один раз, в метро. И было это лет через пятнадцать. Захожу в вагон, сажусь. Напротив сидит полная женщина с несчастным, измученным лицом. Смотрим друг на друга. Я вроде узнаю, но не могу поверить... Она же встаёт первая, подходит ко мне и говорит:
- Я наверно сильно изменилась,- и почему-то прикрывает рот рукой,- не узнаёшь?
Я понял, что это она и встал...
- Нет - узнаю, конечно..., почти соврал я.- Привет, Алл! Как ты?
- У меня трое детей, муж пьёт. Вот - зубы выбил. Надо вставлять, а денег нет,- она убрала от лица руку и улыбнулась почти беззубым ртом.- Он, - то работает, то не работает. Сам то как?
- Работаю. С радио и космосом связано, и вот ещё и пою. В Гнесинку поступил.
- Да ты что?!- искренне удивилась она,- какой молодец! Да, я помню, ты тогда мне показывал, как поёшь... Здорово то как!
Она так откровенно была за меня рада, что мне стало горько и жалко её, со всей этой такой несправедливой жизнью. Как всё это могло произойти?! Как?! И главное, что ведь, наверно ещё и я, со своей дубовой принципиальностью и чистоплюйской ранимостью поучаствовал в этом раскладе! Может пошло бы у неё иначе? Впрочем, может иначе пошло бы у меня? Теперь уж не понять, не разобраться.
- Дети - это хорошо...,- только и нашёлся сказать я. - А ты поёшь?
- Какой там! Я курю, как паровоз,- и она снова улыбнулась, уже вовсе не прикрывая рот рукой, и показывая мне свои три или четыре оставшиеся зуба с жёлтым налётом от табачного дыма.
Опять не помню точно, как мы расстались. Кто-то из нас первым вышел из вагона, да ведь, это и не важно. И зачем вообще все подобные воспоминания? Но случается вспышка, и начинают одно за другое цепляться и оживать события, казалось бы давно позабытые и припорошенные. У всех так бывает, наверное...
Но самое главное, мне открылось тогда, да и сейчас я так считаю, что древняя заповедь из Евангелия: "Не убий", была сказана Христом не только о физическом убийстве, но и об убийстве в человеке чувства любви. А сделать это могут и случайные обстоятельства, и невольный поступок, и не к месту сказанное слово, и, самое страшное - безответное молчание.
© А.Е. Тулупов
1 апреля 2022 г.
