Он проснулся в серых утренних сумерках. Конец зимы. Холодно и промозгло. Потянулся, клацнул жёлтыми зубами и вылез из своей берлоги. На лужах похрустывал ледок. Ветер пробирал до костей. В брюхе неприятно сосало. Он затрусил на помойку к ближайшему магазину в надежде поживиться чем-то.
Передняя лапа противно ныла после вчерашней драки с тем молодым кобелем. Но он не позволит себе её поджать и скакать на трех. Никогда! Никто не увидит его слабым. Он ни за что не признается в этом даже самому себе. Потому что ещё больнее, чем укушенная лапа, осознавать, что ты уже не тот, и силы уже не те. Тот, вчерашний кобель, был крупнее его. Но молодой и неопытный в драках. Будь дело только в силе, одной лапой бы не обошлось. Но есть ведь ещё и хитрость, и ловкость, и злость. Никто не посмеет посягнуть на его территорию безнаказанно. Вот и вчерашний больше точно не придёт, если вообще оклемается после того, как ему разорвали морду. Его сука убегала за ним. Наверное, в их логове будет зализывать его раны и носить ему еду. А может, прибьется к другому кобелю, чтоб не охотиться самой. Псы не создают пару на всю жизнь. Максимум заводят щенков, а потом разбегаются.
Но он не пёс. Он волк.
Злая чужая воля занесла его в непривычную среду обитания. Люди пытались сделать из него пса. Не вышло. Теперь он чужак и там, и тут. Когда он сбежал от людей, он пытался вернуться в лес. Но у него не было матери и стаи, которая научила бы его охотиться. Он привык к тому, что еду приносят в миске. Невкусную, мёртвую, но приносят. А ту, вкусную, пахнущую кровью и страхом жертвы, которую приносила мать, он так и не смог раздобыть сам. Живя с людьми, он стал слишком шумным, тяжёлым на поступь, забыл то, чему учила его мать: не заходить с подветренной стороны, не рычать, не идти напролом. А ещё, конечно, не быть одиночкой. Волки живут стаей. Одиночка особенно без навыков долго не протянет в лесу. Вот и он не протянул. Вернулся к ненавистным людям и теперь охотится на их помойках.
На ближайшей сегодня не оказалось ничего съедобного. Придётся тащиться на пустырь за серой пятиэтажкой, где сумасшедшая старуха порой подкармливает бродяг вроде него.
Он уже ненавидел и эту старуху, и свору, которая там собиралась. Нахальные, прикормленные псы считали пустырь своим местом и не жаловали чужаков. В другое время он не побоялся бы схватиться с ними. Но сегодня лапа слишком уж болит, и он давно не ел досыта. Поэтому он просто подождёт, пока местные наедятся, и будет надеяться, что что-то останется после них.
Когда он пришёл, старуха уже разложила на бетонном квадрате колодца принесенную еду, и вокруг неё собралась вся местная свора. Альфы, насытившись, лениво грызли кости в стороне. Суки с щенками ели торопливо, боясь, что другие съедят больше. Невдалеке переминались такие же, как он, ожидая своей очереди.
Он был слишком голоден. Он подошёл и начал есть, жадно глотая кашу, сохранившую ещё тепло и запах мяса. Рыжая сука зарычала на него. Он ощетинился и рявкнул в ответ. На его голос обернулись альфы. Ещё несколько мгновений, и вот они уже гонятся за ним. Он бежал, что есть силы и уже где-то во дворах частного сектора понял, что за ним больше никто не гонится. И что на пустырь ему теперь хода нет. А значит, надо искать новые территории для охоты.
Он затрусил по узкой улочке. Съеденная каша приятно согревала желудок, но он знал: это ненадолго. Лучше всего, сытнее всего- мясо. Оно лежит приятной тяжестью в брюхе и дает много тепла, сил. И не какое-то варёное, как давали ему люди, а сырое, с кровью. Он снова вспомнил, как мать принесла ему зайца. Он был ещё тёплый, заячья кровь наполняла его рот, его запах дурманил голову. Больше он такого не чувствовал никогда.
Хотя нет. Чувствовал. Сильнее. Ярче. Так
ярко, что, кажется, он и сейчас чувствует этот запах.
Невдалеке замаячили две человечьих самки. Они везли своих детёнышей в колясках и негромко переговаривались между собой.
Свернуть ему было некуда, и он решил просто протрусить мимо них.
Серый, рыхлый снег шуршал под лапами. Из-за боли в передней, он переступал тяжело и шумно. Ему это не нравилось. Он не любил обнаруживать себя, стараясь быть незаметным.
Зря он вспомнил этого зайца. Запах из воспоминания преследовал его, навязчиво проникал в ноздри, будоражил.
Он поравнялся с самками. Увлеченные своим разговором, они даже не заметили его приближения, пока он не оказался в непосредственной близости от них. Одна из них взвизгнула от неожиданности.
- Это всего лишь бродячая собака, - сказала ей вторая.
Он посмотрел на говорящую, их взгляды встретились, и он узнал эти глаза, большие, круглые, тёмные, как у оленя. И понял сразу две вещи: запах ему не мерещился и она его тоже узнала.
Он отбежал подальше и свернул в проулок. Сидеть там и ждать - глупо. Но он не знал, как вернуться в логово другим путем, а проходить ещё раз мимо них.. мимо неё... ему не хотелось.
Он слышал их голоса. Они больше не удалялись. Потом хлопнула металлическая калитка, чуть дальше вторая. Он выглянул на улицу. Там было пусто. Подбежал к месту, где обрывался след, взглянул на калитку и пометил её.
Он не знал, зачем. Но ему казалось, что он должен вернуться сюда.