Непридуманные истории Святослава Моисеенко. Борис Ельцин... Первый Президент России. Кто он? Какой он? Что крылось за противоречивым образом, который он настойчиво демонстрировал всему миру? Может быть, всё не так, как мы думали раньше? Может быть, всё по-другому?..
Можно ли назвать эпохой двадцать лет государственной и общественной ломки?
Ломки всех устоев и традиций, правил и негласных договорённостей.
Ломки сознания государственных, общественных и религиозных деятелей.
Ломки сознания целого народа.
Когда с ног на голову переворачивалось абсолютно всё. Чёрное становилось белым, невозможное возможным, а запретное доступным…
Можно ли назвать эпохой годы, когда всё шло вразнос?
Когда не было ни критериев, ни эталонов?
Когда даже приблизительно невозможно было предположить, что будет завтра?
Наверное, всё-таки можно.
Потому, что это было время, когда Россия в очередной раз перерождалась. Проходя через боль и слёзы, впадая в маразм и забывая прошлое, спеша отказаться от великого наследия и хоть какого-нибудь собственного будущего, живя исключительно никому не нужным настоящим.
Ослабленные вожжи железной ранее партийной дисциплины, непонятные политические игры Генерального секретаря, новые слова и определения, вызывавшие оторопь не только у народа, но и у самой партийной номенклатуры. Странный курс, взятый на запретную ранее гласность. Перестройка всей системы управления страной сверху и до низу…
Хотя, совершенно не ясно, что именно и главное, как именно нужно было перестраивать.
Люди запутались в паутине противоречий. Наступал всеобщий, грандиозно-масштабный, всесоюзный, а поэтому страшный по своей сути, когнитивный диссонанс.
К власти рвались относительно молодые, но крайне зубастые политические волки, мечтая потеснить кремлёвских старцев на политическом Олимпе.
Кем-то, совершенно сознательно, был запущен механизм разрушения огромного и сильного государства, игравшего доминирующую роль на мировой арене.
И остановить этот процесс было невозможно по определению.
Забегая наперёд, должен отметить, что ситуация крушения СССР один в один напоминала российскую революцию 1917 года. Только была не кровавой, а мягкой. Как будто неведомые игроки учли все ошибки и просчёты прошлого.
Был такой же странный путч (в предыдущем варианте – сговор военных) и такое же мягкое отречение верховного правителя.
И в первом, и во втором варианте незримо, но крайне явно и настойчиво присутствовала вездесущая Заграница.
Создавалось впечатление, что актёры играют ту же пьесу, но несколько в ином сценарном варианте. Как будто маститый и заслуженный кинорежиссёр захотел переснять по-другому своё любимое творение. И посмотреть, что из этого всего получится.
Сделать своеобразный ремикс, так сказать.
И сценарий этот, боюсь, сегодня ещё не до конца реализован.
И не в полном объёме.
Итак, 1985 год.
Он стал точкой отсчёта начала крушения советской империи.
Год объявления курса на гласность, перестройку и демократию.
С этого момента время понеслось вскачь, и мне кажется, что те, кто возомнил себя наездниками истории, банально не успевали за происходящими событиями.
Они не были готовы к тому, что наступала эпоха вседозволенности и безнаказанности, эпоха мошенников и аферистов, казнокрадов и махинаторов, интриганов и бандитов.
А народ неистово рукоплескал всему происходящему, наслаждаясь кровавыми зрелищами и до поры, до времени наплевав на отсутствие хлеба.
Сладкое и незнакомое до сих пор слово «свобода» будоражило неокрепшие умы пока ещё советских граждан, а чудовищная ложь, на голубом глазу выдаваемая за правду, формировала новое восприятие, уходящих в прошлое, ценностей.
К «историческому» образу последнего Генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачёва и его роли во всём происходившем в конце ХХ века, я ещё вернусь в своих воспоминаниях.
Сейчас же мне хотелось бы рассказать о трёх моих встречах, случившихся в эти странные, кроваво-романтические, годы новой российской истории.
О встречах с человеком, одним своим существованием изменившим ход истории и определившим политику нового государства на долгие годы вперёд.
С человеком, которого опасались из-за нестандартности мышления.
С человеком, который удивлял своей непредсказуемостью.
С человеком, который поражал своей самостоятельностью и самобытностью.
С человеком, который не желал соответствовать никаким рамкам современного политика и сковывать себя какими бы то ни было правилами и ограничениями. Поскольку точно знал, чего хочет, к чему стремится, и как именно будет действовать.
С первым Президентом России Борисом Николаевичем Ельциным.
Декабрь 1987 года…
Каждый раз в преддверии новогодних праздников, всем советским людям казалось, что вот в этот раз точно будет лучше. Всё изменится. Товары подешевеют, жить станет легче, проще и понятнее. И будет главное, ради чего простые люди закрывали глаза на несуразности, творимые номенклатурной элитой, - уверенность в завтрашнем дне.
Каждый раз люди невольно, даже искусственно, вызывали в своих душах именно такое состояние и направляли мысли именно в такое русло.
Каждый раз.
Но только не в этот…
Совсем недавно состоялся Пленум ЦК КПСС, на котором впервые с момента развенчания культа личности «вождя народа» и руководителя государства, прозвучала крайне резкая критика в адрес нынешнего руководства СССР и персонально кремлёвских старцев. И что удивительно и уму непостижимо – в адрес самого Генерального секретаря.
Прозвучала оттуда, откуда никто не ожидал.
С пламенной, обличительной речью на Пленуме выступил фактический хозяин Москвы – первый секретарь МГК КПСС Борис Ельцин.
И вдвойне неожиданным было то, что его выступление, помимо критики современной партийной доктрины в целом, содержало конкретные обвинения в адрес тех, кто до этого момента протежировал и всячески способствовал активному и неутомимому главному партийному начальнику Москвы. В адрес Егора Лигачёва, Александра Яковлева и, страшно подумать, самого Михаила Горбачёва! Более того, Борис Ельцин, забыв очевидно, где находится, заявил о «новом зарождении культа личности» хозяина Кремля.
Я задавал впоследствии Борису Николаевичу вопрос о том, на что он рассчитывал, разбрасывая с высокой трибуны, не лишённые смысла, гневные филиппики.
И он мне ответил:
- Я не знаю… В тот момент я действительно думал, что перестройка – это по-настоящему…
Нельзя взывать к совести волчьей стаи, у которой пытаются отобрать добычу.
И справедливость данной сентенции Ельцин ощутил на себе незамедлительно. И в полной мере.
Смешивание с грязью строптивого борца за справедливость началось прямо на Пленуме. На его голову обрушилась вся мощь партийной машины. Яростно, безжалостно и невзирая на былые заслуги, чины и награды.
И он испугался.
Испугался липкого страха, ледяной рукой сжавшего сердце и затопившего сознание.
Ведь в памяти ещё были живы воспоминания о том, как прямо после очередного съезда чёрные воронки увозили в подвалы Лубянки и превращали в лагерную пыль видных партийных и государственных деятелей, ранее украшавших своими портретами колонны демонстрантов на Красной площади, и принимавших вместе со всеми торжественные парады на трибуне Мавзолея вождя мирового пролетариата.
Неприкасаемых не было никогда. И даже членство в Политбюро не давало такой гарантии.
И Ельцин каялся.
Натужно, затравленно, через силу.
Но каялся.
Понимая, что, возможно, это конец всему. Крах всех чаяний и надежд. И суровая действительность остракизма.
Уже на Пленуме было понятно, что Москвой руководить ему больше не позволят. Кому нужна была в подбрюшье этакая бомба замедленного действия? Да ещё и со своим мнением и непредсказуемым вектором поведения.
Московский пленум подтвердил все опасения.
У Москвы появился новый хозяин…
Декабрь был каким-то неуютным, промозглым и до омерзения противным.
Причём не столько погодными условиями, сколько несуразностью всего происходящего вокруг.
Всё было каким-то ненастоящим. Создавалось впечатление, что вокруг – постановочные декорации. Причём, по недосмотру, поставленные для другой пьесы.
Мы шли по Александровскому саду, подняв воротники пальто, в надежде защититься от пронзительного и колючего зимнего ветра. Мимо спешили, погружённые в бесконечные проблемы, москвичи, совершенно не обращая внимания на того, кто ещё совсем недавно был хозяином столицы. И неудивительно. Никто даже предположить не мог, что мы можем вот так спокойно, как простые люди, прогуливаться по парку и разговаривать. В основном о жизни.
Он был очень уставшим и каким-то потерянным в тот момент. Как будто из него вытащили некий стержень.
Хотя… Может быть, так оно и было на самом деле.
И, скорее всего, именно поэтому был таким человечным и таким искренним.
- Скажите, зачем Вы это сделали? – вопрос повис в воздухе.
После достаточно долгого молчания, он ответил, глядя куда-то в сторону:
- Понимаешь, всё было настолько очевидным и казалось таким простым…
Они ведь действительно взяли курс на перемены. И меня перевели сюда не случайно. Им нужен был кто-то со стороны. Но свой в доску. Обязанный всем. Положением, возможностями. Благодарный за покровительство. Завязанный исключительно на тех, кто…
Ну, ты понимаешь…
Я думал, что разобрался в правилах игры. И мне это нравилось.
Самому во всё вникать. Контролировать даже в мелочах. Провести грандиозную чистку московского партийного аппарата и заставить работать даже самые закостенелые структуры. А потом что-то пошло не так.
Не знаю.
Упустил момент, когда именно…
Мой собеседник остановился и повернулся ко мне:
- Я рвался вперёд. И мне так много хотелось успеть. Но я не понял самого главного. Это никому не было нужно.
Ни тогда, ни теперь.
И, вот увидишь, не нужно будет и потом.
- Но, как же так? Перестройка, гласность, демократия, свобода прессы. Народ вкусил плоды познания добра и зла. Вы же понимаете, что если всё это окажется мистификацией – будет бунт. Русский бунт. Кровавый, бессмысленный и беспощадный?
- А кто тебе сказал, что именно это и не является истинной целью данного глобального проекта?
- Нет, не верю, невозможно… - я был по-настоящему шокирован.
- Очень даже возможно. Я вот тут подумал…
Видишь ли, слишком долгое время наш народ находился как бы в вакууме, в некой закрытой цистерне, где постоянно накапливались пары. Пары ненависти, страха, недоверия. На фоне кумовства, всеобщей коррупции, бездарной политики и конкретного очковтирательства.
И этих самых паров набралась критическая масса.
Их стало чересчур много.
Если ничего не предпринимать, то рвануть может так, что октябрь семнадцатого покажется детским утренником.
А народ у нас далеко не глупый. Многое понимает, ещё больше замечает.
Вот и начал наш «вождь», то ли сам, то ли с чьей-то подсказки, потихоньку стравливать воздух, чтобы свести опасность к минимуму. И удержать… Всё, что удастся…
- Так зачем же Вы?..
- А затем!
Дурак потому что.
Видел, что не туда выруливают. И что под руку нарочно толкают.
Вот и хотел осадить всех одним махом. А чтобы не подумали чего лишнего, решил и в огород «самого» камушек о возможном культе кинуть.
Глупо, конечно.
Но не видел другого пути. В частных разговорах меня и близко слушать не хотели.
- А теперь-то что, Борис Николаевич? Ни должности, ни звания…
Из кандидатов в члены Политбюро, видимо, тоже уберут. На пенсию, или как?
- Ну это ты погоди ещё. На пенсию! Ишь, чего удумал! Мы ещё посмотрим, чта-а тут и как! Есть соображения. Да и люди заинтересованные есть.
Ты пойми, во всей этой партийно-номенклатурной возне далеко не всё так просто. И не всё, что кажется безнадёжным, является таковым на самом деле.
А заодно и посмотрим, кто во что горазд.
Кто отвернётся, а кто и останется.
Я не знаю, для кого он больше говорил эти слова. Для меня или для себя?
Наивно пытаясь внутренне оправдать происходящее.
И убедить и себя, и меня в том, что и лучшее, и худшее – ещё впереди.
Мы оба понимали, что это не конец. А только самое начало.
Прелюдия, так сказать.
И дай Бог дожить. Не до завершения, нет.
Хотя бы до момента, когда станет понятно, по какому пути пошло наше многострадальное Отечество, какая судьба уготована ему коварной Историей.
Он смотрел мне в глаза, и я видел, как там, в глубине, загорается жестокий огонь предстоящей схватки. Он уже не выглядел слабым и сломленным. Да и не был таким никогда.
Это, скорее, была маска.
И для друзей, и для врагов.
Потому что он точно знал, как быстро они меняются местами.
Сейчас это был взгляд волка.
Матёрого хищника, затаившегося в прыжке над бездной.
Знающего свою силу.
И гасящего в слегка обозначенном оскале утробный рык.
1987 год уходил на тревожной ноте. Колесо времени набирало сумасшедший ход. И никто из нас практически не успевал за происходящими событиями.
15 января 1988 года, открыв одну из центральных газет, я понял, насколько был прав мой недавний собеседник. Ничего ещё не кончилось.
Указом от 14-го числа Борис Николаевич Ельцин был назначен первым заместителем Председателя Госстроя СССР в ранге союзного министра.
Начиналась новая страница.
Закручивался неожиданный сюжет.
И что-то мне подсказывало, что предстоящие года никак не будут ни заурядными, ни томными.
Оставалось только набраться терпения.
И ждать.
Дни, недели, месяцы мелькали в воздухе, как новогоднее конфетти.
В бешеном ритме аргентинского танго кружились разнообразные события на трясущемся, словно перестоявшее желе, политическом Олимпе. Советский Союз шатало из стороны сторону, словно пьяного матроса на портовом причале. А те, кто, казалось, должен был бы крепко держать штурвал власти, вели себя, как дешевые проститутки в придорожном трактире, умильно заглядывая в глаза потенциальным состоятельным клиентам и развешивая лапшу на уши всем встречным-поперечным, рассказывая о своей нерушимой, хранимой на века, девической непорочности.
По стране, в качестве политического анекдота, разгуливала в разных интерпретациях, историческая лигачёвская фраза:
- Ты не прав, Борис…
А сам Борис нарабатывал государственный авторитет, развлекая народ резкими выступлениями и вполне адекватной критикой существующего режима, появлениями в толпе без традиционной охраны и демонстративными поездками общественным транспортом. Он не боялся непопулярных методов, и с удивлением смотрел в глаза старцам, не понимающим, что происходит.
Однако, боюсь, что до конца не понимал, что происходит и сам Борис Николаевич.
В феврале 1988 года, как я и предполагал, его освобождают от обязанностей кандидата в члены Политбюро.
Но уже в марте 1989 он становится народным депутатом СССР, а 29 мая 1990 года - председателем Верховного Совета РСФСР.
Народ всегда был на стороне опальных и гонимых.
Тем более, что там была какая-то тёмная история, связанная с якобы организованным соответствующими службами КГБ СССР покушения на него во время неофициального визита в апреле этого же года в Испанию…
Ельцин не был ни «случайным», ни «спонтанным» политиком. Он абсолютно точно знал, чего хочет, и, что самое удивительное, предельно ясно понимал, как именно этого достичь.
Он шёл по дороге власти, как танк, закованный в броню.
Тяжеловес, сметающий всё и всех на своём пути.
Размеренно, беззастенчиво и результативно.
Иногда, мне кажется, что кто-то «сверху», а быть может и «снизу» нашёптывал ему те или иные решения.
Но сейчас, спустя столько лет, я понимаю, что иначе было нельзя. Какие бы то ни было, другие поступки привели бы к ещё худшим последствиям.
В любом случае, Ельцин был поставлен ходом истории в положение, характеризуемое шахматным термином «цугцванг». Это когда любой ход игрока будет заведомо проигрышным. Говоря простыми словами, и делать нельзя, и не делать нельзя. И только он умудрился превратить действительный цугцванг в мнимый. То есть создать ситуацию, когда результат при переходе хода к противнику остаётся неизменным, но реально ощущается отсутствие результативных и правильных ходов.
Ельцин делает настолько стремительные и невообразимые по советским меркам политические телодвижения, что перманентно ставит в тупик всё Политбюро, обладавшее пока ещё непререкаемой властью при пошатнувшемся авторитете.
Создавалось впечатление, что СССР, как государство, существует само по себе, а Российская Федерация (тогда ещё РСФСР) – сама по себе.
Верховный Совет РСФСР неожиданно принимает закон о собственности. И отнюдь не социалистической.
12 июня 1990 года Съезд народных депутатов РСФСР, под руководством Б.Н. Ельцина, принимает Декларацию о государственном суверенитете Российской Федерации, где предусматривается верховенство российского законодательства по отношению к союзному. А 12 июля уже сам Борис Ельцин выступает на XXYIII съезде КПСС с резкой критикой партии и самого Михаила Горбачёва. И демонстративно заявляет о своём выходе из КПСС.
После этого, ни о каком конструктивном сотрудничестве между двумя лидерами – союзном и республиканском, не могло быть и речи. Их противостояние нарастало с каждым днём. И было понятно, что двум медведям в одной берлоге не ужиться. Вопрос стоял только в том, кто кого…
Советский Союз медленно, но уверенно трещал по швам.
На конец 1990 года, после так называемого парада суверенитетов, из пятнадцати союзных республик осталось всего девять. О своём нежелании оставаться в составе СССР в категорической форме заявляют Латвия, Литва, Эстония, Грузия, Молдавия и Армения. Чтобы сохранить целостность государства хотя бы в усечённом варианте, Президент СССР М.С. Горбачёв соглашается на создание нового Союза в виде мягкой децентрализованной федерации.
12 июня 1991 года Борис Николаевич Ельцин становится Президентом РСФСР, значительно потеснив на кремлёвском троне Михаила Горбачёва и становясь практически равным ему по весу и возможностям, государственным функционером.
В воздухе жаркого лета 91-го года нестерпимо воняло гарью…
На улицах Москвы был отчётливо слышен рокот народных масс, жаждавших хоть каких-то перемен. А сорвавшиеся с поводка средства массовой информации настойчиво втюхивали одурманенному населению адскую смесь из лживых сенсаций, кровавого месива и банальной порнографии.
Вулкан готовился к извержению.
Утро 19 августа 1991 года было тихим, спокойным и по-летнему ласковым.
Православные готовились к встрече Яблочного Спаса. Благо, стеснявшаяся ранее, Церковь отряхнулась от сковывавших её оков государственного надзора, и гостеприимно распахнула двери действующих московских храмов.
Казалось, в это утро не происходило ничего особенного, за исключением одного.
К Москве подходили танки.
С 18-го августа по телевизору транслировались концерты классической музыки и балет «Лебединое озеро».
Народ, привыкший за последние двадцать лет к чехарде партийно-государственных похорон, замер в тревожном недоумении. Что-то явно случилось. Только вот что?
Телевидение и радио мужественно молчали. А об интернете в то время никто и слыхом не слыхивал. Люди терялись в догадках.
В 6 утра в СМИ появилось заявление о болезни Президента СССР Михаила Горбачёва и о создании ГКЧП (Государственного Комитета по Чрезвычайному Положению) для временного управления страной.
И вновь – классическая музыка в минорном ключе.
Вообще, всё это было похоже на низкопробный фарс.
Силовикам, затеявшим государственный переворот, банально не хватило мужества для принятия жёстких мер, направленных на предупреждение народных волнений. Они всё время оправдывались в своих поступках, не понимая, что делать дальше. Вызванные и подтянутые к Москве войска пребывали в бездействии и недоумении. «Альфа», выдвинувшаяся блокировать дачу Ельцина, так и не получила приказ, подтверждающий необходимость данной акции.
А Борис Николаевич тем временем подписал ряд указов, объявляющих незаконными действия ГКЧП, и переподчиняющих союзные силовые структуры Президенту РСФСР.
Народ, опьянённый сопричастностью к историческим моментам и вкусивший свободы, вышел на баррикады, эту самую свободу защищать.
Нотные партитуры были розданы. Оркестр слажено играл, повинуясь палочке неведомого дирижёра.
Вакханалия продолжалась три дня. А потом из крымского заточения вернулся Михаил Сергеевич Горбачёв с семьёй. И его, с видом победителя, встречал в Москве Борис Ельцин.
Всё подходило к логическому завершению. Государство, во имя не только процветания, но и самого существования которого были отданы десятки миллионов жизней его граждан, рухнуло в одночасье.
В декабре 1991 года Союз Советских Социалистических Республик прекратил своё существование…
В камине трещали поленья. Огонь, как бы нехотя прорываясь сквозь дрова, постепенно захватывал одно полено за другим. В кресле, укутавшись тёплым пледом, сидел, теперь уже полновластный хозяин земли Русской - Президент Российской Федерации Борис Николаевич Ельцин.
Он думал.
И словно в такт его мыслям, отсчитывали минуты старинные часы с мерно качающимся маятником, на стене одной из многочисленных резиденций руководителя огромного государства, куда он с трудом вырывался от силы на два-три дня для того, чтобы создать хотя бы иллюзию спокойного отдыха.
Я ждал…
Мне казалось очень неправильным первым нарушить молчание, потревожить мысли человека, на плечи которого взгромоздился невероятный груз управления строптивым и своенравным государством. Кроме того, чудом было уже то, что я, волей судьбы, очутился в одной из президентских резиденций, и мне было подарено время для общения. А чудес, как говорится, много не бывает.
Кстати, хочу заметить, что Борис Ельцин не был неприступным.
Он был вполне адекватен, дружелюбен и любил общение.
Он вообще был склонен к неординарным поступкам и очень часто стремился показать, что ничто человеческое ему не чуждо. Ему очень хотелось быть своим для каждого россиянина, и, надо отдать должное, ему это удавалось.
До поры, до времени.
- Так что ты хотел спросить? – обернулся ко мне хозяин страны.
- Почему именно таким путём, Борис Николаевич?..
- А… Так ты тоже заметил? – Ельцин наклонился к камину, чтобы подправить поленья, отчего огонь вдруг взметнулся и осветил маску безразличия на его лице. – А как иначе? Для того, чтобы создать Великую Россию, нужно было разрушить это государственное квазиобразование под названием СССР. Другого пути не было.
- Ну почему же не было?
Было.
Уже формировалась советская элита, как отдельный класс, заключались чиновничьи династические браки, просматривалось даже некоторое слияние капиталов. Ведь можно же было пойти по пути китайского социализма…
- Наверное, можно… Но… У меня просто нет времени…
Иногда, выбирая между собой и государством, не всегда есть готовность, а тем более желание, положить голову на плаху. Очень часто выбираешь именно себя. А я, заметь, выбрал не просто свою жизнь, я выбрал её на службе России.
Да и выбора особого мне не оставили.
Все эти аппаратные игры…
ГКЧП, путч, Горбачёв, запертый в Форосе…
Всё было один к одному.
А потом, просто не было возможности остановиться. Как на карусели, на которой летишь по кругу, а карусельщик, наплевав на тебя, вдруг отлучился по каким-то своим делам.
И ведь, если по-честному, развал Союза – это была самая бескровная из всех возможных революций.
Помнишь, я когда-то говорил тебе о скопившейся критической массе? Была она и в СССР. Просто потому, что в этом псевдообразовании не могли равноправно ужиться такие разные по менталитету народы. Русский всегда оставался доминирующим. Остальные – шли прицепом. И это – неоспоримая истина. А ни высокомерные прибалты, ни темпераментные кавказцы, ни хитрые хохлы никогда, слышишь, никогда не захотят быть вторыми, как только появляется возможность стать первыми!
- Что ж тогда получается, мы вернулись к тому, с чего начинали?
- Нееет…
Не всё так однозначно…
Просто никто до конца ещё не понял, что происходит.
Они хотят суверенитет и «незалежность» - да пусть подавятся!
Всё равно все основные рычаги, - и военные, и политические, и экономические – останутся вот в этих руках!
- А как же другие игроки? США, Европа?
- Тут сложнее…
И Штаты, и европейские державы уже обжигались на играх с Россией, сдуру не воспринимая всерьёз Ленина с Троцким. И получили в результате супертоталитарный коммунистический режим во главе со Сталиным. Хитрым и беспощадным. Теперь поосторожнее будут. Хотя, они настолько высокого мнения о собственной политической аристократичности, что, так или иначе, постараются списать нас со счетов, полагая, что с развалом СССР Россия ни на что претендовать не будет.
- А она будет?
- Ну, на первых порах, конечно, не получится. Но это и к лучшему. Нужно время. Для перетасовок, перестановок, притирок. Для того, чтобы всё улеглось и успокоилось. Чтобы бывшие республики-сёстры, мать их, почувствовали себя значимыми и независимыми. Для того, чтобы все вокруг, пользуясь «слабостью» России, наделали кучу ошибок и самостоятельно погрязли в собственном дерьме.
А мы…
Мы подождём.
Что-что, а ждать мы умеем.
Мы ведь не только скифы, но ещё и азиаты.
А вот об этом немаловажном факте, почему-то, мало кто вспоминает.
И слава Богу.
- То есть, делаем вид, что мы слабые, и копошимся в собственной песочнице?
- Именно так. Только и в «песочнице» не всё будет гладко и ровно.
Мы ведь действительно ослабли.
А наши, так сказать, партнёры, в основном заокеанские, умеют грамотно этим пользоваться. И сейчас идёт тотальный засыл разнообразных агентов влияния на нашу территорию. От именитых диссидентов до разномастных борцов за свободу и права человека. Собственно, время ужасных чудес ещё впереди.
- Так чего же ждать?
- А всего понемногу. Видишь ли, нам очень не повезло жить в эпоху глобальных перемен. Когда рушатся прочные, устоявшиеся связи и, увы, отказываются налаживаться новые. Мы находимся, как бы в состоянии безвременья. Когда катастрофически нельзя опаздывать, а успевать не получается по условиям игры. И нужно либо «ложиться» под более сильных игроков, либо менять правила.
Но мы пойдём своим путём, как говаривал вождь.
Россия всегда поступала неожиданно. Так зачем ломать стереотипы?
Мы сделаем вид, что прогнулись по полной, и начнём медленно, исподволь, незаметно менять основные правила. Чтобы впоследствии всем пришлось поступать так, как хочется нам. Конечно, со временем это обнаружится, вызовет бурю негодования, станет яблоком раздора. Но будет уже поздно.
- И Вы надеетесь успеть?
- Ну что ты… Нет, конечно!
Но приложу все усилия для того, чтобы было именно так.
От меня ведь ждут чего-то эдакого…
Ну так не будем их разочаровывать.
Тем более, что и народу нужен театр.
Перестройка не удалась, гласность стала «продажной девкой», демократия теперь слово исключительно ругательное…
Значит нужно очередное «шапито». Вот его мы и устроим.
Меня другое беспокоит.
Всё, о чём мы сейчас говорим – вопрос долгого времени. И, даст Бог, как-то образуется.
Во время августовского путча не вся зараза вылезла наружу. Гнойник так и остался назревать. А это плохо. И чревато потрясениями. Общество всё больше и больше бурлит, как перебродившее вино. Причём, заметно, что страсти подогреваются извне. Но ничего. Управимся. Главное, вовремя вскрыть нарыв. А крови… Крови я не боюсь.
Ладно…
Поздно уже.
Устал я что-то.
Да и завтра тяжёлый день. Много работы впереди…
Я смотрел на него и думал: а ведь он такой же заложник системы, как и все остальные.
Те же ГКЧПисты.
Или Горбачёв, Лигачёв, Кравчук, Шушкевич…
Только более сильный и целеустремлённый.
Этот не сдастся, не сломается, не уйдёт.
По крайней мере, до тех пор, пока точно не будет знать, что всё случилось именно так, задумал и просчитал он.
О нём будут слагать небылицы, и рассказывать анекдоты.
Над его выходками будут смеяться, а специфическую речь удачно пародировать, его будут ненавидеть и за него будут голосовать. И вздрагивать от его протяжного: «чта-а-а-а…», слышного «от Москвы до самых, до окраин», и далеко за пределами огромной страны.
А сегодня…
Поздний вечер.
Скорее, даже ночь.
Почти потухший камин и уставший человек, устремивший взгляд куда-то туда, далеко, где мысль, цепляясь за мысль, превращалась в генеральный план становления Российского государства на ближайшие годы.
Впереди был тяжёлый день.
И очень непростые девять лет правления первого Президента Российской Федерации.
Годы, остававшиеся до рубежа тысячелетий, не были ни счастливыми, ни судьбоносными. Их ведь не зря впоследствии окрестили «бандитские девяностые». Такими они и были. Исключительно бандитскими. И я попробую всё это объяснить, рассказав то, что долгое время было достоянием глубоких закоулков моей памяти.
Это были невероятно трудные годы.
Годы разврата и всеобщей продажности, откровенного мошенничества и абсолютной беспринципности, махрового воровства и тотального беззакония.
Единственный положительный момент, просматривающийся во всеобщей вакханалии бездуховности – это стремительное крепчание позиций Русской Православной Церкви. Но и в этом направлении всё пошло не так.
Верховные православные жрецы, столько лет состоявшие на содержании государства и под его неусыпным контролем, не смогли до конца поверить, что тот глоток опьяняющей свободы, который им позволили сделать – настоящий. Храня под мрачным блеском своих риз огромное количество нелицеприятных и постыдных тайн, они не смогли отделаться от ощущения, что их банально провоцируют на определённые действия, чтобы потом «прихватить» во всей красе и «по всей строгости закона».
Отсутствие государственной идеологии порождало некий духовный вакуум, стремительно заполняющийся религией денег.
Коммунистической партии не стало.
Церковь не смогла.
Уверенность в завтрашнем дне канула в небыль и Лету.
Загробная жизнь слабо прельщала тех, кто всё хотел получить здесь и сейчас, не научившись до конца верить в «поповские сказки»…
Маховик всеобщего разгула СМИ, с каждым днём набиравший всё большие обороты, погружал страну в информационное поле, пропитанное насилием, кровью, болью, ложью и бандитско-воровской романтикой.
Блатной шансон стал одним из самых популярных музыкальных жанров, а низкопробные детективы, с массой грамматических ошибок и стилистических несуразностей, заполонили полки книжных магазинов, уличных лотков и киосков бывшей «Союзпечати».
Наступал период всеобщего разгуляя, в котором, засыпая сегодня, не было никаких гарантий того, что ты сумеешь проснуться завтра.
Штурм российского Белого дома в 1993 году я наблюдал уже как-то спокойно. Не было даже ощущения, что над страной повисла опасность. Наоборот, меня не оставляло чувство недоумения от бездарной режиссуры и своеобразного ремикса на пресловутые события августа 91-го…
Кроме того, памятуя свою последнюю встречу с моим высокопоставленным собеседником, я внутренне был готов к чему-то подобному. И знал, что по большому счёту это было последнее внутреннее противостояние в нашей мтране таких понятий, как «авторитарность» и «демократия».
Новой России не нужны были бесконечные говорильни, с пламенными ораторами, не перестающими сыпать красивыми лозунгами и не менее красивыми обвинениями. Тем более, что никто из них ничего достойного и заслуживающего внимания не предлагал. В основном ругали и критиковали. Это вообще считалось в то время хорошим тоном. И только ленивый не бросал камень в сторону российского Кремля. Хотя и небезосновательно.
Началась приватизация, активно проводимая, с высокого благословения Президента, Егором Гайдаром и Анатолием Чубайсом.
Чтобы было абсолютно понятно, что это такое, дам определение в нескольких словах. Российская приватизация девяностых – это узаконенное повальное воровство в государственных масштабах.
Именно благодаря такому подходу сложились сегодняшние состояния российских олигархов и практически всех олигархических кланов.
Когда молодые приватизаторы хватали всё, до чего дотянется рука, а в особенности всё, что плохо лежит.
Заводы, фабрики, предприятия, государственные корпорации, военно-промышленный комплекс и, конечно же, нефтегазодобывающие компании.
Параллельно с этим, «главный советский демократ» Борис Ельцин делал всё для того, чтобы в корне задушить малейшие намёки на хилые ростки российской демократии. Будучи по характеру авторитарным правителем, он категорически не терпел никакой критики в свой адрес и не спешил разделить хоть с кем-нибудь «бремя» верховной власти.
Разгон парламента в 1993 году не был спонтанным или неожиданным.
Он был чётко подготовленным, и намеренно инициированным. Что бы там кто ни утверждал в своих мемуарах.
Не было более удобного случая одновременно покончить со всей оппонентской сворой, не позволявшей единолично управлять государством. Да и народ ещё не забыл Ельцинских заслуг в деле становления российского государства. Так что определённая поддержка населения правителю была гарантирована.
Мне кажется, что в конце 1993 года в России была поставлена жирная, финальная точка на какой-либо демократии или свободе личности в принципе. То, что осторожно и планомерно пытался осуществить последний коммунистический Генсек Михаил Горбачёв – было разрушено до основания и стёрто с лица земли.
Демократия, в виде досадной помехи, нужна была правящим силам только в качестве определённого противовеса, создающего иллюзию единства и борьбы противоположностей в системе законодательной, исполнительной и судебной власти.
После разгона Верховного Совета, начался период Президентской диктатуры в Российской Федерации.
Под интересы верховной власти проходило формирование нового законодательного органа – Федерального Собрания с его Государственной Думой и Советом Федерации.
В принципе, ничего нового.
Просто изменили названия.
Вернули вместо красного знамени – флаг Российской Империи – Триколор.
Всё делалось для задурманивания сознания простых граждан с целью глобальной маскировки происходящих исторических процессов.
А в 1994 грянула Чечня.
Вот этого точно никто не ожидал. И это был удар под дых!
Если с Татарстаном и Карелией, бредившими собственным суверенитетом, удалось более-менее совладать, и не дать разыграться собственническим аппетитам местных удельных князьков, то с Чечнёй, гордо называвшей себя Ичкерией, такой вариант не прошёл. Горячие чеченские парни, понимавшие только силу оружия и с давних времён жившие исключительно войнами и набегами, вспомнили своё историческое прошлое и взяли в руки это самое оружие.
Джохар Дудаев, опьянённый свалившейся властью, решил указать глупым гяурам их место, осознав себя исключительным вождём чеченского народа и непререкаемым проводником воли Аллаха.
По мнению Дудаева, Россия должна была обеспечивать интересы Чечни, став её сырьевым придатком и благодарить Бога за оказанную ей честь.
Как говорится, не на того напал.
30 ноября 1994 года Ельцин подписывает секретный Указ № 2137 «О мероприятиях по восстановлению конституционной законности и правопорядка на территории Чеченской Республики». А уже 11 декабря этого же года начинается массовый ввод российских войск на территорию Чечни с дальнейшим штурмом Грозного.
Чеченская война вообще была чем-то инфернальным. Она перемалывала жизни и судьбы, засасывала в бездонную воронку военные и материальные ресурсы, меняла стереотипы и по-новому расставляла приоритеты.
Однако, это была реальность, с которой приходилось считаться и которую нужно было нейтрализовать любым путём, ибо впереди маячили выборы 1996 года. И их итог был, по всем прогнозам, необычайно трагичным. В связи с непопулярной политикой Ельцинской команды, неудачным для России чеченским конфликтом, безумными денежными реформами, невыполненными обещаниями, бесконечными финансовыми пирамидами, как грибы растущими на благодатной российской почве, - избирательный рейтинг Президента Ельцина скатился до уровня 3%. А это был крах. И не только самого Бориса Николаевича, но и всей его команды, привыкшей за несколько лет к сытой и безнаказанной жизни.
В срочном порядке принимается ряд популистских законов, подписывается так называемое «Хасавьюртское соглашение», гражданская война сходит на нет.
Ельцин идёт на выборы.
О «прозрачности», «законности» и «честности» выборов 1996 года говорить не хочется.
Да и нет смысла.
Об этом много сказано и много написано.
И о фальсификации, и о жёстком применении административного ресурса. При авторитарном стиле правления Президента Ельцина это и не удивительно.
Но я, собственно, о другом.
Мало кто знает о том, что между первым и вторым туром президентских выборов Борис Николаевич был госпитализирован с инфарктом. Это скрывалось от электората, вездесущих СМИ, да и от многих сподвижников в том числе. И тому были свои причины. Втайне даже от ближайшего своего окружения, Ельцин вёл свою, до конца только ему понятную, политику.
Было всё.
И чехарда Премьеров.
И непонятная позиция по Югославии.
И жуткая деноминация рубля после клятвенного заверения, что таковой не будет.
Нелепые назначения и громкие отставки.
И резкое, жёсткое изменение политики с августа 1999 года.
С момента назначения главой Правительства, тогда ещё никому, по большому счёту, неизвестного, Владимира Владимировича Путина.
Декабрь 1999 года отсчитывал последние часы.
Вместе с ними уходили в вечность и кровавый ХХ век и второе тысячелетие от Рождества Христова.
Было холодно и неуютно.
Но, вместе с тем, все ожидали чудес.
Наступал миллениум.
Люди вообще склонны наделять неким мистическим смыслом любые крупные цифры. Тем более такие, как начало нового тысячелетия. Все почему-то думали, что оно обязательно принесёт только самые лучшие изменения. Ну, хотя бы потому, что критическая масса «дерьма» и так была чрезмерной за последние двадцать лет.
Вся страна, затаив дыхание, прильнула к экранам телевизоров в ожидании того, что же в этот раз скажет «Царь Борис».
И он сумел удивить всех в очередной раз:
- Дорогие друзья! Дорогие мои! Сегодня я в последний раз обращаюсь к вам с новогодним приветствием. Но это не все. Сегодня я в последний раз обращаюсь к вам как Президент России.
Я принял решение. Долго и мучительно над ним размышлял. Сегодня, в последний день уходящего века, я ухожу в отставку.
Он продолжал говорить…
О том, что уходит «не по состоянию здоровья, а по совокупности всех проблем», и просил прощения у граждан России.
О чём-то ещё.
Очень важном и нужном именно в этот момент.
А народ застыл.
Не понимая ничего.
И боясь выдохнуть…
Именно в этот момент ему простили всё.
Все его ошибки и просчёты, принятые и непринятые решения, данные и невыполненные обещания.
Ему простили чрезмерную жестокость и непонятную нерешительность.
Его понимали.
И… ему сочувствовали.
Этого не показали в эфире. Но, закончив обращение к россиянам, первый Президент Российской Федерации ещё несколько минут сидел и безмолвно смотрел в одну точку. А из глаз катились слёзы.
Он уходил именно тогда, когда сам этого хотел.
Он всё рассчитал правильно, и всех обвёл вокруг пальца.
Он всегда делал то, что считал нужным.
И он, как и обещал, оставил стране преемника…
Февральский снег был каким-то особенно пушистым. И мягким.
Было чёткое ощущение спокойствия и отсутствия суеты.
В воздухе разлилась удивительная тишина, и очень рано наступивший вечер пронзал лишь свет далёких звёзд и декоративные фонари, освещавшие строгие аллеи идеально ухоженной территории загородной усадьбы.
Наличие небольшого мороза лишь добавляло пикантности нашей прогулке. А скрипевший под ногами снег каким-то сказочным образом дополнял загадочный флёр, окутывавший рослую и достаточно мощную фигуру моего попутчика. Мы наслаждались воздухом и тишиной, сохраняя хрупкое равновесие между ещё не произнесёнными фразами, и мыслями, рвавшимися наружу.
Боже мой!
Кто бы знал, сколько вопросов мне хотелось тогда задать!
И в то же время я понимал, что многие из них бессмысленны – ответов не будет.
Скажу честно, меня не особо интересовала подноготная происходивших в обществе и государстве процессов. Здесь был возможен полёт фантазии. И любая из версий была бы равно допустимой.
Меня интересовала мотивация поступков.
И ещё… мысли и чувства одного-единственного человека…
- Как самочувствие, Борис Николаевич? - Я ведь знал, что он неважно себя чувствовал в последнее время.
- Непривычно. Не давит. И ощущение свободы…
Так легко не было уже давно.
Ладно, чего уж там, спрашивай…
- Не страшно?
-Ааа… Ты вот о чём… Нет, наверное не страшно.
Что касается меня и семьи, ты читал, наверное.
Указ о неприкосновенности. И гарантиях… Мудро.
Что же касается остального, - он задумался. – Остальное не так однозначно.
Для меня эти девять лет показались вечностью. Вечное наличие проблем. И вечное отсутствие способов решения. Чисто русская специфика.
С другой стороны, всё не так плохо.
Это сейчас люди не понимают. И долго ещё не смогут понять, что и зачем я делал. И будут критиковать в угоду собственной дешёвой популярности, не пытаясь даже проанализировать, каким могло бы стать будущее, поступи я иначе.
Ты пойми, я ведь не оправдываюсь. Хотя бы потому, что путь правителя особенный. У нас своя справедливость и своя мера ответственности. Не зря ведь говорится, «что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку». Потому что Юпитер поступает, сообразуясь не столько со своими желаниями, сколько с государственной необходимостью, имеющей место быть именно в данный момент.
И правитель, в связи с этим, либо «кровавый тиран», либо «самодур», либо «коварный интриган».
Люди видят только то, что хотят видеть. Остальное им неинтересно.
- А как же высшая справедливость?
- А её нет.
Её нет, как самостоятельного понятия.
Мы сами формируем то, что называем «высшая справедливость».
Нет, если рассуждать с поповской точки зрения, тогда конечно… Любую глупость можно объяснить «промыслом Божиим», а любую несправедливость Его же «попустительством».
Наслушался я этих басен.
Я же за всё привык отвечать сам. Не отрицая, впрочем, наличие Бога. Но, видишь ли, я считаю, что Бог – не мальчик, играющий в солдатики. И если уж Он дал людям право выбора, то и ответственность за этот самый выбор отмерил в избытке. И уж точно не стал бы вмешиваться в происходящее ни со своим «промыслом», ни с «попустительством».
Это, очень приблизительно, но сродни тому, если бы я, скажем так, сидя в Кремле, лично занимался разбирательством дрязг в младшей группе детского сада далёкой сибирской деревни и издавал государственные указы, касающиеся регулирования норм поведения, ответственности и наказания этих самых малышей.
- А зачем нужна была странная чехарда с Правительством и его Премьерами? Нелогично, как-то, да и смешно выглядело…
- Ооо… Тут особый случай.
Как ты думаешь, утвердили бы они Премьером моего преемника, если бы не устали, вместе со всей страной, от моих предыдущих выходок?
Каждый раз, смещая и назначая нового главу Правительства, я вносил такую неразбериху в дела, рушил такие взаимосвязи и договорённости, что назначить никому не известного человека на должность Премьера показалось им меньшим злом, чем всё остальное.
И как раз в этом они просчитались! Володя им спуску не даст.
Он надолго. Если не навсегда.
Стране не хватает сегодня сильного лидера, который не побоится, фигурально выражаясь, «сажать на кол» и «рубить бороды».
И я всё сделал для того, чтобы время такого лидера пришло чуть раньше, чем должно было.
Если ты человек умный…
А ты именно такой…
То очень легко просчитаешь предстоящие события. Я всегда удивлялся, почему люди не хотят видеть дальше собственного носа?
Смотри.
Первое.
Прекратится гражданская война. В любом виде. Горячие головы покорятся воле Кремля.
Дальше реформы. Кадровые перестановки.
Изменение государственной системы управления, от сложной к более упрощённой и более действенной. Причём, во всех вариантах будет сохранена видимость демократии.
Следом за этим начнётся ненавязчивое преследование не готовых к «сотрудничеству» олигархов. Вплоть до лишения активов и возможного лишения свободы. Некоторым позволят сбежать заграницу, для того, чтобы было из кого сделать клоунов. Некоторых посадят. Для острастки. Ибо нужны будут козлы отпущения. Ряду высокопоставленных чиновников тоже не поздоровится. Вплоть ко конфискации и тюремного срока.
Народ будет ликовать!
При небывало высоком авторитете, даже в обход Конституции, можно долгое время оставаться у власти. А можно и «подправить» Конституцию. Да это и не так уж и важно.
Последний этап будет самым трудным.
Нужно будет надавать по сусалам всем нашим заграничным «партнёрам» и «братьям».
И показать, кто в доме хозяин.
И с кем придётся конкретно считаться и Европе и Америке!
И здесь есть варианты возможного развития…
- Боже мой! А зачем всё это нужно? Это же.. У меня даже слов нет…
- А затем!
Ты что же думаешь, что я ломал Союз ради собственного удовольствия и развлечения? Вот уж дудки!
Что мне, заняться было нечем?
Нужно отдавать себе отчёт, что только на обломках прошлого можно создать что-то более сильное и более значимое!
Союз, так или иначе, доживал последние годы. В крайнем случае, десятилетия.
Мы просто ускорили процесс.
А сейчас уже ничего не изменить. И не остановить. Я надеюсь, ты ещё застанешь время расцвета или хотя бы формирования нового государственного образования. С сильным лидером. И с центром в Кремле! В противовес всяким там Брюсселям и Вашингтонам…
Он натужно закашлялся, хапнув холодного ветра. Повернувшись, жёстко посмотрел мне в глаза:
- Зная твою писательскую натуру, не сомневаюсь, что когда-нибудь напишешь и о наших встречах, и о том, что я тебе говорил.
Но мне не хотелось бы это читать. Так что, уж будь добр, дождись…
Снег продолжал скрипеть под ногами. Ночь вступала в свои права.
Это была последняя доверительная беседа с одним из самых сильных людей ушедшего века.
Нет, конечно же, мы ещё пересекались ненароком, в разное время и на разных мероприятиях. Но общения уже не было. В лучшем случае – лёгкий кивок с его стороны, слегка обозначающий узнавание.
Он умер 23 апреля 2007 года.
25 апреля я стоял в толпе, в храме Христа Спасителя, молясь о душе человека, чья неуёмная энергия сумела развернуть на 180 градусов историю государства Российского.
Стоял и думал о том, что из тысяч и тысяч провожавших, лишь несколько человек знают настоящую цену противоречивой и одновременно целеустремлённой личности того, кого, то ли с иронией, то ли взаправду, долгое время называли в народе «Царь Борис»…
(© Copyright: Святослав Моисеенко «ПО ТУ СТОРОНУ ГЛЯНЦА…». Свидетельство № 218072900710)
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…