Исповедь последней возлюбленной Владимира Высоцкого.
Оксана стала роковой женщиной в жизни артиста 1978 году.
Богемная Москвичка, вращавшаяся в элитных кругах.
Родилась она в семье актёра Павла Афанасьева и домохозяйки Надежды Трифоновой.
Дедушка Оксаны был импресарио у самого Шаляпина.
Второй дедушка занимал должность директора школы-студии Айседоры Дункан, был автором книг о Есенине и Дункан.
Бабушка Оксаны была опереточной актрисой и певицей.
Дядя - известным художником по фамилии Соколов-Скаля.
Прадедушка работал дамским портным и у него была своя мастерская-ателье, обшивал и одевал всех мхатовских актёров. Также у него был дом в Париже.
Тётя, Бела Валентиновна Чумакова — стоматолог, работала во Второй поликлинике Министерства здравоохранения на улице Рылеева, у неё лечились актёры, в том числе и Владимир Высоцкий.
Оксана Павловна, окончила факультет прикладного искусства Московского текстильного института.
С 1983 по 1985 год художник-постановщик во Всесоюзной дирекции циркового искусства.
С 1985 года работала с известными режиссёрами и сценографами, среди которых Олег Табаков, Сергей Женовач, Давид и Александр Боровские, Александр Митта, Борис Мессерер и другие.
В 2001 году запустила линию авторских мягких игрушек.
Автор книги для детей «Муська», совместно с художником Алёшей Блау.
В юности, Оксана никогда не покупала билеты на спектакли, ходила по приглашениям, у неё всегда были лучшие места.
В тот день Афанасьева была на спектакле в Театре на Таганке и во время антракта зашла в администраторскую театра, чтобы позвонить по телефону.
Но аппарат был занят. Мужчина стоял к Оксане спиной не собираясь заканчивать разговор. Девушка не узнала знаменитого артиста и нервно переминалась с ноги на ногу. Её недовольство заметил администратор дядя Яша и только развёл руками. В итоге Оксана не выдержала и постучала пальцем по плечу разговаривающего по телефону и весьма нелюбезно спросила:
- Извините, можно мне позвонить?
Высоцкий резко обернулся и прервав разговор на полуслове положил трубку. Оксана на мгновение даже потеряла дар речи - она узнала звезду Театра на Таганке и кумира миллионов. Возникла длинная пауза, которую решил заполнить администратор дядя Яша:
- Ксюшенька, знакомьтесь, это наш Володя, Владимир Высоцкий. Володя, это наша Ксюша...
Так и познакомились.
В тот день, я пришла на другой спектакль, но его заменили на этот. Его я уже видела, сначала хотела уйти, но осталась из-за подружки. Володя в тот день не играл, а просто заехал кому-то заказать билеты.
- Куда вы после спектакля? — спросил он.
- Домой.
- Не бросайте меня, я вас подвезу.
Их разделяло более двух десятков лет.
Владимиру Семёновичу — 40. Оксане — 18.
В первый день знакомства, прощаясь, он сказал:
- Дайте мне ваш телефон. Хочу пригласить вас на «Гамлета».
Позвонил, пригласил, но в тот день я уже собралась на Малую Бронную.
- Знаете, Владимир Семенович, я иду на Эфроса.
- Хорошо. Давай, я отыграю «Гамлета» и подъеду за тобой, поужинаем.
В театре, во время спектакля я волновалась ужасно. Моя подружка говорит:
- Что ты дергаешься? Все бабы Советского Союза мечтали бы пойти поужинать с Высоцким, а ты — не пойду, неудобно. Дура!
Вышла из театра, тут же подъехал Володя на своем Мерседесе. Поехали к нему, на «Грузины».
- Не называй меня Владимир Семенович, — сказал он мне тогда.
Володя за мной нежно ухаживал в тот день, угощал деликатесами из магазина «Березка». Было какое-то вино, жареная печёнка. Печенку жарил сам, она буквально «таяла» во рту.
Потом он меня довёз домой. Прощаясь, сказал, что уезжает в Париж и непременно позвонит, когда вернется. Прошло какое-то время, и он действительно позвонил.
- Привет, привет, я приехал.
Мы перешли на «Ты», и наши отношения стали развиваться.
Целых два года, нас связала любовь. Для меня — первая. Для него — последняя. Я была с Высоцким до самого последнего часа.
Марина Влади жила в Париже, в другом мире, другой жизни. Это было так далеко, что Оксана, зная о ней, воспринимала её как родственницу Высоцкого. Существование жены поэта, никак не отражалось на отношениях.
… Знаете, у меня никогда не было кумиров. А что касается Высоцкого, встретила — и встретила. Он на меня первый внимание обратил. Дико харизматичный, обволакивающий. Наверное, не было ни одной тетки, которая могла бы противостоять его чарам. Володя, был охмуритель абсолютно профессиональный.
Много общих интересов, было о чём поговорить, что обсудить. Другое, советское поколение, у которого не было айфонов, компьютеров, но они много читали, слушали пластинки, играли на гитарах, ходили на спектакли и концерты. О деньгах никто не думал. Это было время настоящей романтики, которое постепенно уходит из нашей жизни.
Начал ухаживать, и это была не случайная связь — встретились, переспали, разбежались, а настоящий роман в его классической форме. Я для себя решила: пусть это будет три дня, неделя, но я буду с этим человеком, потому что он не такой, как все. И что будет дальше — все равно. В общем, я влюбилась. Я отдавала себе отчет, что не могу ничего требовать. Моя жизнь - это моя жизнь, моя любовь — это моя проблема.
Когда родительский дом на Пушечной стали расселять, мы разменяли квартиру на двухкомнатную в Медведкове и однокомнатную на улице Яблочкова. В однокомнатную, поехала я. Люди говорили, что он купил мне квартиру. Ничего подобного, конечно, он помогал мне, более чем. Я не была бедной студенткой — у меня был папа, тети, обожавшие меня. А когда появился Володя, я уже ни в чем не нуждалась. Володя просто запретил мне пользоваться общественным транспортом.
«…Ты должна ездить на такси, чтобы не тратить время. Не хочу, чтобы тебя толкали и зажимали в метро, сказал он.»
Содержания никакого не было, я никогда ничего не просила. Володя давал деньги, делал подарки, он меня одевал, обувал, покупал какие-то вещи в дом. На новоселье купил мне холодильник. В то время нужно было все доставать. А для него таких проблем не существовало.
У него был потрясающий вкус. Если он привозил одежду, то к ней обязательно сапоги и сумку в комплекте. У меня все было сногсшибательным и в большом количестве, например, 17 пар сапог.
Он вообще очень любил, чтобы его вещи радовали и по-особенному принимались.
Работал много. Нет, слово не верное, работал всегда. Лежал, не спал, курил, потом в какой-то момент вскакивал и все-все-все записывал. Он не высиживал строчки, не правил, а сразу — раз, и на бумагу. Потом будил и говорил:
- Послушай, послушай.
Пел, сразу подбирая какую-то мелодию. Телевизор смотрел со стеклянными глазами, много курил, пепельница полна окурков — значит, работает.
Он был жестким и свободным человеком, знал себе цену и никогда в жизни никому не позволял себе хамить, даже в отношениях с руководством. С шефом, он умудрялся так выстраивать отношения, что решал всё сам, а не Любимов. Большая часть людей, не могли себе позволять того, что позволял себе Володя. Он мог сорвать спектакль, с лёгкостью от чего-то отказаться и ему это сходило с рук, прощалось.
Больше всего меня поражало, как он удивлялся.
- Откуда это берется? Вот птица гамаюн, я даже не знал, что такая есть. Только потом узнал, когда написал.
Радовался неожиданной рифме, которой нет ни у кого. В какие-то моменты он напоминал мне Пушкина, который говорил: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын».
Учил водить машину, на Николиной Горе. Он даже хотел купить мне маленькую спортивную BMW красного цвета, чтобы все видели, как я по Москве рассекаю. Володя так и говорил: «У меня все должно быть лучшее — и машина, и бабы...»
Был момент, когда в институте я разочаровалась в людях, поняв, что 90 процентов из них потребительски ко мне относятся. Плакала, в депрессуху впала. А Володя сказал тогда: «Люди так сделаны, запомни».
Когда я приходила в платье, которое сшила за один день, для него это было потрясением. Он привозил мне из Парижа ткань, ну подумаешь, кусок какой-то тряпки, а она превращалась в платье, и это было волшебством для него. Его потрясало то, что делалось человеческими руками.
У Володи был такой день, его он называл «днем раздачи денежных знаков населению», раздавал друзьям вещи. Очень любил, чтобы человек хорошо одевался и сам одевался хорошо и дорого, любил качественные вещи.
А однажды он меня нарисовал, хотя совершенно не умел этого делать. Он меня нарисовал с тремя глазами и сказал: «У тебя есть третий глаз, потому что у тебя очень сильная интуиция».
Я была на практике в Ленинграде. И как-то раз, девчонки мне сказали, что мной интересуется один очень симпатичный парень. Они решили, что он кадрится ко мне. Володя поселил меня в «Астории» — в лучшей по тем временам гостинице. Он не хотел, чтобы я жила в общежитии. И вот однажды я прихожу и узнаю, что меня выселили из номера. Говорят, что надо пройти в такую-то комнату, там ждут люди. Я пришла, и выяснилось, что меня могут задержать за хранение валюты. А валюта у меня действительно была — долларов десять мелочью. Володя мне оставил эту мелочь, на них я в баре интуристовской гостиницы покупала себе тоник.
Они мне тогда все про меня рассказали — кто я, кто мои родители, что папа во время войны сидел за дезертирство (никакого дезертирства не было, просто после ранения дед прятал его). Меня не запугивали, не кричали, а очень деликатно спрашивали:
«Вы там бывали? А кто еще туда ходит? А кто с Высоцким разговаривал и что говорил? Может быть, вы все нам напишете?»
Я, естественно, сказала, что писать мне нечего. Но самое интересное произошло потом: тот парень, что сначала мной интересовался, предложил мне выйти замуж за него. Более того, он на свои деньги купил мне билет на поезд и сказал, чтобы я уезжала из Ленинграда. Помню, что его звали Руслан.
Со временем я поняла, что было немало людей, которые хотели, чтобы Володи не было в стране. Даже при всей любви к Володе Леонида Ильича Брежнева и особенно его дочери Галины, это все равно был «совок», который его боялся, считал опасным.
Кагэбэшники, слушавшие его песни, говорили: «Мы вас обожаем», — но при этом могли сказать: «Вы что тут? Вы у нас смотрите». И пальчиком грозили.
Меня не очень смущало, что где-то есть жена. Потому что Марина хоть и была, но была где-то там, далеко. И не было такого: он днем со мной, а вечером уходит к ней. Она жила своей жизнью, он своей. Пару раз приезжала в Москву, Володя ненадолго ездил к ней в Париж
Он казался взрослым дяденькой, но мне всегда нравились мужчины намного старше, с ровесниками у меня никогда не было никаких романов. Да и папа мой был старше мамы и потом, когда мама рано умерла, все его последующие жены были намного его моложе.
Но с другой стороны, Володя для меня был мальчишкой — юмор, хулиганство, энергия, при этом все было осмысленно и невероятно интересно. Я не смогла бы влюбиться в человека, который просто хороший. Это не снобизм. Я могу влюбиться в кого угодно, но он должен быть очень талантливым и интересным.
Отношения наши, не скрывались, я сразу познакомилась со всеми его друзьями. Поначалу ко мне относились как к очередной Володиной девушке, а потом это перешло в другое русло. Кто-то меня принял, кто-то — нет. Но с Севой Абдуловым у нас были самые нежные отношения, я его обожала.
Марина Влади, конечно же знала о моём существовании. Ну а что она могла сделать? Я помню, как она приехала из Парижа, и мы неделю с Володей не виделись. Я повела свою подругу на «Гамлета». Сидим на приставных стульях в центре зала. Володя играет. Следующая сцена была без него. Вдруг я чувствую, что меня кто-то дергает за подол юбки. Ну, думаю, совсем обнаглели, уже в театре пристают. Вижу, что и зрители на меня как-то в изумлении смотрят. Наконец в темноте рассмотрела — Володя в бархатных джинсах, сапогах, на полусогнутых подошел сзади и дергает меня: «Пойдем, пойдем выйдем» — и извиняется знаками перед зрителями. Он не знал, что я приду, увидел меня со сцены. Я-то ладно, а народ обалдел.
По поводу ревности, смешной был случай. Я первой вышла из дома на Грузинской, Володя задержался. Там поблизости, находился Союз графиков, художников. Так вот, два подвыпивших художника, которые шли за мной, сказали какую-то гадость, какое-то мужское хамство, но с интересом. Я повернулась и бросила: «Пошли вы…». В это время из подъезда вышел Володя с Лешей Штурминым (каратист) и не разбираясь, не спрашивая, бросились на них, началось смертоубийство. Через минуту все кончилось. Мужики - те и другие, стояли с оторванными рукавами, синяками, разбитыми носами.
Измены? Ну было пару раз. Многого конечно не знала. Но для меня, это было жуткой трагедией, когда я об этом узнала. Если бы это произошло сегодня, я бы рассмеялась. А тогда... Я даже уходила, он за мной приезжал, и все меня уговаривали вернуться. Вот первомайские праздники, и Володя должен приехать за мной. Жду его дома на Яблочкова. Его всё нет. Звоню, подходит Янклович.
- Не волнуйся, все нормально, мы тебе позвоним».
- А где Володя?
- Он не может подойти.
- Я сейчас приеду.
- Нет-нет, не вздумай.
Беру такси, через 10 минут вхожу в квартиру, там — е-мое: столы грязные, посуда, бутылки — настоящее гулялово. Захожу в спальню. Там Даль спит с какой-то бабой. Кошмар, вертеп, воронья слободка. Я хочу войти в кабинет, и вдруг оттуда выходит девка, знакомая, — в рубашке, босая. Я зову ее на кухню:
- Ира, значит так: я сейчас уезжаю. В половине третьего в квартире должна быть идеальная чистота, помойка вынесена, и вас, б...й, не должно быть здесь даже духу.
Уезжаю. Пошла на рынок. Через полтора часа звоню:
- Все убрали?
- Да.
- Хорошо.
Приехала — девственная чистота в квартире, девственно на кровати спит Володя, в другой комнате спит одинокий Даль. Володя проснулся, вышел, и я первый раз в жизни видела, как у человека трясутся руки и он при этом пьет, держа стакан водки через шею на полотенце. У Володи такого раньше не было. Я ни слова не сказала, а он извинялся. И еще потом был один неприятный эпизод — всего два, за два года.
Он вообще был благодарным человеком. Когда мы начали с ним жить и я первый раз у него ночевала, мы утром встали, и я убрала постель. Для него это было потрясением. Клянусь. Он сказал: «Ты — первая женщина, которая убрала за собой постель...».
Он говорил:
- Я хочу, чтобы ты была моей женой.
Он знал, что умрет, и ему хотелось, чтобы после его смерти я была официально записана в его жизни, чтобы я не осталась брошенной.
- Я разведусь с Мариной. И мы начнем жить заново.
- Володя, это никому не нужно, забудь.
Ему хотелось семью, ему нравилось, когда в доме уютно, когда есть еда, когда я что-то готовила.
- Давай кого-нибудь родим, — говорил он.
- Володя, что это родится?
Я так неудачно пошутила, что Володя даже офигел:
- Ну и юмор у тебя.
Но ребенка я никогда бы не стала от него рожать, потому что не была уверена, что от наркомана родится здоровый.
Перепады настроения и вспыльчивость списывали на тяжелую болезнь, которая изнутри съедала его. Организм стал давать сбои - начал сказываться ревмокардит, которым он переболел в детстве, сердечко пошаливало. При таких нагрузках напряжение нужно было чем-то снимать. Спиртное не подходило - слишком затяжными были последствия. Кроме того, выпивка негативно отражалась на лице. А для актера это равносильно смерти. Наркотическая зависимость только усиливалась…
Владимир Высоцкий надеялся, что выскочит, освободится от этого плена. Влади наверняка чувствовала, даже понимала, что скорый конец неизбежен. Опыт борьбы за здоровье своего старшего сына, ей подсказывал. Игорь, тоже был наркоманом, долго лечился, но всё же справился с недугом. У Владимира же, точка обратного отсчёта, была пройдена.
Второй год жизни, начал разбавлять красные цвета пары, черными оттенками.
Красного становилось всё меньше. Все было в тумане и без настроения, потому что жили в состоянии болезни и еще потому, что у Оксаны умер папа.
Вообще, все плохое началось с Нового, 1980-го года. Во-первых, авария, в которую они с Янкловичем попали, картину ему зарубили, из театра он практически ушел, физическое состояние стало ухудшаться, а количество наркотиков увеличиваться. Угнетала зависимость от препаратов, от людей, которые их доставали.
Клиническая смерть в Бухаре, случилась от передозировки, а не от жары.
Володя, в Бухару улетел один. Потом мне позвонил его администратор Валера Янклович, сказал, что Володя неважно себя чувствует и что мне нужно привезти лекарства. Я взяла промедол и вылетела.
— Ты не боялась, что тебя арестуют за наркотики?
— Об этом не думаешь в тот момент. И потом, я привозила их один раз в жизни. Если бы я их не привезла, он бы умер. Там не было никакого кокаина, героина, это были лекарственные препараты. Если бы мне сказали, что сейчас у меня руку отрубят, но он будет здоров, я бы сказала: «Рубите».
Утром, Володя пошел погулять по рынку. Но всенародная любовь — она же безгранична, и он то ли покурил, то ли еще что (он так и не рассказал), но пришел домой, и ему стало плохо. С нами был Володин друг, доктор Толя Федотов. Он вбежал ко мне в комнату:
- Володе плохо.
Я влетаю в гостиную — Володя мертвый: нос заострился, не дышит, сердце не бьется. И доктор Федотов, с абсолютно трясущимися руками, повторяет:
- Он умер, он умер.
Его трясло, у него истерика была. Я ему надавала по морде:
- Делай что-нибудь быстро.
Он сделал укол в артерию, и мы начали делать искусственное дыхание. Толя качал сердце, я дышала. По сути, мы его вдвоем реанимировали. Володя задышал, сознание вернулось. Потом он рассказывал, что видел меня, Толю. “Я понимал, что происходит, но не мог никак реагировать”.
Затем пришли Янклович, и Сева Абдулов (он тоже работал в концерте).
- Ну что, мы отменяем выступление?
Я говорю:
- Минуточку, а что, можете его не отменять? Он только что мертвый лежал. Володя, собирайся, мы уезжаем в Москву. Отменяется не только сегодня. Больше ничего не будет.
Я настояла на своем. И мы уехали. Всем казалось, что это ерунда, что он вечный и всех переживет.
Мне достался самый тяжелый, если не сказать кошмарный, период его жизни. Его конец. Страшнее ничего быть не могло.
Он никогда меня не обижал. Дело в том, что я выросла в творческой, богемной среде, где все мужчины — мой отец, мои троюродные братья (мы жили в одной квартире) — были пьющими. Но не алкаши, которые у магазина на троих соображают, а респектабельная пьющая богема, с нормальной алкогольной зависимостью. Я знала, какими бывают алкоголики. Папа мой, например, был очень агрессивным. Я его боялась и ненавидела в эти моменты. А Володя, был другим. Запой начинался с бокала шампанского, а потом, мы шли, ехали, он рвался куда-то до тех пор, пока не упадет. Он не был агрессивным, тем более, по отношению ко мне. Я переживала и страдала, потому что мне было его безумно жалко. Страшно было за него, потому что была полная деградация, когда человек напивался до состояния животного. Куда там бить, он говорить-то не мог в таком состоянии. На это было страшно смотреть. С ним я оказалась в состоянии женщины, которая выносит этот запой и должна стараться помочь ему.
Себя не было жалко, меня жалели мои друзья. Я старалась помочь Володе, все время быть рядом. Ведь в это время он никому не был нужен. Человек нужен всем, когда он здоровый, веселый, богатый. Когда к нему можно прийти за помощью. А пьяная головная боль никому не нужна. Я не приносила себя в жертву. Просто по-другому быть не могло.
В свое время мне Володя сказал: «Если я когда-нибудь узнаю, что ты хоть раз попробовала, задушу собственными руками». Поэтому у меня было определенное отношение к этому. И Володя употреблял наркотики не потому, что он такой никудышный наркоман — наширялся и сидит хохочет, балдеет, — а просто чтобы нормально себя физически чувствовать.
В течение двух лет я видела, как дозы увеличивались. Сначала это было после спектакля, чтобы восстановиться. Я помню, что после «Гамлета» он не мог долго уснуть, ему было плохо и он сделал себе укол.
- А что это ты себе колешь? — спросила я.
- Это витамины.
Однажды эту ампулу я выудила из помойки и узнала, что это был промедол. Потом был и мартин, анапол — медицинские наркотики.
Он просто лучше себя чувствовал, оживал. Вот он сидит, абсолютно никакой, ему плохо, а сделав укол, приходит в норму, живет полноценной жизнью. Он так хотел соскочить с иглы и сам об этом говорил. Легально ведь нельзя было лечиться. Людей, которые ему доставали наркотики, он подставить не мог. Он и в Италии лежал, и во Франции. Не получилось. У него даже был план уехать со мной на прииски, к Вадиму Туманову в домик. Какой бы, я думаю, это был ужас: Володя со мной в тайге, со своей ломкой, и, если бы он умер там, я не знаю, что было бы. Кошмар. Не было же никаких мобильных телефонов.
Свидетели того времени в окружении Владимира Высоцкого пишут: «Все знали, что он умрет». Вроде бы все догадывались, но никто ничего и не знал. Думали, что это какие-то игрушки, что все не так серьезно, как есть на самом деле. Была Олимпиада, в Москве был режим, все гораздо строже, чем обычно. Не было возможности достать наркотики. Это потом уже некоторые говорили: «Что же вы не сказали, что ему так плохо, я бы привез, у меня было».
Даже если бы вовремя привезли, он укололся и остался бы жив. А дальше-то что?
Виноваты все, ведь к нам приезжали врачи из Склифа, консилиум решал — класть его в больницу или нет. Но все боялись взять на себя ответственность — все-таки это Володя. Доктор Федотов после его смерти, видимо, испытывал угрызения совести и сам себя посадил на иглу, чтобы испытать то, что испытал Володя.
И еще — родители. Очень жестким был папа: «Володя, так нельзя, это позор». Он был хорошим человеком. Долго скрывал, что он еврей, на мой взгляд, это уже как-то характеризует человека. У меня, как и у Володи, папа еврей, а мама русская. После смерти Володи его отец сказал мне: «Я думаю, тебе не стоит приходить на похороны».
Последнюю неделю Владимир Семенович не выходил из дому.
Я не помню, как ходила в институт, как экзамены сдавала, а все остальное помню. Такого прежде с ним не случалось. Ощущение безысходности. Страшно. Он кричал как раненый зверь.
Я даже предположить не могла что это конец. Странно, что это вообще произошло, все были ошарашены. Если бы допускали мысль, что такое случится, наверное, не думали бы ни о какой законности, о репутации. Просто уложили бы его в больницу, несмотря ни на что. Предполагали, что все не настолько серьезно: мы же никогда не сталкивались с этим. Здоровый молодой мужчина взял и умер. Он здоровый, он пересилит это — думали так. А он действительно был очень сильный, спортивный. Занимался боксом, акробатикой, был такой накачанный. Поэтому все и думали, что пересилит, переборет, переживет.
Володя все предчувствовал. Днем он сказал:
- Сегодня я умру.
- Володя, не говори глупости.
- Нет, это вы говорите глупости.
Он был спокоен. Я ведь и заснула только потому, что наступила какая-то странная тишина и Володя перестал кричать. Он мне сказал:
- Я нормально себя чувствую, иди поспи.
- Да? Ты уверен?
И вот буквально за три часа, что я спала, он умер.
Прошло 25 лет, и кажется, о Высоцком, о его жизни и смерти все сказано. Но есть вещи, которые знаю только я и о которых я никогда никому не скажу. Я была счастлива, а если ты любишь человека, то что бы с ним не происходило, все равно — счастье. Кто знает, как бы все сложилось, если смоделировать нашу жизнь: он бы оставил Марину, женился бы на мне, мы бы родили ребенка. Володя, наверное, так же бы пил, заглядывался бы на других женщин, и, наверное, это было бы для меня трагедией.
Иногда он мне снится.
Мне в жизни повезло дважды. У меня был Володя. А потом у меня появился Леня, и я никогда не думала, что такое может повториться. У меня и Леня появился благодаря тому, что в моей жизни был Владимир Семенович.
Через два года после Володиной смерти я пришла в театр, и у той же самой администраторской, где познакомилась с Володей, увидела Леню. Попросила прикурить. И для меня было важно то, что он работает в этом же самом театре, что он знал Володю, а тот его очень ценил. Я помню, когда вышел фильм «Тот самый Мюнхгаузен», мы с Володей смотрели его вместе.
- Господи, какой потрясающий актер, — говорю я.
- Какой-нибудь прибалт?
- Почему прибалт? Это наш, Ермолай.
Леня по своим жизненным принципам похож на него.
Так сложились обстоятельства, что я практически сразу после похорон ушла из его квартиры. Не то что личные вещи, даже документы не взяла. Я позвонила Давиду Боровскому, нашему общему другу, художнику Театра на Таганке, и попросила принести мне документы и два обручальных кольца, которые лежали в стакане — на тумбочке, в спальне. Но они исчезли. А кольца купил Володя, чтобы со мной венчаться…
В 1982 году Оксана вышла замуж за актёра Леонида Ярмольника. С Ярмольником у Оксаны началась совершенно другая жизнь. В декабре 1983-го у супругов родилась дочь Александра, которая спустя годы стала художником по стеклу, занимается изготовлением стеклянных скульптур.
Судя по тому, что Оксана, до сих пор собирает кукол и делает их сама, в душе она осталась ребенком.
Однажды Оксана Ярмольник призналась, что она прожила две разные жизни – сначала невероятно сложную и полную испытаний, а потом – спокойную и счастливую…