Во всех регионах Российской империи революционное движение имело свои специфические особенности. В Одессе революция получила явно криминальный оттенок. В Советское время историки старались на это не обращать внимание, но факты говорят сами за себя.
Изначально к революции в Одессе отношение было холодное. Показательна история с покушением на генерала Стрельникова в 1882 году. Непосредственно занимались им двое народников Николай Желваков и Степан Халтурин (да-да, тот самый). Желваков выстрелил в затылок Стрельникову, который тот присел на скамейку Николаевского (сейчас Приморского) бульвара. После чего революционер попытался скрыться. Ему требовалось совсем немного: пробежать по склону вниз, где на месте пересечения Приморской улицы и Польского спуска его ждал Халтурин. Сделать это оказалось неожиданно сложно. Прогуливающаяся на бульваре публика сразу среагировала на убийство и начала преследовать Желвакова, хотя тот пытался отпугнуть ее, стреляя из револьвера. Более того, на Приморской улице вышли рабочие местных фабрик и порта, которые услышали выстрелы. Они не только остановили Желвакова, но и скрутили Халтурина, когда тот попытался ему помочь. Для революционеров все закончилось плохо, чуть позже их повесели.
Однако, постепенно различные революционные агитаторы нашли в Одессе среду, которая жадно впитывала их идеи. Особенно связанные с экспроприацией неправедно нажитых богатств эксплуататоров. Народники больше воздействовали на умы образованной и немного экзальтированной молодежи. Эсеры были попроще и смогли найти поклонников еще и в среде одесской голытьбы. Это тоже была молодежь, но с образованием у них было хуже и занимались они тем, что работали чернорабочими на заводах, трудились на подхвате в многочисленных лавках, занимались поденщицей и что уж греха таить по ночам выходили на воровской промысел. При этом отсюда же новых адептов вербовали и тогдашние криминальные авторитеты и банды.
Впервые два этих мира действовали вместе во время восстания броненосца «Потемкина». Когда мятежный корабль вошел в порт, полиция и немногочисленные военные его покинули, окопавшись наверху склона, в том числе и на том самом Николаевском бульваре, куда от порта вела Потемкинская лестница. Почтенная публика не пошла радостно встречать восставших, хотя любопытных хватало. Зато вся одесская голытьба в численности от пяти д пятнадцати тысяч – по разным оценкам, хлынула в порт делать революцию.
С революцией вышло не очень. Толпа требовала от матросов бросить корабль и пойти захватывать Одессу. Матросы нерешительно жались к родной броне и с сомнением смотрели на босяков. Может быть их удалось бы уговорить на штурм города, но в это время толпа, которая попутно шарила по портовым пакгаузам, нашла спирт. После этого все пошло как-то не туда. Народ упился, начал громить порт и окружающие дома, начался пожар. Когда порт внизу заволокло дымом, толпа постаралась вырваться из этой ловушке. К тому времени войска порт уже окружила, но весьма тонкой цепочкой. Хотя солдаты открыли огонь в попытке сдержать бунтовщиков, солддат все же прорвали, и большая часть голытьбы разбежалась. В общем, показанное в гениальном фильме Эйзенштейна было далековато от реальности. По крайней мере очевидцы писали, что разбегались по боковым улицам, а не через Потемкинскую лестницу и барышни не пострадали. Хотя сцена на ней получилась в фильме получилась эффектной.
Все же революция пятого года не прошла бесследно. Именно тогда многие одесские юноши окунулись в борьбу за права трудящихся, организовывались в отряды и стреляли в полицию. Попутно они обчищали магазины и склады. Например, так свой путь начали Мишка Япончик, который входил в отряды анархистов. Григорий Котовский, который частенько заезжал в Одессу, после грабежей в Бессарабии, примкнул с левым эсерам. Как правило, они не оставляли свой воровской промысел, но могли при случае оказать помощь революционерам или даже отдать часть полученных преступным путем денег на нужды партии. Известно, что видный бандит начала 20 века Николая Скурский взяв однажды кассу завода, шестнадцать из двадцати пяти рублей отдал на революцию - большевикам.
Впрочем, особенно ярко тесная дружба криминала и революционеров проявилась во время февральской революции. Как и веде в России, свержение самодержавия вызвало необъятный энтузиазм в Одессе. И пока в городе избирались советы, комитеты и рады, в одесской тюрьме произошла своя собственная революция. Заключенные урки, а политических к тому моменту уже выпустили, выгнали охрану и постановили, что сами будут следить за порядком в ней. Камеры были открыты, арестанты ходили спокойно, а надзирателей не было вовсе. Главой тюрьмы сидельцы избрали Григория Котовского. Его даже временно выпустили из тюрьмы, и он организовал сходку самых авторитетных воров округи, которая безоговорочно подержала новый строй…
