4 апреля исполняется 90 лет со дня рождения Андрей Тарковского, одного из наиболее известных в мире отечественных кинорежиссёров.
О Тарковском написано немало, и напишут ещё. Что именно напишут – большой вопрос, учитывая то, как активно сейчас «отменяют» на Западе русскую культуру. Просто взять и вычеркнуть это имя из истории кинематографа будет непросто, ведь многие именитые западные режиссёры подчёркивали то влияние, которое на них оказал этот московский выходец из русской глубинки. Но так или иначе «подправить», «облагородить» биографию режиссёра западные искусствоведы вполне могут, тем более что ранее ими уже выдвигалось предположение о скрытой бисексуальности Тарковского (пусть его биография и не даёт никаких оснований для таких догадок).
Впрочем, и отечественные авторы были бы рады задним числом записать столь известную личность в тот или иной идеологический лагерь. Тем удивительнее, что в текстах о Тарковском недостаточно раскрыта такая немаловажная тема, как его религиозные взгляды. А ведь обретённая им ещё при жизни известность на Западе, вероятно, в значительной степени была вызвана именно интересом западных критиков и журналистов к этому вопросу. Ещё бы, советский режиссёр, у них там в СССР атеизм, а он снимает что-то там такое религиозное, например, про монаха Андрея Рублёва! Ну как не заинтересоваться? Так что нет ничего удивительного в том, что у режиссёра брали интервью, например, для французского католического журнала La France catholique.
В России же после смерти режиссёра о нём стали отзываться как о «православном художнике» [Загребин 2013: 110], а фильм «Андрей Рублёв» объявляют примером его «православного творчества».
Но так ли это? Был ли А. Тарковский православным и вообще христианином? Был ли он верующим?
Точно ответить на этот вопрос мог бы только сам режиссёр. Но, к сожалению для любопытствующей публики, отвечать на него он явно не желал. Упомянутое интервью для католического журнала открывается прямым вопросом: " Кто же вы, христианин или нет?
Но режиссёр уходит от ответа:
«Не думаю, что так уж важно знать, разделяю ли я какие-то определённые представления или верования – языческие, католические, православные, христианские вообще».
И далее он говорит, что у него «не было возможности установить с церковью нормальные отношения».
Зато есть некоторые свидетельства знавших его людей, что он интересовался дзен-буддизмом и в целом культурой Востока (пожалуй, это и неудивительно, учитывая, что в 1951—1952 годах Тарковский учился на арабском отделении Московского института востоковедения). Например, работая над «Сталкером», режиссёр читал кандидатскую диссертацию «Некоторые течения восточного религиозного нигилизма» философа Г. С. Померанцева, которая была посвящена преимущественно дзен-буддизму. Её он дал почитать и композитору Э. Артемьеву, чтобы тот лучше себе представлял, чего от него хочет режиссёр.
Впрочем, Тарковский и сам без обиняков заявлял в другом своём интервью:
«Для меня, например, какой-нибудь Таиланд, Непал или Тибет, Китай, Япония духовно, душевно гораздо ближе, чем Франция, Германия. Как это ни странно. Хотя я всё понимаю и знаю, и люблю, и сам, в общем-то, в конечном счёте западный человек и был воспитан не только на русской культуре, но и на западной. Но вот этот дух! Эта мистика, которая нас гораздо в большей степени связывает именно с Востоком».
Видимо, вот ключевое слово, характеризующее его мировоззрение – «мистика». (Оно вообще часто вклинивается в его интервью.) Но мистика не в том значении, которое мы обычно вкладываем в него сегодня, в эпоху засилья массовой культуры с её вампирами, ведьмами и прочей адаптированной для жующего попкорн зрителя средневековой мифологией. Для Тарковского это означает что-то иное. Понять, что именно, помогут его слова о творчестве режиссёра А. П. Довженко:
«…наверное, он мне ближе всего, потому что как никто чувствовал природу. Для меня это очень важно. Конечно, я имею в виду раннего Довженко немого периода. Его концепция одухотворения, обожествления природы, его пантеизм мне близки. Довженко, наверное, был единственный из режиссёров, который не отрывал киноизображение от атмосферы самой земли, её жизни. Для всех других режиссёров это фон. А для него это среда. И он чувствовал себя внутренне связанным с жизнью природы».
В современной социологии религии такое мировоззрение определяется фразой «духовный, но не религиозный» (spiritual but not religious). Под этим понимается некая смутная религиозность, характер которой не позволяет человеку отнести себя к какой-то конкретной религии. Впрочем, русское слово «духовность» явно сложнее по своему смысловому наполнению. Вот почему режиссёр жаловался своим интервьюерам на то, что его просто не понимают в Швеции:
А. Тарковский. … для меня важен не столько путь, сколько сам человек, который становится или не становится на него. Так что те аспекты, которые вы по этому поводу перечислили, в общем, для меня, конечно, важны. Человеческое достоинство, внутренняя свобода... Но вы понимаете, что свобода политическая и свобода духовная – это понятия разные? Когда мы говорим свобода политическая, мы не имеем в виду свободу, мы имеем в виду права. Право жить так, как ты считаешь нужным, по совести. Право служить обществу в том смысле, в котором ты этот вопрос понимаешь сам. Право чувствовать себя свободным. Право! И, естественно, обязанности какие-то. Но права ты должен иметь. А когда мы говорим о свободе, мы имеем в виду другое. Мне кажется, если ты хочешь быть свободным, ты всегда свободен. Мы знаем, что люди и в тюрьме могут быть свободными. Свободу нельзя расценивать, как впрямую связанную с прогрессом. Потому что всегда, пока существовало человеческое сознание и человеческая личность, человек мог быть или свободным, или несвободным. Во внутреннем смысле этого слова. Поэтому когда мы говорим о свободе, мы не должны путать политические права и свободу внутреннюю. Духовную свободу. Они здесь, в Швеции, ничего не понимают в этом отношении, просто ничего. Я недавно выступал на одной встрече, а они потом писали в газетах: «Это очень странно, что Тарковский говорит о духовности какой-то». Конечно, им странно! Они просто не понимают этого.
Корреспондент. Они не понимают, о чём вы говорите.
А. Тарковский. Да. У меня такое впечатление, что они не понимают, о чём я говорю. Они думают, я говорю о духовности в том плане, что человек должен знать, зачем он живёт. Если ты задумался о смысле своей жизни, то ты уже каким-то образом озарён некими духовными проблемами, уже встал на какой-то путь. А если ты не задал никогда себе этого вопроса, то находишься в бездуховном прагматическом состоянии, как животное, и никогда ничего не поймёшь. Они ничего не понимают. Но когда журналист пишет об этом, я просто поражён! Он, наверное, думает, что если речь идёт о духовности, то, значит о какой-то церковности.
Корреспондент. Экзотическая тема.
А. Тарковский. О какой-то церковности, как чуть ли не клерикальности. Для него совершенно не существует проблемы существования человеческой души. Или нравственного какого-то усилия, которое человек должен сделать в своей жизни.
Корреспондент. Они здесь выглядят невольниками свободы, невольниками прогресса.
А. Тарковский. Да. Кстати, если бы я у него спросил, что такое свобода, он бы никогда не ответил. Потому что он не знает, что это такое и что с ней делать.
Ну, это я отвлёкся. В общем, так вопрос не стоял. Но для меня вопрос этот очень важный. Очень важный. Я никогда не ставил проблему права человека. Мне это неинтересно. Меня интересует проблема внутренней свободы.
Я прихожу к выводу, что и сам А. Тарковский затруднился бы чётко определить свои религиозные взгляды. Но, по всей видимости, мнение о его религиозности, а также религиозном, даже православном подтексте его фильмов является упрощённым, схематичным и попросту не соответствует действительности.
P. S.: Может быть это уже и не имеет прямого отношения к теме религиозности режиссёра, но в связи с общей политической обстановкой в стране и мире стоит упомянуть отношение Андрей Тарковского к эмиграции:
«Как-то приехал из России один мой коллега. Неважно кто. И мы с ним разговорились. «Ну как, я не знаю, уезжать, не уезжать? Как быть? Как жить теперь?» и так далее. Я говорю: «Постарайся не уезжать». Нельзя поляку, русскому уезжать. Нельзя. Конечно, дело не в славянстве каком-то. В нас всё-таки есть что-то такое... Хотя, конечно, Польша – это западная страна. Вне всяких сомнений. Но корни всё-таки пущены далеко на Восток! И не потому, что Россия восточнее, совсем не по причине России. А потому что общее тяготение в большей степени на Восток».
Похоже, Тарковский, как это часто принято говорить, опередил своё время. Сегодня его слова обретают какой-то новый смысл…
