Темников Иннокентий 26 марта 2016 года.
В конце последнего года двадцатого века приснился одному слюдянскому предпринимателю странный сон. Приснился ему некто, кто строгим голосом сказал: -Миша, в честь двух тысячелетия Господа нашего Иисуса Христа, воздвигнуть надо на горе высокой пике Черского крест памятный. Очень удивился Михаил такому сну. Не был он человеком ни слишком праведным, ни слишком религиозным, но странный сон запал ему в душу и не давал покоя. А может Михаил хотел искупить грехи предпринимательские, периода первоначального накопления капитала накопленные. Пошёл Михаил к батюшке местному.
-Благое дело задумал ты, сын мой,- сказал батюшка и дал своё благословение вместе с советами в какую сторону ставить ликом, какие гвозди аль шурупы использовать, что бы потёков ржавчины избегнуть. Утвердился Михаил в своём намерении и стал думать как исполнить сказанное. Брус шестиметровый сухого дерева был у него. Что бы занести груз тяжкий на гору высокую сильные ноги надо, и сразу вспомнил Миха друга Александра - альпиниста и крепкого малого.
-Хоп, я участвую,- сразу согласился Александр, хоть христианином был лишь по рождению, по вере же - кришнаитом.
Но крест деревянный памятный изготовить надо, прежде чем нести. И позвали они на помощь Иннокентия. Иннокентий в местной школе сеял разумное, доброе, вечное, разжёвывал его и заставлял проглотить слюдянских недорослей, приучал головы думать, руки мастерить, а задницу терпеть. Короче работал учителем труда. Как преподаватель естественных наук Иннокентий скорее атеист, но возможность существования высшего разума не отрицает. Иннокентий не крещён и православным считает себя условно, лишь как представитель великорусского народа.
Иннокентий согласился. Красота идеи покорила его. Крест изготовили в школьной мастерской, что близ церкви расположена. Брус распилили на три куска по два метра. Строгали много, что бы брус хоть не много стал легче. Крестовину из двух кусков соединили в «пол дерева». Вертикальный брус срастили из двух косым шипом, как корабельные мачты сращивают. Молитву «Отче наш» на берёзовой фанере искусно вырезал ещё один не очень хороший христианин, но хороший краснодеревщик, поэт и музыкант Вячеслав. Объединили друзей поиски истины и совместные посиделки в бане на берегу Байкала. Наверное, бог не очень привередлив в выборе материала для нужд своих. Так люди выкладывают дорогу простыми булыжниками, а не ищут для мостовой драгоценные самоцветы чистой воды.
В двадцатых числах декабря крест памятный с молитвою изготовлен был, окрашен и упакован в рюкзак крепкий. В пятницу вечером Михаил с Александром затащили ношу по речке Слюдянке до карьера мраморного, а это километра три с половиною верных будет из двадцати пяти до пика. У Кехи уроки были и помочь он мог только духовно, но и духовно не помогал, потому, что когда ведёшь урок, всё другое у тебя из головы вышибает.
В тот год зима всё не наступала, стояли оттепели. Вот и утро субботы выдалось тёплым и хмурым. Такие дни, если дома сидеть, кажутся унылыми, но для работы хороши. Декабрьское солнце, скрытое низкими облаками, катилось по гребню Станового хребта, и в долине Слюдянки лежала тень. Воздух чист и прозрачен. Конусы пихт, изогнутые стволы рябин и черёмух, стройные берёз и осин, кедры с раскидистыми ветвями, красные стрелы тальника, сливаясь, образуют единый чувственно-прекрасный лесной мир. В чёрных ветвях вспыхивают драгоценными каменьями красные ягоды рябин. Всё вокруг живое и всё связано с тобой, и лес, и река, и камни, и горы, и небо. Ты часть мира, и мир часть тебя. Иннокентий ощущал, что вся вселенная вокруг, и ты, как часть вселенной и есть бог. Когда бежишь на лыжах, хорошо думается. Бесконечные распри людей о истинной вере кажутся безумием. Человечество напоминает гномиков, обнаруживших единый компьютер, от которого зависит их жизнь. Одни гномики обожествили системный блок, другие клавиатуру, третьи мышку, четвёртые монитор и спорят и убивают друг с друга с ожесточением, только свою веру считая истинной. Вероятно истина сложнее. Бог это всё. Бог вся вселенная и всё сущее в ней. Долгое время Кеха не мог принять, что в мире все едят друг друга пока не понял, что всё живое едино. Нет трагедии, что энергия от одной клетки организма перешла другой, она снова возникнет. Нет беды, что одна жизнь поглотила другую, раз всё едино. Жизнь снова возникнет. Иннокентий уважает религию своего народа, но не может принять стремление христианства создать систему запретов, которую ни один здоровый человек не исполнит, навязать человеку чувство вины, что бы всю жизнь он жил с этим чувством, стеснялся своего тела, любовь к женщине считал греховной, боялся Бога, называл себя рабом, и каялся, каялся, каялся. И всё это, что бы через чувство вины и страх наказания управлять людьми. Искренне верующие церковники Иннокентию представляются инвалидами которые от рождения лишены руки или ноги. Здоровыми они никогда не были и не знают как хорошо пользоваться тем, что тебе дал Бог. Они научились изготавливать протезы и пользоваться ими. Один сделал протез деревянный, другой железный, восхитились как хорошо им стало и теперь спорят между собой, чей протез лучше, а здоровым людям предлагают отрезать живую конечность, что бы стать такими же как они, всучить им свой протез железный или деревянный, протез веры истинной. Большая часть священнослужителей это просто чиновники или мошенники от веры. Кехин бог не требовал бы, что бы перед ним ползали унижено на брюхе. Кехин бог никогда бы не потребовал от отца убить сына, что бы испытать отца. В бога жизни и радости хотел бы верить Иннокентий, его благодарить и его славить.
Бежать было легко, небольшой рюкзак за спиной не мешал.
-Крест из трёх частей,- рассуждал Кеха,- нас трое, значит каждому по бруску. Один брусок меня точно не задавит. Путь его не пугал, потому что был привычен. В те годы Иннокентий бегал по Комару, а это сорок пять километров лыжни по горам, не меньше десяти раз за зиму.
У карьера нашли припрятанный рюкзак, и Кеха предложил разделить ношу по справедливости, то есть поровну, каждому по двухметровому куску. Михаил не возражал. Но тут, неожиданно, этому решительно воспротивился Александр.
-Иисус нёс целый крест, и мы понесём целый,- категорично заявил он, -а если вы не согласны, я один его понесу. Сашка немного помолчал, а потом добавил,- И, к тому же, я его так удобно упаковал. Кеха вначале опешил от такого поворота, потом разозлился.
-Конечно он один утащит, упрямый чёрт. Сдохнет, но от своего не отступит. А мы кто будем, не мужики? И вся благость от богоугодного дела ему достанется!- пронеслись вихрем мысли в Кехиной голове. Иннокентий знал, что спорить с упрямым Сашкой, только время терять, поэтому он молча снял свой рюкзак, отдал его Сашке и взвалил на плечи рюкзак с крестом. Александр не врал, рюкзак сидел удобно, крест хорошо упакован. Сил и злости хватило пронести груз до подъёмов. В гору от Горелой поляны до метеостанции несли поочерёдно сменяя друг друга. Нет лучше способа избавиться от раздражения и злости чем работа. Кеха когда злится, бегает кроссы, а его жена убирается в квартире, поэтому они ни разу не скандалили друг с другом, Кеха в хорошей физической форме, а в доме всегда чисто.
После того как крест затащили до метеостанции Иннокентий признал правоту Александра, крест в одной упаковке выглядел благородней и солидней. В декабре день короткий, но Сашка с Кешкой решили поднять с ходу ношу по древнему тракту до куда сил и светового дня хватит. Света хватило, что бы подняться на треть горного серпантина. Отсюда метеостанция казалась кубиком, оставленным в песочнице ребёнком.
В домике метеостанции в печи горел жаркий огонь. Две кошки уютно мурлыкали, выгибали спины и тёрлись о ноги, выпрашивая вкусненькое. Лампа-семилинейка распространяла вокруг живой желтоватый свет и запах керосина. Скольким людям дала тепло эта печка из белёного кирпича, скольких усталых путников приютили эти старые стены, сколько песен спето и сколько выпито за простым деревянным столом. Всегда стой и живи метеостанция Хамар-Дабан. Многие лета тебе и твоим служителям, продолжайте объяснять туристам, что вы метеорологи а не синоптики, продолжайте отправлять на рыбалку в колодец, поить в жару холодным компотом и горячим чаем зимой.
Под шаманские заклинания метеостанщика,-Грейдер, грейдер я Хамар-Дабан,- и тарабарщину цифр, спали плохо, дергаясь от усталости ногами, продолжая и во сне идти на лыжах. Черные пихты всю ночь махали в тёмном окне лапами и звали в скорый путь.
Утром вышли, когда невысокое зимнее солнце сквозь облака, рассеянным светом, как сквозь матовое стекло осветило гольцы. Намеревались выйти раньше, но собираться в потёмках не хотелось и они припозднились. Подъём в гору быстро согрел. На свежем снегу мазь на лыжах хорошо держала. Поднялись до большого кедра с вязочками - подношениями горным духам. Ветерок с Байкала слегка шевелил разноцветные тряпицы и шнурочки. Здесь тропа раздваивается. Одна по склону хребта идёт на перевал Чёртовы ворота, другая, круто поднимаясь, к пику. За провалом реки Подкомарной синели отроги Бешечного хребта. Прорываясь водопадами, Подкомарная отсюда начинает свой бег к Быстрой и слившись с ней водами течёт к Иркуту. За тысячи лет река подмыла склон вулканического конуса, у подножья которого стоит метеостанция. По тропе не полезли, а обошли крутой подъём по гребню, где ветер сдул часть снега и идти было легче. Справа уже были видны Чёртовы ворота, а пик всё ещё прятался за склоном на который они взбирались. На верху ветер бывает такой силы, что уносит снежный наст целыми пластами, вырезая причудливые узоры. Здесь всюду чувствуется влажное дыхание Байкала. Длинная хвоя невысоких кедров вся покрыта блестящими, мохнатыми кристаллами льда так, что самой хвои не видно, а деревья кажутся целиком отлитыми из хрусталя.
Они были уже выше границы леса когда, наконец, из-за гольца выглянула глава пика с чёрточкой триангуляционного знака на макушке. Пик всё рос, будто древние боги вытаскивали из праокеана первую сушу, и вот он виден весь от подножия до вершины. Виден весь путь, который предстояло пройти. В горах никогда не бывает пути только вверх или вниз. Чаще, чтобы подняться вначале нужно спуститься. Вот и сейчас им нужно спуститься на широкий перешеек с памятником, этот памятник, погибшей в лавине девушке, уже много лет напоминает путникам об осторожности, пройти мимо памятника по перешейку и длинным, крутым подъёмом, забраться на голую предвершину, с гребня и макушки которой ветер содрал снег, обнажив острые камни, пройти узким, местами не шире обеденного стола, скальным, зубчатым как пила гребнем и по заснеженному склону забраться на пик.
Лыжи сняли у памятника. Михаил с Александром были в ботинках с рифлёной подошвой и бахилах, Кехе пришлось переобуть лыжные ботинки на старенькие горные. Он спешил, глядя как быстро удаляются фигуры его друзей. Когда торопишься всё идёт не так. Ветхий шнурок на ботинке несколько раз рвался, а бахил не застёгивался, и когда Кеха выпрямился, Сашка с Михой ушли далеко. Михаил шёл впереди, выбирая путь, за ним Сашка. Санька чуть косолапит и узнать его легко даже из далека, вот и сейчас, его ноги торчат из под рюкзака. За высоким рюкзаком самого Сашку не видно, и кажется рюкзак сам ползёт по склону.
Они несколько раз менялись пока лезли на предвершину. Перед скальным перешейком рюкзак вновь надел Александр. Теперь Кеха выбирал путь и протаптывал ступени в снегу, Сашка тащил крест, а Миха страховал. Слева скальный гребень круто обрывается в верховье Слюдянки, справа к озеру Сердце. Очертания озера в виде сердца легко угадываются даже под снегом.
В опасных местах в кровь гонит адреналин, и усталость отступает. На перешейке останавливаться и меняться было неудобно и Александр тащил крест один. После перешейка гребень расширился, они вновь стали меняться. Последние шаги перед вершиной сделали, встав рядом друг с другом и взявшись за руки. Сердца радостно стучали, -Мы сделали это! Всё видимое пространство от горизонта до горизонта занимали горы, лишь с одной стороны неостывший Байкал кутался в серое одеяло тумана. В хорошую погоду отсюда виден даже исток Ангары. С юга торчит брат-близнец пика Черского - пик Чекановского. Оба пика в пятидесятые годы названы в честь поляков сосланных в Сибирь, и от скуки и безысходности начавших изучать её природу. Царская ссылка из революционеров сделала учёных.
На вершине троицу встретила только пирамида триангулятора. Туристы занесли и прикрепили к стальному уголку вышки билетный компостер. Это юмор такой туристский, специфический. Один из друзей Кехи затаскивал на свой юбилей сюда пудовую гирю.
Низкие серые облака буквально скоблили мягкими животами по вершинам гор. Вечнозелёный хвойный лес в долинах казался чёрным. Пока распаковывали рюкзак и собирали на никелированных, что бы не ржавели, длинных шурупах крест, закрепляли доску с молитвой, вдруг, в облаках возникло круглое отверстие, и столп солнечных лучей упёрся в долину. «Глаз бога» называют моряки такое явление. Внезапно небесный глаз повернулся, на мгновение залил вершину солнечным светом, снисходительно и с любовью, как на неразумных детей посмотрел на друзей и закрылся. Они сочли это хорошим знаком. Наворотили кучу камней и сложили их пирамидой. В середину воздвигли крест ликом на восход солнца и основание накрепко привалили камнями. Прочли по три раза «Отче наш» и спустились с горы. Дома были ещё засветло.
Ночью пришёл холодный фронт, запуржило, выпал снег, ударили морозы и наступила настоящая зима.
Вопрос.
Как ни длинна зима в Сибири, но и она заканчивается. Промчались март и апрель, подарив весеннее солнце и замечательное время для катания на лыжах, прошёл май с первыми бабочками, цветами и клещами. Пришёл июнь, самое красивое и нарядное время на Хамар-Дабане летом. В долинах и по побережью уже отцвели подснежники и багульник, белыми, душистыми облаками, севшими на землю, обратились кусты черёмухи, жёлтые и фиолетовые башмачки вырастили орхидеи для красавиц, в горной тундре рядом со сверкающими под солнцем снежниками вспыхнули целые поляны жарков, восковые цветы вечнозелёных рододендронов сплошным ковром укрыли гольцы, вдоль горных ручьёв и болотец пробились сочные и пахучие побеги черемши, развернулись огромные листья ревеня. Лес надел свежий зелёный наряд, в котором как ни старайся не найдёшь ни одного жёлтого листочка. Начало лета прекрасно обещаниями. В изысканной Японии есть время любования сакурой, на Хамар-Дабане время любования цветущей горной тундрой. Не пропусти его.
Если пятьдесят километров по горам для вас тяжёлое испытание, а не приятная прогулка вы логику наших героев не поймёте. Кеха с Таней и ребятишками Кирюшей и Анечкой пошли в лес отдохнуть, отвлечься от жизни городской, заполошной, подышать свежим воздухом, послушать шум водопадов и заодно собрать черемши. Собственно сбор черемши это такой предлог два дня побыть в горах. Незадолго до описываемых событий они закончили обустройство крохотной избушки за водопадами на Подкомарной. Конечно туда легче и быстрее пройти от метеостанции, но когда семья дошла до Горелой поляны у мужиков созрел план добавить заход на пик Черского, и чтобы маршрут был логичным и красивым проложить его петлёй от Горелой поляны к верховьям реки Сдюдянки, через пик к водопадам и оттуда к зимовью. Девчонкам была выдвинута версия осмотра цветения кустов жимолости с целью оценки будущего урожая. Сошли с основной тропы и по камешкам перепрыгнули маловодную в это время речку. Слюдянка умеет прикинуться ласковой тихоней, но может и показать свой дурной характер. Стоит в горах пройти дождю, вздымается свирепым зверем, устраивает завалы из стволов деревьев, несёт и катит по дну камни. Горе любому кто рискнёт войти в такую реку. Не одну жизнь забрала шальная вода.
Если свернуть с хоженой тропы окажешься в девственной тайге. Старая тропа вела до зимовья в верховьях реки. Когда-то слюдянцы ходили сюда за черемшой. Постарели те слюдянцы, а молодёжь не ходит, в другие места на автомобилях ездит. Зимовья давно нет. Сожгли. Тропа совсем бы заросла, если бы не туристы. Тропа вначале резво поднимается по правому берегу речки. На неё прорываются ручьи со Станового хребта и разводят на пути грязь. Когда-то часть пути была обустроена гатями, следы которых сохранились до наших дней. Наверху долина выполаживает и с небольшим подъёмом идёт к водоразделу с рекой Широкой. Здесь тропа часто теряется в высокой траве. Лучше руслом пройти до водораздела и подниматься на пик оттуда. У Иннокентия никогда не хватало терпения дойти до водораздела руслом и он начинал подъём на гребень, срезая путь. Так получается короче, но метров пятьсот или более приходится идти без дороги, по щиколотку утопая во мху, перебираясь через поваленные деревья, мимо ям, которые копают медведи в поисках бурундучьих кладовок. На тропу чаще натыкаешься после крохотного озерца, по капризу горных духов, расположенного прямо на гребне. В разгаре лета здесь тучи мошкары, но в июне вполне терпимо. Дальше тропу не потеряешь. Она поднимается по просторному, заросшему молодыми кедрами, гребню между двумя горными цирками Пика Черского. По этому лесу здорово ранней весной съезжать на широких лыжах. Слева обрыв круче, и там на дне долины блестит небольшое озеро, из которого Широкая вытекает. Солнце начинало припекать, но воздух был свеж и по твёрдой тропе шагалось легко. Глубокое небо сияло такой синевой, какая бывает в горах только в начале лета.
Кеха шёл и вспоминал друзей, зимнюю эпопею с крестом, думал как всё связалось в единый узел: вера и самолюбие, любовь к горам и к богу. Они никогда не говорили друг-другу высоких слов, но каждый надеялся, что и их стараниями любви и веры в мире станет чуть больше.
Шёл Кеха в гору и думал о своих грехах. Всю жизнь он прожил с чувством вины за то, что не пошёл в тот злосчастный майский поход на Бабху вместе с друзьями по маршруту, который он придумал для себя. Зимой у него родился первенец. В Слюдянку Таня и Кеша приехали после института работать в одной школе. Кеха специально выбрал это место поближе к горам. Родственников здесь у них не было, поэтому Кеха не мог оставить жену с ребёнком на первомайские праздники одних. В горы в тот раз он не пошёл, пошли друзья по маршруту который он посоветовал и не вернулись, почти все погибли в одной лавине. Иннокентий иногда думает, как сложилась бы судьба если бы он не остался дома. После этого несчастья он осознал значимость каждого слова, ни кого в горы не зовёт и старается никому не давать советы.
Подниматься на Пик Черского с водораздела Слюдянки и Широкой не так интересно как от метеостанции, потому что не страшно. Нет скал и сбросов, бояться негде, но так же красиво. Кедровый стланик с перекрученными смолистыми стволами и яркими шишечками завязей, цветущие золотистые рододендроны образуют сплошной ковёр выше которого поля низкорослой травы, с розетками листьев горечавки и крохотными фиолетовыми шариками цветов шикши.
Метров за сто до вершины нашёл Кеха камень подходящий и потащил в гору.
-Ты что, пик повыше достраиваешь?- пошутила Таня.
-Нет. Положу я камешек на вершину и покаюсь в грехах своих,- ответил Иннокентий серьёзно. Подобрали Кехины домочадцы по камешку пропорционально своим силам и представлениям о собственных грехах и понесли на вершину. Памятный крест чётко выделялся на фоне неба. Положили свои камни в пирамиду у подножья, прочли молитву, каждый про себя.
На небе не было ни облачка, солнце стояло в зените и его лучи светили так, что казалось всей кожей чувствуешь их жаркое давление. Последний раз пили ещё на речке, весь подъём по пути воды не было, были небольшие снежники и можно было сосать льдистый снег, но жажду такая вода из снега почти не утоляет. Сильно хотелось пить и Кеха распаковал рюкзак. Когда доставал фляжку из рюкзака выпал большой пакет- сумка из толстого прочного полиэтилена с двумя ручками, приготовленный для черемши. Вода во фляжке не успела нагреться. Нет вкуснее напитка жарким днём чем простая вода, нет вкусней еды чем самая незамысловатая снедь, когда наработаешься.
Кеха разулся и сел на тёплый камень. Воздух был неподвижен словно прозрачное стекло, ни ветерка, ни даже самого лёгкого дуновения. Вдали у горизонта снежные шапки Саян белыми видениями будто парили в небе. Ничто, созданное руками человека, не может сравниться с творениями Земли. В этом величавом природном храме, как в церкви не уместными казались суета или громкие разговоры. Все почувствовали это и сидели тихо, даже дети.
В такие минуты всегда хочется благодарить неведомого творца всего сущего за небо, землю, камни, траву и деревья, за всё что окружает нас, за жизнь какая бы она не была, и становится стыдно за жадность, глупость, гордыню, вражду и грязь, что принёс человек на землю. Сидел Кеха и подперев голову рукой думал, обращаясь к Творцу, -Ты читаешь в моей душе как в открытой книге, прости меня за ошибки мои, за неверие, но если ты меня сейчас слышишь, Боже, дай знак, что ты есть! Словно в ответ на безмолвный вопрос, налетел лёгкий порыв ветра, взъерошил волосы и остудил разгорячённую кожу, закружил вихрем на вершине и поднял в воздух чёрную сумку-пакет, которая лежала рядом с рюкзаком. Иннокентий соскочил на ноги, чтобы поднять сумку, но сумка не упала. Она развернулась как китайский летающий фонарик и стала подниматься над пиком. Поражённый Кеха в изумлении смотрел как сумка поднялась вначале на пять метров, затем на десять и выше, выше в самое небо к солнцу.
Они уже собрали рюкзаки, а чёрный пакет продолжал подниматься. Прошли скальный перешеек, время от времени поднимая глаза к небу, сумка летит. Даже спустившись к памятнику, можно было отыскать в прозрачном небе едва различимую точку.
Получил Кеха ответ на свой вопрос? Не знаю. Он часто вспоминает слова святого Фомы, -Пока не вложу персты свои в раны его не поверю. Червь сомнения по прежнему ест мозг. Легко объяснить полёт чёрного пакета в жаркий день над вершиной устойчивым конвекционным восходящим потоком воздуха, но слишком невероятным был полёт сумки в ответ на вопрос. Кеха уверен, если положить сумку на вершине хоть год будешь ждать, она не взлетит, а она взлетела. Но даже если бог есть, как отличить законы, что дал бог от суеверий, выдуманных людьми из скудоумия или корысти? Борьба веры и неверия продолжается в нём. Если бы найти силы поверить, но ни в чём в жизни он не уверен, даже в смерти, возможно души в самом деле бессмертны, и мы все встретимся в лучшем из миров.