41-й медленно отъехал от платформы АС "Центр". В полупустом салоне — одни женщины. На сидении передо мной, сразу за входной дверью, устроилась женщина возраста мамы. Из ее сумки, которую она поставила на пол и придерживала коленями, соблазнительно пахло свежей выпечкой и чесноком. Голодное обоняние моментально уловило этот аромат, слюна предательски подкатила к губам.
Проехали Южный, "Обжору" в полной тишине. Кто-то смотрел в окно, кто-то уткнулся в телефон. На ОЦКБ в автобус вошел парень в камуфляже. Он опирался на костыли. Второй военный помог ему подняться. Парень на костылях сел рядом с женщиной на переднем сидении. Сопровождающий садиться не стал — так и стоял с ним рядом.
Я поймала взгляд женщины — она посмотрела на молодого военного с какой-то материнской теплотой, неподдельным участием. Мне показалось, что она сейчас заплачет.
-Ранили? — поинтересовалась она.
-Нет, в окоп спрыгнул неудачно, ногу травмировал, — ответил парнишка. — Двадцать дней в больнице пролежал, а теперь вот из части приехали за мной. Нужно еще восстанавливаться какое-то время.
-Детка, а как тебя зовут? Ты сам-то откуда? Из Донецка?
-Даня меня зовут. Нет, не местный я. В Снежном живу, — охотно отвечал военный.
-Мобилизовали?
-Нет, сам пошел. Уже два года служу.
-Такой молоденький. Семья-то есть у тебя? — чувствовалось, что женщина спрашивает военного не из любопытства.
-Мама и папа. Жены и детей пока нет. Потом, когда вернусь. Мне только 26 лет, в мирной жизни был ветеринаром. Вернусь и снова буду лечить животных.
-Даня, — с грустью сказала собеседница. — У меня внук Даня, чуть помоложе тебя. Тоже служит где-то под Мариуполем. А ты, детка, где служишь?
-Мы на Абакумова стоим.
-Знаю, неспокойный район. Каждый день обстреливают. Каждый день...
Я заслушалась их разговором — таким простым, свойским, но полным участия. Автобус тем временем миновал уже площадь "Свободы", стадион "Кировец".
-Возьми, Даня, лаваш. Выйдете из автобуса и поедите. Свеженький. Как чувствовала, два взяла. К сожалению, это все, что у меня есть. Нечем мне тебя больше угостить, деточка, — женщина протягивала парню пушистый лаваш с румяной коркой и зеленью. Только-только из печи.
-Ну что Вы, мне неловко, — засмущался он.
-Бери, солнышко, бери. Не стесняйся. И дай тебе Бог быстрее восстановиться и остаться в живых.
Она поднялась и направилась к двери. Автобус остановился, женщина вышла. Следующая остановка была моей. Стоя у двери, я посмотрела на мальчишку с костылями. Он бережно держал лаваш, обхватив его правой рукой. А левой рукой — поддерживал костыли.
Я вышла. Военный и сопровождающий поехали дальше. На Абакумова. Туда, где линия фронта. Запах лаваша в тот день еще долго преследовал меня, и постоянно всплывало лицо Дани.