1. Долгие мои поиски мыслителей в современной российской философии заканчиваются многочисленными и прискорбными неудачами. Неудачи мои несомненны тем, что очередной читаемый автор даёт все доказательства своей сущей бесталанности, умственное несчастие его «весомо, грубо, зримо», хотя, казалось бы, шаблон современной манеры философствования человек старательно соблюдает и за рамки апробированного фрейма — ни ногой. Делать шаг из окна — не для него. Он несколько боязлив, изрядно трусоват и потому не поклонник дефенестраций — ни пражских, ни каких иных.
2. Но тогда, получается, плох, никуда не годен сам шаблон? Да. И состоит он вот в чём.
Взята ли в качестве предмета мысли та или иная (1) проблема, обязательным является приведение мнений множества авторов на эту или сходные проблемные темы, мысль самого столь учёного автора порой плохо уловима, порой просто отсутствует. Философски успешным считается тот автор, который прочитал многих и сам один их всех изложил. Вместо деятельности мышления самого автора и её итогов в афористически впечатляющем заключении или последней главе нам предлагается обзор мнений, свидетельствующий лишь об изматывающем организм трудолюбии автора, но не об его уме. К тому же у нас нет надежды, что обзор мнений проведён с полнотой приведения мнящих под одну переплётную крышку и стискивания их всех спина к спине, грудь к груди или, паче чаяния, грудь к спине на страницах увесистого тома, вместившего столько вроде бы занятных персон. А поскольку такой надежды нет, очередное пухлое или средней жирности сочинение не может претендовать быть полным обзором мнений по проблеме.
Взяты ли в качестве предмета мысли та или иная (2) неподвижная в своей законченной цельности фигура в философии, тот или иной (3) славный период в развитии философии, всё дело философа, выступающего здесь в роли теоретического и эмпирического биографа другого философа или историка не своей философии, почти не отличается от того, как он скромничал со сквозной проблемой — шаблон не позволяет поступить иначе, чем в рассмотрении сквозных, на много веков мысли, проблем. Вновь приводятся за руки все или почти все, писавшие о предмете, вновь сил на своё суждение у автора не хватает. Подозреваю, что он считает уместно стыдным или даже неуместно позорным после стольких изматывающих пересказов прочитанного, после стольких заработанных трудодней, отмеченных бригадиром галочками в трудовой ведомости, самому иметь какое-то там мнение.
3. Подумать о том, что (1) проблема, (2) персона или (3) период в данном представлении автором ценны только его, авторской, мыслью, мыслью помимо и поверх всех приводимых мнений других о проблеме, персоне или периоде, — подумать так у автора обычно не хватает смелости ума. Что на это сказать! Робкие умы ничтожны. Ничтожны, сколько бы грамот, медалей, дипломов, званий и должностей они ни скопили за долгую и счастливую жизнь урождённого инвалида умственного труда.
4. Из живых русских философов, не боящихся мыслить и свершающих это плодотворно, я могу назвать только Александра Гельевича Дугина. Из писавших на русском, а теперь на немецком, Карена Араевича Свасьяна. Все прочие — «морковное кофе, растворимое без остатка» в мнениях, мнениях, мнениях… Кому нужно множество мнений, когда важна единственно истина?
5. У трудолюбивых пигмеев мысли выработан особый словесный стиль следования своему шаблону. Пресловутые «с одной стороны», «с другой стороны» всё ещё активно применяются, несмотря на свою столетнюю избитость и засаленность от скверного и частого употребления. Редко-редко философствующий персонаж решится употребить «с третьей стороны». Зато сразу перейти к «многосторонности» — всегда пожалуйста.
Специально подавляемая субъективистичность авторской мысли и подчёркнутая её объективистичность демонстрируются в множественности отрицаний: «нельзя не согласиться», «невозможно не отметить» и т. п. Сам он не хотел, так его вынуждают обстоятельства...
Кстати, и «подчёркивание» — тоже весьма любимо: «следует подчеркнуть», «особо стоит подчеркнуть» и т. п. При этом смысл действия подчёркивания, конечно же, игнорируется, слово превращается в технический термин скудной и неграмотной речи.
Всё ещё в ходу словечко «подход», употребляемое почти всегда ни к месту и потому несуразно. Почему метод должен быть «методологическим подходом», ясно только самим этим умственно недостаточным учёным философам. Хотя «методологический подход» не звучит даже остроумно или смешно, а лишь уныло-учёно и ненужно сложно. Как ещё ты намерен «подходить» к предмету? Что ещё имеется в твоей обойме подходов?
6. Такова и учёная книга доктора философских наук Валерия Евгеньевича Семёнова «Доминирующие парадигмы трансцендентализма в западноевропейской философии» (М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2012, 687 с.). Ей присущи все перечисленные недостатки учёной книги современного российского философа, вплоть до суконной стилистики. У неё нет своеобразия, у неё есть только общность со всякой философствующей макулатурой.
Я обратился к ней, шаря в своей библиотеке. Тема трансцендентализма — безусловно, важная, потому я и раскрыл эту мной не читанную книгу. И исследовать представленность трансцендентализма в веках, фиксируя (1) перипетии изменений и (2) верность традиции — конечно же, увлекательно для автора, а для читателя ещё и полезно. Но отсутствие у автора собственной мысли, серая бездарность суждений точно идентифицируют его спящий ум и девственную теоретическую совесть. Он даже не удосужился тему трансцендентализма представить трансцендентально. Если трансцендентализм такой истинный и почти-почти всеобщий, почему бы в историческом его исследовании не представить этот самый трансцендентализм трансцендентально же? Если ты исследуешь трансцендентализм, покажи, что ты и сам заправский трансценденталист, отменно владеешь именно этим методом, а не как Кот Матроскин «ещё и вышивать можешь». В. Е. Семёнов, однако, предпочёл академическую канцелярщину и беззубую описательность, которую, конечно же, не стоит путать с феноменологическим описанием, в котором живёт и пульсирует одна лишь голая, а тем и привлекательная, мысль.
7. Параллельно для бодрости я перечитываю «Феноменологию духа» Г. В. Ф. Гегеля. Хотя в Г. В. Ф. Гегеля, порой, надо вчитываться, чтобы понять то или иное место его текста, в целом этот не перестающий изумлять автор демонстрирует такой блеск ума, столько юмора и сарказма в своей казалось бы сугубо философской речи, что думающему человеку хватит на долгие годы наслаждений. Что характерно, цитат и ссылок на чужие тексты нет совсем, хотя пересказы философем, конечно, имеются. Но эти пересказы вполне рабочие, даже технические, необходимы для демонстрации связи или отторжения собственной мысли Г. В. Ф. Гегеля с чужой мыслью, чужой мысли. Этот философ никого не цитировал и никогда не пересказывал прочитанного, разве что по необходимости самого предмета его мысли в «Лекциях по истории философии», а его самого исследуют, цитируют, ссылаясь на него и друг на друга, множество крохоборов мысли, но также и редкие действительно мыслящие философы больше двухсот лет.
Таково сущее положение философии: мыслит один, множество остальных паразитируют на его уме. Так и должно быть?
8. Текст.
«[1. Самосознание в себе.] — Итак, с самосознанием мы вступаем теперь в родное ему царство истины. Посмотрим, в каком виде прежде всего выступает форма самосознания. Если мы рассмотрим эту новую форму знания — знание о себе самом, [93 — 94] по отношению к предшествующему — к знанию о некотором «ином», то это последнее знание, правда, исчезло, но его моменты в то же время так же сохранились; и потеря состоит в том, что они здесь такие, какие они суть в себе. Бытие мнения, единичность и противоположная ей всеобщность восприятия, так же как пустое внутреннее рассудка, суть теперь не в качестве сущностей, а в качестве моментов самосознания, т. е. абстракций или различий, которые в то же время для самого сознания ничтожны или суть не различия, а полностью исчезающие сущности. Таким образом, утерян, по-видимому, только сам главный момент, т. е. простое самостоятельное существование для сознания. Но на деле самосознание есть рефлексия из бытия чувственного и воспринимаемого мира и по существу есть возвращение из инобытия. Как самосознание оно есть движение; но так как оно различает от себя только себя само как себя само, то для него различие непосредственно снято как некоторое инобытие; различие не есть, и самосознание есть только лишенная движения тавтология: я есмь я; так как различие для него не имеет также формы бытия, то оно не есть самосознание. Оно, следовательно, есть для себя инобытие в качестве некоторого бытия или в качестве различенного момента; но оно есть для себя также единство себя самого с этим различием как второй различенный момент. Обладая названным первым моментом, самосознание выступает как сознание, и для него сохранен весь простор чувственного мира, но в то же время — лишь в соотнесении со вторым моментом — с единством самосознания с самим собою; и это единство есть для самосознания вместе с тем некоторая устойчивость, которая, однако, есть только явление или различие, не имеющее в себе бытия. Но эта противоположность его явления и его истины имеет своей сущностью только истину, а именно единство самосознания с самим собой; это единство должно стать для самосознания существенным; это значит, что самосознание есть вообще вожделение. Сознание как самосознание имеет отныне двойной предмет: один — непосредственный, предмет чувственной достоверности и воспринимания, который, однако, для самосознания отличается характером негативного, и второй — именно само себя, который есть истинная сущность и прежде всего имеется налицо только лишь в противоположности первому. Самосознание выступает здесь как движение, в котором эта противоположность снимается и становится для него равенством его самого с собой».
Гегель, Г. В. Ф. Феноменология духа. — Гегель, Г. В. Ф. Сочинения. В 14 тт. Т. 4. М.: Издательство социально-экономической литературы, 1959. Сс. 93 — 94.
9. «Но эта противоположность его явления и его истины имеет своей сущностью только истину, а именно единство самосознания с самим собой; это единство должно стать для самосознания существенным; это значит, что самосознание есть вообще вожделение».
Причём вожделение себя самого, ибо самосознанию хотя и открыты все просторы чувственного мира, однако наслаждается оно лишь сознанием своего сознания этой чувственности.
Вот же она, чистейшая ясность мысли и свобода ума! Среди самых современных и насущно нужных философов — Георг Вильгельм Фридрих Гегель!
2022.04.01.