Абрек, который стал первым в горах Кавказа, не сохранился в памяти последующих поколений. Наверное, он ускакал на своём добром коне на крутые горные вершины мифов и преданий своего народа.
И остался, как образ благородного воина в борьбе за счастье всех, кого обидела жизнь или власть, которую держали сила и обычай. Каждый народ Кавказа имел своих героев, на которых хотели и должны быть похожи мужчины из этого рода, тейпа, племени.
Но сначала образ не был таким романтичным, каким он стал впоследствии, и предполагал человека, изгнанного из своей среды соплеменниками за преступление. Такой обычай делал того, кто преступил правила жизни, простым изгоем.
Абрек принимал на себя обет отречения от земных удовольствий и должен быть неустрашимым воином при столкновении с людьми. Героизма в таком образе было мало, а осуждения от обычаев горцев – много. И, так было до тех пор, пока шли междуусобицы в горах.
Но грянула Кавказская война и появился общий враг – гяур (неверный), который пришёл на эту землю покончить с хищничеством, набегами, выкупом и установить единый закон для всех. Враг был в лице солдата из России и казака с берегов Дона, Кубани и Терека. Это - Российская империя.
Абрек стал героем нового времени, когда раздались первые залпы Кавказской войны, которая бушевала на протяжении царствования пяти императоров. И для горцев Кавказа наступило время романтической борьбы с самодержавной властью.
Воины, посвятившие всю свою жизнь борьбе с русскими, носили почётное черкесское название «гаджерет». Вместо борьбы с кровниками, абреки стали воевать с неверными – газават. И, теперь, привязав к своей борьбе и символ веры, можно было творить любое зло. Это - похвально и понятно.
Арбич стал абреком своего тейпа, когда пролил кровь кавалерийского офицера во время ночёвки части в их ауле. Он всегда помнил случай, который так резко изменил его жизнь и всей их семьи. Аул их считался мирным для русских войск.
Однажды вечером, с горы вниз к аулу стал спускаться эскадрон драгун. Всадники и кони заметно устали. Молодой прапорщик ехал первым. Ему было не больше двадцати пяти. В седле он держался свободно и уверенно. Арбич был ещё подростком и хорошо помнил нравы войны.
Горец захотел забрать жизнь русского офицера. Смеркалось, он тихо вывел коня – старого Тайра. Достал шашку деда, вскочил в седло. Выехал со двора. Тишина. Проехав десяток саклей, остановился в тени за стеной крайней. Здесь ему было видно всё, а он – невидим. Он жаждал крови.
Время тянулось, словно горный мёд, текущий из разрезанных сот. Тьма стала оседать на аул. В конце улицы послышался звон копыт. Прапорщик с двумя драгунами проверяли посты и размещение своих сослуживцев.
Арбич напрягся. Тайр ждал сигнала. Троица приближалась: офицер впереди, а двое – сзади. Они поравнялись с притаившимся горцем. Старый кабардинец сделал «свечку» и бросился наперерез коню прапорщика. Всё было внезапно.
Но! Русский успел выхватить саблю из ножен. Тайр ударил грудью офицерского жеребца, но тот был гораздо больше и устоял на ногах. Шашка Арбича, привычно со свистом, разрезала воздух и вошла возле шеи в левое плечо врага. Смерть была быстрой и мучительной.
Но русский был опытным воином, и на излёте жизни, совсем рассёк Арбичу правое бедро. Рана стала причиной его хромоты на всю жизнь. Тайр уже пересёк улицу, но пара выстрелов дуплетом остановила его бег. Тогда Арбич уцелел чудом, но погиб на той долгой войне. Спустя десять лет, шашка донского казака укоротила его на целую голову. Такова война! Аминь.
