В фильме "Мы из джаза" главный герой картины — Костик (Игорь Скляр), с благоговением мечтал, чтобы мнение о музыкальных джазовых импровизациях джаз-банды высказал сам капитан Колбасьев, гуру в теоретике американского джаза из Ленинграда. Как мы помним, Костику вместо настоящего Колбасьева подсунули проходимца "Колбаскина" в капитанском мундире.
Но настоящий Колбасьев существовал на самом деле и был он удивительным человеком.
Колбасьева вечно швыряло из стороны в сторону, а все от того, что многочисленные таланты тянули его в новые сферы деятельности. Он окончил Морской корпус в марте 1918 года, но старая Россия закончилась и он плавал уже на советских боевых кораблях.
Ходил на крейсере "Петропавловск", на миноносцах "Московитянин" и "Прыткий", принимал участие в боях на Волге и Каспии, в сентябре 1919 года оборонял Петроград, занимал должности в Азовской флотилии и штабе Черноморского флота, в общем, казалось, был человеком военно-морским до мозга костей. Но кто знает моряков, тот понимает, что в морской душе всегда заложены любопытство, живой ум и стремление к разнообразию.
Еще в 1921 году, в Севастополе, будучи высокопоставленным чином штаба действующей эскадры морских советских сил Черного моря, он знакомится с Николаем Гумилёвым. Колбасьев и сам писал стихи, подражал Киплингу и Гумилёву, и когда известный поэт оказался в Крыму — Сергей не замедлил с ним познакомиться и даже почитал кое-то из своего.
Стихи Гумилеву понравились, они подружились. Встретились два романтика и изрядно поколесили по Крыму. Колбасьев приложил все усилия, чтобы в севастопольском издательстве вышел томик новых стихов Гумилёва "Шатер", пожалуй, лучшее, что Гумилёв писал тогда.
И, казалось, что Колбасьева затянет в цех поэтов, тем более что нарком просвещения Луначарский (еще один знакомец Колбасьева) просил отозвать его с флота и предложил ему место в издательстве "Всемирная литература". Но в цех поэтов Колбасьев не пошел.
В Петрограде он пробует себя в прозе, входит в литературную группу "Островитянин". И делает недурственные успехи. Но в 1923 году знакомая матери, Екатерина Александровна Рейснер, предложила молодому и интересному человеку поехать в Афганистан, где послу требовался переводчик (Колбасьев превосходно владел английским, французским, немецким, итальянским, шведским и фарси).
Страна ему понравилась, было в ней что-то загадочное, экзотическое, древнее. А вот с дипломатическим полпредом, старым большевиком Ф.Ф. Раскольниковым, Колбасьев не сошелся.
Несмотря на их общее увлечение поэзией и общую совместную службу в Волжско-Каспийской военной флотилии, Раскольников отмечал, что в Колбасьеве чувствуется... "гнилой дух гумилевщины который... заражает воздух" (он так и написал потом в характеристике). Да и Федор Федорович Раскольников был тяжел, с ним было нелегко, не уютно. Он был всегда начальником, а Колбасьев имел наглость не любить быть подчиненным.
Приятель Колбасьева, Николай Тихонов писал:
"Сергей Колбасьев делал прогулку по Афганистану. Растолстел, как кабульский боров, поздоровел, привез 1001 историю, афганские подтяжки, брюки, анекдоты. В общем, богатый человек и уже уехал снова: в Гельсингфорс...
Сергей настроен очень хорошо. На его месте любой из нас написал бы целую книгу о бое баранов, о бое соловьев, о беге слонов, об эмире-шофере, об этой афганской сутолоке, а я боюсь, что он не захочет писать."
Не захотел.
Вернувшись из Финляндии, Колбасьев становится прозаиком-маринистом, члeнoм Литературного объединения Красной армии и Флота. Он пишет замечательные рассказы, статьи, переводы. Их охотно печатают "Красная новь" и "Красная нива", газета "Красный флот", "Морской сборник".
В 1928 году выходит в печати его роман "Факультет кругосветного путешествия", в 1931 — повесть "Салажонок". Тридцатые годы отмечены увлекательной трилогией о приключениях выпускника Морского корпуса "Арсен Люпен", "Джигит" и "Река".
А кроме того, он слушает джаз! И на его квартире собираются любители этой искрометной музыки (писатели, музыканты, морские офицеры). Колбасьев достает из конвертов заграничные пластинки и ставит их под иглу патефона. Пластинки эти он купил в Финляндии, они там продавались обильно и без всякой цензуры. Более того, он умудряется переписывать эти пластинки и дарит записи друзьям! Для этого он придумал специальное звукозаписывающее устройство!
Виктор Конецкий пишет:
"И Колбасьев и Бабель увидели в джазе не истеричность, надрыв и цинизм, а оптимизм личности, которая после революции получила право на импровизацию, на выявление себя и в коллективном творчестве, и — соло."
А еще он увлекался радиотехникой. И увлекал ей остальных. Его книги "Радио — нам" (1929 г.) и "Радио-книжка" (1931 г.) нельзя было сыскать на прилавках, они тут же расхватывались страждущими.
А еще он придумал удивительную штуку, аппарат для приема изображения. Это был совсем другой способ приема информации, отличный от телевизора. Аппарат крутил большой металлический перфорированный диск и вскоре, в розовом свечении, появлялось чудо — небольшое изображение, размером со спичечный коробок.
Еще Колбасьев всю жизнь увлекался судомоделизмом и за годы жизни выстроил настоящий миниатюрный флот, в котором были яхты, фрегаты, шхуны, линкоры, миноносцы и даже подводные корабли со всеми мельчайшими подробностями и особенностями.
Этот флот разметало в пространстве комнаты, когда возле дома на Моховой упала немецкая авиабомба в 1942 году. И кораблики взлетели вместе с оконной рамой и посеченные стеклом и осколками разбились об вздыбившийся паркет. Это немцы мстили Колбасьеву за морскую оборону Петрограда в 1919 году...
Но все же Колбасьев был инородным предметом, каким-то странным атавизмом потустороннего и необычного в теле страны. Это становится ясным в мелочах. Даже если обратить внимание на его необычное происхождение, отец — старорежимный коллежский асессор Адам Викторович, мать так вообще с Мальты, Эмилия Элеонора урожденная Каруан. Да и Морской корпус, гнездилище контры. Разве это нормально? Разве это по советски?
Как-то он не вписывался в рамки советской действительности. Писал романтично и не так, как надо. Надо бы про партию, про самосознательность, про единение в общем строю, а он показывал какие-то нелепые бытовые истории из жизни Красного флота в обличительном самодурстве командиров и начальников, глупых, смешных, чванливых и черствых к нуждам своих подчиненных.
И "сегодня он послушал джаз, а завтра Родину продаст". Джаз с 1928 года был в Советском Союзе под негласным запретом. Его громили, обличали, а Колбасьев, как ни в чем не бывало, слушал и другим рекомендовал.
Разве так можно? Неужели он не мог предугадать, что скоро наступит самоочистительный 1937, когда чистка за чистоту рядов начнет поедать саму себя? Не хотел.
Кстати, тот самый его бывший начальник, Федор Федорович Раскольников, не вернулся из-за границы, когда его вызвали в Москву. Сбежав из Полпредства СССР в Софии в апреле 1938 года, он перебрался в Париж и издалека наблюдал, как в Советском Союзе разворачивается пружина политических репрессий.
Ковбасьева уже арестовывали по доносам дважды (шили шпионаж в пользу Великобритании и Финляндии), в 1933 и 1934, но следователи ОГПУ не смогли доказать вину Сергея Адамовича и отпускали его. А дела, между тем, подшивались в общую копилку. Бумага все терпит и имеет свойство накапливаться в досье.
Но постойте, разве можно обвинить за книжки или за джаз? Или за коллекцию корабликов? Нет. А вот в контрреволюции можно. И в антисоветской агитации.
За ним пришли в ночь с 8 на 9 апреля 1937 года. Изъяли все пластинки, все рукописи, все иностранные книжки и письма. Следствие длилось полгода. Нашлись свидетели, которые подтвердили его контрреволюционность.
И если заместитель редактора детского журнала "Костер" Константин Боголюбов бывал у него в квартире, слушал джаз, то второго свидетеля, безработного инвалида Дмитрия Стукова, Колбасьев на очной ставке увидел впервые. И не мудрено, Стуков бывал свидетелем в десятках разных следственных дел НКВД ЛО, он был профессиональным свидетелем того времени, настоящего не нашлось.
Пока Колбасьев сидел в следственном изоляторе, о нем вышла разгромная статья в журнале "Рабочий и театр". "Бывший офицер Колбасьев — подонок, оказавшийся агентом фашизма", было написано в ней. А Колбасьев не мог это опровергнуть, сидя в камере, он даже не знал об этой статье, он отвергал обвинения следствия.
Согласно обвинениям в измене Родине и контрреволюционной агитации Колбасьев был приговорен тройкой УНКВД по Ленинградской области к высшей мере наказания. А дальше начинается странное.
Согласно акту о ликвидации осужденных от 30 октября 1937 года Колбасьев числится в нем под номером 11. А знакомый Сергея, Александр Вейхер, уверял, что точно видел Колбасьева на лесоповале в Талнахе зимой 1938 года. Дочери Галине выдали справку, что Колбасьева не стало в 1942 году. А что случилось на самом деле — не знает никто.