В самом начале войны в январе 1995 г в центр Грозного была направлена группа из семнадцати десантников, попавшая там под минометный обстрел. Были найдены – убитыми, сгоревшими или ранеными – все, кроме троих. Бойцов Тумаева, Венцеля и Зеленковского. Вместо них имелось одно сгоревшее нечто, которое товарищи, посомневавшись, определили как Венцеля, и отправили «грузом 200» в родную деревню Урюпино Алтайского края, где он и был похоронен. Отсутствующего Тумаева по каким-то непонятным соображениям, записали как раненого, отправленного в госпиталь.
В деревне Урюпино Алтайского края получили гроб, подивились тому, какой он легкий, и, поняв, что от Женьки мало что осталось, решили не открывать. Достаточно кусочка камуфляжа и тельняшки, видных в окошечко.
В селе это была первая и, как потом оказалось, единственная потеря. Улицу, где он жил, переименовали его именем, в сельсовете повесили стенд с фотографиями и письмами, и не было в Урюпино человека, который не принял бы эту смерть близко к сердцу.
Семья переживала гибель сына очень тяжело. Мать Венцеля Валентина Ивановна после похорон стала мучиться бессонницей и нервным расстройством, от чего попала в психоневрологическую клинику.
У Тумаевых в Нижнем Новгороде дела были не лучше. Мать Любовь Ивановна принялась искать сына по госпиталям. Не нашла. Поехала в часть, узнала адреса сослуживцев. Написала. Трое ответили, что сын её погиб, и, по всей видимости, останки его направлены на Алтай под фамилией Венцеля, что произошло из-за общей путаницы и кошмарного вида обгоревших кусков. Отец Тумаева, не выдержав горя, спустя несколько месяцев скончался.
Мать добилась, что её сына признали погибшим (до этого он числился пропавшим без вести), а военная прокуратура возбудила уголовное дело по факту гибели Тумаева и Венцеля. Поехала в село Урюпино и рассказала все, что ей было известно, Венцелям, четко обозначив свои претензии на останки, лежащие на сельском кладбище. Ей, конечно, не поверили. Но беда у них была одна, поэтому предложили считать могилу общей. Пусть Любовь Ивановна приезжает сюда, когда захочет, навещать сына, живет у Венцелей, они ей даже деньгами на дорогу обещали помогать.
Любовь Ивановна на такое обобществление не согласилась и решила обратиться за поддержкой к урюпинцам. Написала транспарант – мол, в могиле Венцеля лежит мой сын Тумаев – повесила его себе на грудь и стала ходить по селу, производя крайне тяжелое впечатление на селян. Чтоб она продолжала спокойно гулять, администрации даже пришлось ей выделить в охрану двух милиционеров. Впрочем, её абсолютно не интересовало, какое и на кого она производит впечатление. Ей надо было найти своего сына и похоронить в Нижнем Новгороде, и ходить к нему на могилу, и знать, что он здесь, рядом, а не у чужих людей в алтайском селе, и тогда душа бы её успокоилась.
Потом к Венцелям приезжали еще много раз. Уговаривали провести эксгумацию и путем тщательной экспертизы установить, кто же лежит в могиле их сына. Кто только к ним не приезжал. Одиннадцать делегаций. Они не соглашались.
Тогда следователь Московской военной прокуратуры Федоренко, который вел дело постановил произвести выемку тела, отвезти его в судебно-медицинскую лабораторию, установить причину гибели и определить, кто же он в конце концов – Тумаев или Венцель.
Следователь сам приехал в Урюпино, сто раз объяснил Венцелям необходимость эксгумации, они уже даже согласились, но, когда мать его утром увидела колонну легковых автомашин, автобус с омоновцами, грузовик с солдатами, «коричневой чумой» двигавшихся выкапывать ее сына, она не выдержала, побежала на кладбище и легла на могилу. Оттаскивать её, конечно, никто не стал – тем более что вела она себя как раненый зверь, и даже врачу не позволяла к себе приблизиться.
Х Х Х
Но закон есть закон: если следователь прокуратуры вынес постановление, оно должно быть исполнено, поэтому месяц спустя в Урюпино опять поехала группа из Московской военной прокуратуры – в очередной раз выкапывать гроб несчастного Венцеля-Тумаева. Помимо прокурорских работников в неё включили психолога из МГУ, которая должна была склонить мать Венцеля к эксгумации, меня, как журналиста, и двух девушек из Фонда «Право матери» - для поддержки психолога и создания фона всеобщего умиротворения.
Вместе с группой поехала и мать Тумаева, поскольку ей казалось, что без неё прокурорские работники могут ошибиться и выкопать гроб не из этой могилы, а, скажем, из соседней, и её адвокат Николай Иванович, добавлявший группе колорита хмельным запахом и бескомпромиссностью суждений.
Урюпино встретило нашу группу с достоинством, но без восторга. Показали кладбище, улицу Венцеля и сельсовет. После официальной части угостили молоком и хлебом, рассказали, что засуха вынуждает резать скотину, а зарплату здесь не платили уже четыре года, и все держатся только благодаря своим приусадебным хозяйствам. Немецких семей здесь примерно одна треть. Раньше было больше, но теперь многие уехали в Германию. Вот и Венцели – он немец, главный инженер колхоза, а она русская, директор школы. Впрочем, сейчас их нет, уехали по делам в Барнаул, вернутся к вечеру.
Так какое настроение в селе? – допытывалась я у председателя сельсовета Надежды Егоровны. Пойдут граждане с кольями и вилами защищать могилу односельчанина или будут с любопытством наблюдать за процессом эксгумации?
- Люди у нас спокойные, - твердо сказала Надежда Егоровна. – Никто на вас бросаться не будет. Но если мать Венцеля опять ляжет на могилу, убирать её оттуда тоже никто не станет.
Здесь никого не мучала загадка, Венцель в той могиле или Тумаев. Они не хотели этого знать. Для них это был Женя, несправедливо погибший на несправедливой войне. Жертва, которую маленькое Урюпино принесло государству по требованию верховных жрецов. Собственный мальчик, скормленный зверю, собирающему страшную дань.
Урюпинцы подсознательно делили эту жертву на всех и даже отчасти чувствовали себя виноватыми, что сын-то оказался выбран не их, а Венцелей. Особенно мучалась из-за этого Надежда Егоровна. Её сына-срочника в начале войны тоже отправили в Чечню, но тут как раз пришел гроб Венцеля – она ринулась по знакомым собирать деньги, набрала, поехала, появилась в Моздоке раньше него, ждала две недели, искала, потом их часть наконец прибыла, он наотрез отказался уезжать, товарищей не брошу, экипаж машины боевой его тоже уговаривал, мол, за нами бы приехали, мы бы тоже ушли – но он ни в какую. Увезла обманом: поедем в город, хоть помоешься, весь в язвах, болячках. Сел в машину, тронулись и больше уже не останавливались. Дома – сразу в Бийск, в военкомат, - оставили его здесь, дослуживал в Сибири. Но на мать два года даже глядеть не хотел. Только сейчас стал понемногу оттаивать.
В общем получалось, что несмотря на сочувствие к матери Тумаева, жители Урюпино были против раскапывания могилы. Кроме того их возмущало, что прокуратура бесконечными наездами продолжает мучить Венцелей, которые и так уже достаточно настрадались. С другой стороны, будучи дисциплинированными сибиряками, близко знакомыми с такими проявлениями государственности, как депортация и ссыльное поселение, они четко осознавали необходимость соблюдения законов и исполнения прокурорских постановлений, отчего находились в некотором замешательстве.
К самим же Венцелям группа психологической обработки попала только часов в десять вечера. Мать Валентина Ивановна вела себя сдержанно, объясняла, что вот в «Известиях» про неё писали, что она похоронила чужого сына, а теперь не отдает его, чтоб не лишиться выплат и льгот, полагающихся на погибшего. А она даже толком не знает, какие у неё льготы, но желает от всего немедленно отказаться в пользу президента Ельцина. И вообще ради Бога оставьте меня в покое, не мучьте, сколько можно, сына не отдам: живого не смогла защитить, так хоть мертвого уберегу.
– Экспертиза займет месяц, не больше. Если это ваш сын, его привезут обратно и похоронят с почестями, цветами, венками и салютом, - объясняла ей группа обработки.
– Сколько раз я ходила к нему, мне ни разу даже не кольнуло, что там, может, и не Женька, - отвергала их доводы Валентина Ивановна.
«А если все-таки не Женька, - думала я. – Тогда у неё уже не будет этой могилы. Тогда ей даже на кладбище ходить будет не к кому, и вместо этой последней опоры в душе останется одна черная безнадежная пустота. А с другой стороны как же мать Тумаева? У неё-то, выходит, только такая пустота и есть».
Венцели не согласились. Обещали думать до утра. Однако прокурорские работники были полны решимости выполнить приказ. Потому что если сейчас не выполним, все равно через месяц снова придется ехать и ходить по тем же кругам.
Руководитель нашей группы старший помощник прокурора Володя сказал, что сам он женщину, конечно, трогать не будет, но если завтра она снова уляжется на могилу, то «Право матери» вместе с психологом должны будут вежливо подхватить её под руки и отвести в сторонку.
«Право матери» и психолог согласно кивали головами. Сложения девушки были весьма субтильного. Я плохо представляла, как они смогут справиться с солидной Валентиной Ивановной, тем более если та разъярится аки зверь.
- Она в тот раз даже врача к себе не подпустила, – сказала психолог, подумав, видимо, о том же.
– Значит, надо позаботиться, чтоб завтра приехал тот врач, которому она доверяет, - не понял её опасений Володя, твердо решивший выполнить задание, утвержденное не только военным прокурором Москвы, но и самим Главным военным прокурором.
Х Х Х
Наутро на кладбище прибыла та же самая колонна «коричневой чумы», в прошлый раз поразившая мать Венцеля. Грузовик с солдатами и лопатами, огромный ящик, чтоб переложить туда «цинк», куча легковушек с военкомовским, милицейским и прокурорским начальством, руководители областной администрации и автобус с двадцатью омоновцами в касках и бронежилетах. У ворот машины остановились, и вся толпа, нерешительно потоптавшись на месте, двинулась к могиле, возле которой уже стояло человек пятьдесят урюпинцев. Снаружи ограду могилы окружили родственники Венцеля, а мать его готовилась отражать нападение изнутри, глядя на приближающихся мучителей затравленным взором.
– Как будто второй раз убивать идем, - тихо сказала я шедшей рядом Любови Андреевне, заместителю главы районной администрации.
– И не говори, – отозвалась она, глядя вперед на окаменевших Венцелей.
Командовал всем действом облеченный властью Володя. Все шло строго по правилам: протокол, две камеры, представление участников следственных действий, понятых, свидетелей. Есть желающие сделать заявление?
– Есть, – сказала Валентина Ивановна и заплакала. – В чем моя вина? В том, что я сына родила, воспитала, а вы у меня его отняли, на никому ненужную войну отправили, убили там и даже тело его вернуть по-человечески не могли, а теперь и могилу отнимаете? Уезжайте, прошу вас, уезжайте. Оставьте меня в покое. Вы его убили, а теперь и меня убиваете.
Она много чего страшного сказала в своем заявлении. И про президента, и про власти, и про войну, и про жизнь свою. Женщины вокруг тоже заплакали.
Валентина Ивановна закончила выступать и тяжело опустилась на лавочку. Володя попытался объяснить присутствующим правомочность своих действий, но понимания не встретил. «Не разрешаю», – произнес отец Венцель таким тоном, что отпали всякие сомнения насчет возможного мирного разрешения конфликта, и встал рядом с лавочкой.
Тогда дали слово главе районной администрации. Тот сказал: «Насильственное раскапывание могилы приведет к массовым беспорядкам. Позволить – не могу».
Урюпинцы, сверкнув глазами, подтвердили: «Только троньте – у нас тут вторая Чечня начнется».
Железный человек Володя велел звать солдат с лопатами и приступать к следственным действиям. Солдат в ворота не пропускали, ему пришлось самому идти за ними. Привел четверых, построил, лопаты на плечо. Но к могиле-то им все равно не дадут пройти.
Тишина. Урюпинцы застыли. Одно неверное движение, и начнется как минимум драка. Хорошо, если никто не прихватил с собой двустволку или дедовский обрез.
– Начальника милиции прошу обеспечить условия для выполнения следственных действий, – приказывает Володя.
– Нам поставлена задача – охрана общественного порядка. Общественный порядок не нарушается, – говорит начальник милиции, не трогаясь с места. – Оснований для каких-либо действий у нас нет.
Всё? По Володиному лицу нельзя сказать, что он сейчас будет делать. В принципе, чтобы выполнить задание прокурора, ему остается спровоцировать нарушение общественного порядка. Самому толкнуть кого-нибудь посильнее, или пусть психолог идет брать Валентину Ивановну под руки. Тогда и милиции придется вмешаться.
– Вы отказываетесь обеспечивать условия для исполнения следственных действий? – снова переспрашивает Володя.
– Отказываюсь, – говорит начальник милиции.
– В связи с отсутствием условий для проведения следственных действий следственные действия приостанавливаются, – объявляет Володя. – Всех участников прошу проследовать в сельсовет для просмотра видеозаписи и составления протокола.
Х Х Х
Урюпинцы выдыхают. Но это еще не конец. Возле могилы появляется мать Тумаева в черном платке. Она тоже хочет сделать заявление.
На неё прямо страшно смотреть, такая она поникшая. Она, бедная, так надеялась, что сегодня наконец получится. После двух лет беспощадной борьбы за останки сына их достанут из земли, и останется потерпеть всего лишь месяц, прежде чем она наконец получит их и увезёт домой – туда, где они и должны быть.
– Поверьте, это не ваш, это мой сын, – умоляет мать Тумаева, опершись на ограду. – Он был в белом свитере, а есть свидетели, они говорят, отправляли мы тогда это тело, и было оно как раз в белом свитере. А у Венцеля не было белого свитера. Отдайте мне сына, это он здесь лежит.
Её не перебивают, но и слушать не хотят.
– Какой там свитер, – машет рукой дядя Венцеля. – Здесь дотла сгоревший лежит. Мы гроб вдвоем несли, и то легко казалось. Никакого свитера вообще не могло остаться, если уж тело так выгорело…
Она так и не может поверить, что сын остается здесь. Сейчас пойдем в сельсовет, может быть, там спохватятся, что-то передумают, переделают…
– Надо было выставить с утра оцепление вокруг кладбища, – ругается её адвокат. – Спокойно бы приехали, выкопали. Постановление есть? Обязаны выполнять.
Да, но что бы тогда с Венцелями было? Мать, наверно, на месте бы умерла, увидев, что его увозят.
Х Х Х
Участники следственных действий собрались в сельсовете, смотрят только что сделанную видеозапись. Старший помощник прокурора Володя выходит на улицу перекурить. Он под большим впечатлением от увиденного.
– Какой же я скот! – с изумлением говорит он. – Я даже не подозревал, что могу себя так вести.
Энергичный адвокат Тумаевой уже успел приложиться, отметить мероприятие: «Там же одни только их родственники собрались, на кладбище. Там же из села никого и не было. Только эти Венцели. Немцы. Фашисты. Чего их слушать…»
Он подмигивает мне и зовет купаться на озеро: «Ну что, выкопаем сегодня? Я думаю, выкопаем». Веселый такой. Полковник в отставке, службу закончил в должности председателя военного суда 14-й Приднестровской армии.
Протоколирование продолжается до самого вечера. Участники следственных действий изнывают от жары и безделья. В пустынном, безденежном Урюпине не разгуляешься. Пыль, теленок в кустах, повозка с сеном, женщина с чемоданом пошла на пруд стирать… Родиться в таком вот Урюпине и всю жизнь нести этот крест. Даже название у него – символ. Именно так должны называться российские плантации для выращивания пушечного мяса.
Следственная группа уезжает в Барнаул только в сумерках, когда начинается дождь – первый после двухмесячной засухи. Дождь превращается в водопад, дороги не видно, машины стоят по бокам трассы, а в поле, буквально в километре от нас, бьют в землю молнии, и вспышки гроздьями салюта летят вверх, напоминая какие-то военные картины. Минометный обстрел, погубивший Тумаева и Венцеля.
P.S. Эксгумация все-таки была проведена, но гораздо позже - в 2001 г. Экспертиза показала, что на кладбище в Урюпино похоронены останки Сергея Тумаева.
Они были перевезены в Нижний Новгород, а Венцелям взамен военные привезли капсулу с чеченской землей – с того самого места, где 8 января 1995 года был бой, в котором погибли Сергей Тумаев и Женя Венцель.
Статья опубликована 6 августа 1997 г.