Дорогие читатели, сегодня мы продолжим пробовать историю на вкус. Специально для канала НЭБ Владимир Креславский написал серию рассказов о возникновении разных модных кушаний. Герои зарисовок – известные люди. На этот раз в кадре Крупская Надежда Константиновна с излюбленным блюдом Ильича (кто не помнит – вождь пролетариата Владимир Ильич Ленин).
В такие дни Надежда Константиновна (Крупская – жена Ленина) замыкалась. Она почти не поднимала глаз, мало говорила, а если и отвечала мужу, то, как правило, невпопад. Ленин злился, ругался, подыскивал как можно более обидные слова, а она продолжала молчать, только прятала за спину трясущиеся руки и не поднимала глаза, чувствуя, как они краснеют. Так было, когда она впервые узнала о Володиной измене, когда поняла, что у них не будет детей, и вот теперь – когда началась война, и Россия стала еще дальше, чем была до сих пор. Теперь они с Володей – враги. Захотят вернуться через Париж – арестуют; через Германию – путь и вовсе закрыт, а пропустят немцы – дома обвинят в предательстве. А Наде с мамой в отличие от мужа родины не хватало – там даже воздух, как сейчас ей казалось, был другой, чище что ли?
– Надя!
Надежда Константиновна вздрогнула: она не слышала, как вернулся муж.
– Надя!!!
Господи, до чего она теперь боялась этого голоса! Но поспешила, боясь, что истерика перерастет в брань.
Увидев жену, Ленин смерил ее намеренно невидящим взглядом и процедил:
– Буду работать, ужин подашь в кабинет. И передай матери, чтобы вела себя тихо. В прошлый раз она говорила так громко, что я не мог сосредоточиться.
Это была неправда. Мать Надежды Константиновны болела, переезд из Австрии утомил ее, и она почти не разговаривала. Но Крупская ничего не ответила, повесила сброшенный мужем макинтош на вешалку и побрела на кухню.
Сначала, когда австрийцы выпустили Володю из тюрьмы и дали им разрешение на проезд в Швейцарию, Надежда Константиновна обрадовалась – в Женеве и Цюрихе тогда собралась целая колония русских, и она надеялась встретить тех, кто, как и она, переживал изгнание. Но Ленин, в своей обычной манере, ничего не объясняя, почти сразу по приезде, в сентябре четырнадцатого велел собираться в Берн – городок, своей тягучей провинциальностью напоминавший Наде заплесневевший сыр. Даже швейцарские газеты выходили здесь с опозданием, почту же из России приходилось дожидаться неделями.
Она долго собиралась, прежде чем поговорить с мужем, объяснить ему, почему, если уж занесло их так далеко, лучше жить поближе к своим. Надя даже записала на листочке, о чем надо обязательно сказать. Но когда осмелилась и заговорила… Крупская зажмурилась оттого, что снова вспомнила все те резкости, что наговорил тогда муж.
– Да ты хоть представляешь себе, какая дорогая жизнь в твоем распрекрасном Цюрихе?! В два, в три раза дороже, чем в Берне! Может быть, сама хотя бы франк заработала?! Так не тяни, не прячь, где этот твой франк?! Я работаю, как проклятый, а гонораров нет! Бонч только обещает, а швейцарцы сбор за проживание требуют, иначе выметут! Поганой метлой выметут! Что тогда будем делать?!
Надежда Константиновна вздрогнула, будто Ленин снова обрызгал ее слюной, и потянулась к кухонному шкафчику, в котором хранила продукты.
Начатая бутылка вина, яйца, топленый жир, начавшие прорастать луковицы, масло… Проверяя себя, Крупская открыла еще несколько шкафов, но ничего не нашла. Ленин не любил яичницу, но ничего другого, как приготовить ее, не оставалось. Надо было придумать что-то особенное, чтобы ужин не казался таким убогим, и тогда, возможно, удастся избежать ругани. Надя присела на табурет и поднесла дрожавшие руки к вискам. Господи… – она прижала ладанку, спрятанную на груди.
Уже давно Крупская привыкла к фанатизму мужа, но ей до боли не нравилось то, что он делал сейчас. Когда сегодня он вышел на почту, она, убираясь в его кабинете, заглянула в записи, что были разбросаны на столе. Статья называлась «Война и российская социал-демократия». Надежду Константиновну поразил цинизм, с которым Ленин писал, будто ставил диагноз: «При данном положении нельзя определить, с точки зрения международного пролетариата, поражение которой из двух групп воюющих наций было бы наименьшим злом для социализма. Но для нас, русских, не может подлежать сомнению, что с точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов России наименьшим злом было бы поражение царской монархии…»
Как можно желать поражения своей стране?! Стране, которая тебя воспитала, дала образование? Крупская почувствовала, как по щеке поползла слеза. Вступая в партию, она и представить себе не могла, что юношеская увлеченность может завести так далеко.
Она подошла к окну, всплеснула руками, увидев бредущую по улице овцу, и, кажется, впервые за долгие дни улыбнулась. И этот город называется столицей!
Надя вернулась к столу, взяла небольшую луковицу и принялась ее чистить. Потом выбрала кастрюлю, налила примерно на сантиметр оливкового масла и поставила на плиту. Когда масло разогрелось, опустила туда кружками нарезанный лук и дождалась, когда он подрумянится. Выложила на полотенце и оставила подсыхать.
– Надя!
Крупская вздрогнула.
– Мне долго ждать?!
Надежда Константиновна прокашлялась и только после этого, убедившись, что голос не дрожит, ответила:
– Сейчас, Володя! Уже скоро. Ты будешь вино?
– Нет, оно кислое! Завари чай! Только свежий! А то принесешь как вчера суточный, у меня до сих пор от него в горле першит.
Надежда Константиновна вдруг заметила, что кивает, хотя мужа, которого она так боялась, рядом не было. За годы, проведенные вместе, она привыкла слушаться и разучилась возражать.
Мелко нарезав отставленную до того вторую половину луковицы, Надя поджарила ее на сливочном масле и, когда лук размяк, сняла сковороду с огня. Снова открыла шкафчик и достала оттуда лукошко с яйцами. Теперь надо было торопиться, а то после прошлого скандала она не спала всю ночь…
Когда яичница была готова, Крупская выложила ее на тарелку, поставила на поднос, наполнила чашку простой водой и медленно пошла в кабинет мужа.
– Что это? – он даже не обернулся.
– Яичница.
– Поставь.
Крупская поставила поднос на табурет возле стола, но уходить не торопилась.
– Что надо? Иди, иди! Ты же знаешь, я не люблю, когда стоят за спиной!
– Я только хотела сказать, – Надежда Константиновна сама удивилась тому, как уверенно звучал ее голос, – что чая нет. Я принесла воды.
Ленин даже не поднял головы:
– Хорошо. А теперь дай работать.
– И яичница.
– Что яичница?!
– Я знаю, что ты ее не любишь, но это особый рецепт. Мне говорили, что именно по такому рецепту готовили в Ясной Поляне.
– Да причем здесь это?! Дура!..
Но Надежда Константиновна уже не слушала. Она сказала то, что хотела. Она отлично знала человека, с которым жила столько лет. Теперь он не только съест эту яичницу, но еще и завтра попросит. А то, что придумала ее не Софья Андреевна Толстая, а надоевшая с годами жена – так об этом ему знать не обязательно.
Надежда Константиновна оказалась права. С того дня Ленин не только полюбил яичницу с луком, но даже просил приготовить ее для зачастивших со временем друзей.
– А вы знаете, дорогой, по чьему рецепту сделана эта яичница? – спрашивал он, хватая собеседника за лацканы пиджака. – Ее для графа Толстого делали в Ясной Поляне! Не знаю, откуда Наденька узнала об этом, но вкусно – пальчики оближете!
- Владимир Креславский
Яичница-болтунья с луком и зеленью
На 2 порции: 4 крупных яйца, одна средних размеров луковица, 50 г укропа, черный молотый перец, соль, 50 г сливочного масла, оливковое масло
Почистить луковицу и разрезать ее пополам. Одну половину порезать колечками, поджарить в оливковом масле до розового хруста и дать высохнуть на полотенце или бумажной салфетке.
Вторую половину луковицы мелко порезать и жарить на сливочном масле до мягкого состояния (5-6 минут). Снять с огня, но из сковороды не вынимать.
В миску разбить яйца, посолить по вкусу и обильно поперчить, взбить и вылить в сковороду с размягченным луком. Готовить на небольшом огне, постоянно помешивая. Снять с огня, когда масса загустеет, но сохранит сочность. Добавить предварительно измельченный укроп, перемешать, выложить на тарелку, а сверху посыпать поджаренным во фритюре и подсохшим луком.