В кадре грузный мужчина. Немолод, возраст сильно за сорок. Приглаживает тёмные, с проседью, волосы. Выдохнул, одним движением воткнул в рот стопку водки. Камера делает наезд, крупно показывая, как он морщится, закусывает бутербродом с икрой – крошки хлеба с красными зёрнышками оседают на вытертой кофте с пожелтевшими оленями.
Камера отъезжает назад, показывая, как мужчина карманной гильотиной подрезает край доминиканской сигары. Жёлтый язычок пламени поджигает сигару, голова окутывается облаком дыма. По нижнему краю экрана плывёт надпись: «Григорий Рукодельников, сценарист».
Камера смещает фокус чуть вправо, в комнате появляется поджарый мужчина. Скорее всего, ровесник Рукодельникова, но выглядит моложе – в теле ни грамма жира, спортивный, одет чрезвычайно аккуратно, с иголочки. Проплывает надпись: «Владимир Серебряков, сценарист».
Мужчины здороваются за руку. При этом Григорий чуть склоняется, показывая таким образом, что Владимир главный в тандеме сценаристов – скорее всего, ведёт финансовые дела. Они садятся на стол, где расставлены пустые тарелки, лежит ворох бумаг. Подходит официант в белом кителе, что-то спрашивает. Рукодельников продолжает курить, Серебряков постукивает пальцами по столу. Получив указания, официант кивает головой, удаляется из кадра.
Камера сдаёт назад, зритель видит двухэтажное здание, окутанное по периметру гирляндой. День пасмурный, поэтому разноцветные огоньки гирлянды выглядят довольно эффектно. Сценаристы находятся в мансардном этаже здания. Включается звук, зритель слышит диалог мужчин. В ходе разговора выясняется, что коллеги зарабатывают написанием сценариев телевизионных сериалов. Но с недавних пор дуэт в кризисе: продакшн-студия забраковала третью версию нового сериала.
– Недорабатываем, – произносит Владимир, чуть подавшись вперёд. – Не хватает закрученности, интриги. Правдоподобности не хватает, Гриша… Конкретно твой персонаж, дружище, и недели не протянул бы на улице!
– У тебя лучше что ли? – огрызается Григорий, роняя пепел на вязаных оленей. – Проект общий, значит, оба недорабатываем.
– На вот, из последнего… – Серебряков шуршит бумагами. – «Журналист-спецназовец», которого ты зачем-то втащил в сюжет. Плоско, пошло!
– На подобных клише весь Голливуд стоит!
– Ну и пусть стоит… Но одноразовые схемы живут не более трёх месяцев. А дальше мрут безвозвратно. Хорошо если себя в ноль окупят… Кассовых проектов, знаешь ли, считанные десятки. А бездарных провалов – тысячи. Поверь, в данной системе стабильный заработок только у производителей декораций в Новой Зеландии.
– Намекаешь на Питера Джексона? А в чём там проблема? Известнейшая трилогия, великолепно снятый фильм, и…
– Но в какое бессмертие засунуть твоего «журналиста-спецназовца» из последнего варианта? – перебивает Серебряков. – В какой редакции ты видел отставного спецназовца? Сознайся, в какой?
– Эффектный литературный ход!
– В самом деле? Тогда эффект достаточно слаб…
– Не смейся… Его таки купят! – машет руками Рукодельников. – Дать какое-нибудь звучное название, например, «Смерти вопреки», и снять в режиме снаффа.
– В каком-каком режиме?
– Реального времени, такой специфичный формат.
– М-да… – вздыхает Серебряков. – Похоже, споткнёмся и в четвёртый раз…
Возвращается официант, выгружает на стол тарелки. Григорий продолжает курить, его коллега с очевидной жадностью набрасывается на еду.
– Скучно мне, Вова! – говорит Григорий, выстраивая кольцо из сигарного дыма. – Ты бы знал, как опостылела эта показная ерундистика…
– Всё потому, – режет мясо Владимир, – что не знаешь ты реальной жизни. Живёшь в своём литературном аквариуме и дальше нос не высовываешь.
– Да знаю я всё…
– Серьёзно? А хочешь пари? Я берусь продать этот сценарий. А ты пробуешь выжить месяц на улице. Без дома, без денег, без документов…
– В чём цимес? – хмурится Рукодельников.
– Победитель получит гонорар за сценарий – абсолютно весь.
– И всего-то выжить месяц на улице?
– Верно…
Григорий хмурится ещё сильнее – зрителю понятно, что мужчине не нравится эта идея. И если бы не давление Серебрякова, он бы наверняка отказался.
Камера, крупно: Григорий давит окурок сигары в пепельнице. Наливает рюмку водки, выпивает, закусывает чем-то из тарелки, глубоко задумывается. В этот момент зритель имеет возможность наблюдать за его мечтами. Григорий представляет себя на пляже, где белоснежный песок и спокойное бирюзовое море. Смуглая девушка заглядывает в глаза, мужчина ёжится от удовольствия, любуясь красавицей. Откинув прядь тёмных волос со лба, девушка лукаво улыбается, дергает за бантик верхней части купальника. Полоска тёмной ткани падает на песок и…
Камера возвращает зрителя на мансарду кафе.
– Ладно, – прожёвывает слова Рукодельников. – Согласен. Пари так пари…
Мужчины жмут руки друг другу.
– Сдавай телефон, бумажник, ключи от квартиры, – тянет ладонь Серебряков. – И не вздумай жульничать: всё равно узнаю…
Толстяк выкладывает требуемое, выпивает рюмочку на посошок.
– Ладно, – говорит. – Пойду…
– Угу, – кивает Владимир. – В новую жизнь.
Рукодельников тяжело топает с мансарды. Камера выключается.
***
В кадре аллея городского парка. Рукодельников дремлет на лавочке под кустами цветущей сирени. Карманы его кофты вывернуты, подбородок опущен. Он периодически издаёт какие-то звуки, всхрапывая, как конь. К скамейке приближается компания пацанов. Самый шустрый заглядывает в лицо спящего. Оборачивается, показывает остальным большой палец. Трое мальчуганов подбираются вплотную, осторожно ощупывают карманы Григория.
– А ну, кыш! – просыпается Рукодельников.
Пацанята прыскают в разные стороны.
– Нет у меня ничего… – кричит вслед Григорий. – Совсем ничего!
Камера сдаёт назад, показывая темнеющее небо. Мужчина чешет живот, с тревогой поглядывая на тучи.
– На вокзал надо, – произносит вслух. – Посижу, освоюсь, там видно будет.
Рукодельников поднимается, ковыляет по парку в направлении автобусной остановки. Камера следует по пятам, показывая, как он забирается в подошедший автобус.
Сцена внутри автобуса. К стоящему Григорию подходит кондуктор, просит купить билет. Тот лезет в карман, вспоминает, что денег нет, начинает что-то рассказывать. Камера фиксирует выражение лица кондуктора – женщина понимает, что ей врут. Когда автобус останавливается на следующей остановке, кондуктор тычет рукой в сторону выхода. Григорий повышает голос, до зрителя доносятся слова:
– Бабушка болеет! Честное-пречестное слово!
Губы женщины-контролёра сжимаются, она похлопывает себя по плечу, словно по погону, подносит ладонь к уху, имитируя «звонок туда». Рукодельников хмурится, покидает автобус…
Он долго бредёт пешком. Уставший, измученный, оказывается возле железнодорожного вокзала. Проходит сквозь рамку досмотра. Камера сопровождает по лестнице – Григорий следует по указателям в зал ожидания. Двигаясь мимо вокзального кафе, Рукодельников вдруг замирает. По сути, это точка экспресс-питания по принципу «быстренько сел-съел-ушёл». Сценарист замечает, как женщина с ребёнком отреагировали на звуковое объявление. Они сорвались с места, оставив нетронутыми сдобную булку и стакан компота.
Мужчина мгновенно захватывает добычу. Очевидно, его самого изумляет отсутствие брезгливости при подобном способе пропитания.
– Надо же! – бормочет. – Вот ведь!
С другого столика отчаливает пузатый дядя, оставляя полную чашку кофе, яблоко и половину бутерброда с котлетой. Рукодельников съедает и это, завершая, таким образом, нехитрый ужин.
Поглаживая себя по животу, шагает в зал ожидания.
– И останется двадцать девять дней… – повторяет вслух.
Камера движется за ним. Григорий втискивается на свободное место. Сон быстро побеждает его. Зрителю вновь демонстрируют бирюзовое море, пляж, улыбку загорелой женщины…
Рукодельникова будит толчок в ногу. Он открывает глаза, видит нависших полицейских. Один поигрывает чёрной дубинкой, второй держит пакет с чипсами.
– Билет есть? – спрашивает тот, что с дубинкой.
Другой хрустит чипсами.
– Нету… – отвечает Григорий.
– А вообще документы?
Григорий суёт руку в карман, но вспоминает, зачем он здесь.
– Нету…
– Двигай на воздух, незачем место занимать.
– Ребят, я писатель, правда! Документы дома забыл!
– Вот и шагай домой, – повторяет мент, постукивая дубинкой по креслу.
Рукодельников неохотно поднимается, ковыляет к выходу. По пути ловит взглядом положение стрелок на вокзальных часах – далеко за полночь. Выбирается на перрон, вздрагивает от порыва холодного ветра.
– Как пацан, честное слово! – ругает самого себя. – Всё водка проклятая… Брошу пить, брошу. Займусь фитнесом, например. Или йогой…
Добирается до конца перрона, спрыгивает на щебёночную насыпь, бредёт вдоль железнодорожных путей. Редкие фонари жёлтыми пятнами освещают путь.
– И чего я сюда иду? – останавливается, задаёт вопрос в темноту. – Задумался, тетеря…
Резко сворачивает в сторону предполагаемого города, движется вдоль кирпичной стены какого-то склада. В спину грохочет проносящийся поезд. Мужчина минует поворот, натыкается на высокий дощатый забор. Несколько досок выломано, за ними освещённое пространство. Подумав, Рукодельников лезет сквозь дыру и оказывается в районе с бесконечными рядами двухэтажных бараков. Вдоль них хлипкая дорога с шаткими столбами освещения.
Камера выхватывает уставший взгляд, руки, которыми он обхватил сам себя – зябко. Вскоре Григорий оказывается в глубине заброшенного района и после нескольких поворотов понимает, что заблудился. Зритель наблюдает, как он мечется, натыкаясь на валяющуюся рухлядь и кучи мусора. Наконец он заходит в один из бараков, видит сломанную кровать. Садится на продавленный матрац. Вытягивает гудящие ноги, вспоминает девушку с пляжа, её точёную фигурку…
– Старый я для такой красавицы… – бормочет он. – Рыхлый, больной, уставший. Как этот барак…
Очевидно, в бок его что-то кольнуло. Григорий шарит по матрацу, обнаруживает ржавую отвёртку. Пожимает плечами, перекладывает находку в карман кофты. Кадр медленно гаснет… А когда камера оживает, зритель видит Рукодельникова: тот спит в комнате. Уже светло, утро. Сквозь выбитый дверной проём видно, как на улице горит костерок. На деревянных ящиках сидят два оборванца и жарят сосиски, доставая их из объёмного пакета. Едят весьма неаппетитно: чавкают, рыгают, прикладываются к бутыли с мутным содержимым.
Зритель наблюдает, как Григорий проснулся и опять трёт живот – очевидно, мужчина проголодался. Выбирается наружу, подходит к костру.
– Здравствуйте, – подчёркнуто вежливо произносит он. – Я очень хочу есть! Дайте мне сосиску! Пожалуйста!
Однако, незнакомцы не обращают никакого внимания. Тогда Рукодельников наклоняется и самостоятельно добывает сосиску из пакета. Один из типов хватает палку, бьёт сценариста по плечу.
Григорий вскрикивает, сосиска выпадает из пальцев.
– За что? – вопит он.
Второй достаёт нож, и Рукодельников в ужасе замечает на лезвии бурые пятна. Григорий разворачивается, бежит куда глаза глядят. Вслед ему несутся гогот и улюлюканье…
Камера показывает окраину города, шоссе возле заброшенного дачного посёлка. Здесь придорожное кафе, мусорные баки которого полны свежими объедками: остатки шашлыка, хлеба, фрукты-овощи, даже полбутылки сухого вина. Во весь экран довольное лицо Рукодельникова. Он выбрался из заброшенного района, набрал охапку разных вкусностей и пирует в кустах. Заметно, что мясо бьёт его по желудку, вино – в голову. Григорий совершает второй рейд к мусорным бакам, отыскивает жирный окурок и прикуривает от углей в мангале.
Он глубоко вдыхает табачный дым, медленно выпускает наружу, по выражению лица зрителю абсолютно понятно: Рукодельников счастлив.
– Что ты делаешь, гад?! – кричит кто-то.
От резкого окрика мужчина испуганно сжимается. Поворачивается на голос, видит маленького злого человечка в истерзанном ватнике. Бомж, точно такой же, как и Григорий в настоящий момент.
– Чего смотришь? – человечек толкает сценариста в грудь. – Это моя территория! Вали отсюда! Быстро!
У Григория багровеет лицо. Похоже, он не может себе представить, как можно покинуть великолепие мусорных баков.
– Нет… – скрипит он. – Никуда я отсюда не уйду.
– Что?! – орёт человечек, глаза его белеют от злости. – Вали отсюда, кому сказал!
В кармане кофты Григорий нащупывает рукоятку отвёртки, крепко сжимает её.
– Я никуда не уйду! – повторяет окрепшим голосом.
Маленький бродяга хватает сценариста за рукав. Григорий выхватывает отвёртку, суёт куда-то под ватник конкуренту. Человечек таращит глаза, хрипит. Камера делает наезд на его лицо, крупно показывает пену на губах, возвращается на общий план. Рукодельников отбрасывает от себя отвёртку, не оглядываясь, бежит в сторону заброшенного посёлка. Когда силы иссякают, падает на разбитую дорогу. Пот пополам с грязью льётся по его щекам.
Крупно: лицо Григория у дорожной лужи. В серой воде отражается измученный человек. Очевидно, его одолевает жажда. Он делает характерное движение губами, словно хочет напиться. Но в последний момент перебарывает себя, отворачивается от воды…
В следующей сцене Рукодельников бредёт по дачному посёлку. Взгляд его безумен, он смотрит на выбитые глазницы домиков и, кажется, что-то ищет… Возле одного дома останавливается. Заходит внутрь, видит в углу кучу тряпья. Обессиленный, валится туда, засыпает. Зрителю показывают застилающую тьму снов. Сквозь неё проступает тайский песок, та самая смуглая девушка, но чернота дотла выжигает её. Нет ничего – ни жалости, ни сожаления. Только желание жить вопреки всему.
Смерти вопреки.
***
Камера показывает уютный дачный домик. На веранде в кресле-качалке сидит человек в махровом халате. Он любуется отражением заката на водной глади озера. Пальцы его ног шевелятся, он что-то напевает… По осенней листве на деревьях зритель догадывается: миновало три месяца. Владимир Серебряков держит в руках блокнот, периодически делая туда какие-то пометки. Камера заглядывает через плечо – можно рассмотреть денежные расчёты. Сценарист подчёркивает цифры, отпивает из чашки с чаем, улыбается.
На веранду с грохотом влетает камень, разбивает окно – осколки мелко дребезжат по деревянному полу. Серебряков роняет блокнот, опрокидывает чашку с недопитым чаем, вскакивает с кресла. Из ниоткуда возникает жилистый мужичок с длинной палкой – держит её двумя руками, как японский меч. Густо загорелый, в пыльной одежде, мешком висящей на тощем теле. Незнакомец замахивается палкой, бьёт Владимира в колено. Сценарист падает на пол, кричит от боли.
На веранду заходят ещё двое. Одеты под стать незнакомцу с палкой – в грязных мешковатых обносках. Серебряков поднимает голову, узнаёт в одном из «гостей» коллегу-сценариста – Григория Рукодельникова. Зритель отмечает: он сильно изменился. Окреп, лишний жир сполз, словно мартовский снег с земли. Голова у бывшего сценариста бритая, на неровном черепе свежие порезы.
– Гриша? – круглит глаза Серебряков. – Ты?
В ответ Рукодельников кивает мужичку с палкой. Тот ухмыляется, высоко задирает палку, с громким «хек!» ломает второе колено.
Трое бродяг молча наблюдают, как Серебряков катается от боли по веранде.
– Не ждал меня? – спрашивает Григорий.
– Ждал! – вопит Владимир. – Но ты пропал! Я не знаю, не знаю!
– Поэтому ты заграбастал всё себе?
– Ты же пропал!
– Я – есть, – уверенно произносит Рукодельников. – Просто изменился, понимаешь? Мир полностью изменился.
Он поднимает с пола блокнот, разглядывает заметки.
– Новый проект, да? Кто на этот раз генерирует идеи?
Серебряков молчит. Камера крупно показывает ладони, которыми мужчина опирается на пол – пальцы заметно дрожат.
– Что тебе нужно? – спрашивает он. – Деньги?
– Деньги? – ухмыляется Григорий. – Нет, деньги не нужны… Требуется финал! Каждый снафф знаешь чем заканчивается?
– Убийством? – шепчет Серебряков, теперь его тело крупно бьёт дрожь.
Рукодельников переводит взгляд на жилистого мужичка с палкой. Тот отводит палку в горизонтальной плоскости, держит как бейсбольную биту, примериваясь к голове сценариста. Взгляд жилистого направлен на Григория, он ждёт команды.
А тот вдруг вскидывает к глазам левую руку. На запястье обнаруживаются «эппл вотч» прошлогодней версии. На экране вспыхивает сообщение:
«Стоп. Снято!»
(с) моё
Бумажные, цифровые, аудиоверсии моих книг на сайте books.listratkin.ru