Иван Петрович проснулся в хорошем расположении духа. Ещё бы! ему приснилась родная деревня. Так захотелось ему туда, аж сил никаких нету... Братка давно зовёт... Только вот всё некогда. Ну ничего, ещё немного, всего-то каких-то четыре года и долгожданная пенсия... Мужчина задумчиво почесал затылок. Скорей бы... Порыбачу там вдоволь, воздухом чистым подышу... А уж потом можно и работёнку какую-никакую подыскивать. Устроюсь куда-нибудь сторожем сутки-трое... А то и ноги гудеть стали и руки ломит, сердечко вот подводить стало... Пенсии-то той небось кот наплакал насчитают. Надо будет как-то выкручиваться. Трудился Петрович всю жизнь свою честно, от работы не увиливал, как некоторые. Работа тяжелая на заводе, а силёнки уже не те... Это тебе не в кабинетике бумажки перекладывать. Так думал Петрович, шагая на работу... И вся окружающая обстановка – и улица, залитая тёплым октябрьским солнечным светом, и позолоченная листва деревьев и пламенеющие кусты сентябринок и дубков - всё настраивало на позитив. Петрович жадно вдохнул воздух, напоённый запахом осени. Из-за угла, наперерез Петровичу вышел давний его сослуживец, небольшого роста, юркий, с вечно помятым лицом, любитель свежих сплетен и новостей Васька Попов...
- Здоров, Иван!
- Здорова, коли не шутишь!
- Как здоровьице-то?
- Ааа, то лапы ломит, то хвост отваливается.
- Ты это, теперя, держись, браток. Вчерашние новости слыхал?
- Какие?
- Дык сокращение на заводе... У тебя выходной был... Всем объявили... Списки зачитал Иваныч.... И тебя... Это...
Петрович остановился как вкопанный.
- Не может быть! Брешешь!
- Чё не может-то! Чё я дурак такое выдумывать... Брешешь... Если бы...
- И че теперь?
- Ну ты, вот к примеру, какого года?
- Ну, шестьдесят второго.
- От! Считай, предпенсионер. Можешь пожаловаться. Права не имеют сократить...
- Чёт мне дурно как-то... Пойдём, присядем.
- Ну, с другой стороны, чего расстраиваться. Ты же хотел в сторожа... Вот, иди.
- А жить на чё, до пенсии? Ленка замуж собралась. Деньги где взять теперь...
Они сели на лавочку. Но его собеседник не унимался : « От гады, да Петрович?»
- Да уж...
Петрович схватился за сердце. Вдруг его сжало, стало невыносимо больно. Мужчина на какой-то миг зажмурил глаза. Боль прошла. Стало легко и свободно. Петрович встал с лавочки. Васька склонился над кем-то. Присмотрелся. На лавочке, завалившись на бок, лежало его собственное, бездыханное тело.
Петрович растерянно смотрел на себя, силясь понять, как такое может быть.
- Умер я, что-ли?
Васька, трясущимися руками набирал номер скорой.
- Не надо, Вась... Всё уже... Порыбачил... Съездил на родину...
Но Васёк его не слышал. Он бегал вокруг его тела, пытаясь помочь.
- Петрович... Ты это... Потерпи, скорая едет уже... Петрович, а?
Вдруг, прямо перед ним появился необыкновенной красоты тоннель, из которого вышла мама. Только выглядела она совсем молодой, младше самого Петровича...
- Сыночек мой, Ванюшка... Как же я соскучилась по тебе...
- Мама!
- Да, сыночек, я... Они крепко обнялись...
- Идём, сынок.
Петрович протянул руку матери и они вошли в тоннель, сияющий необыкновенным, мягким светом... Стали подниматься по какой-то блистающей лестнице вверх. Петровичу казалось, будто весь этот свет наполнен любовью. Стало легко и приятно. Все тяжелые мысли покинули мужчину...
Поднявшись наверх, Петрович обомлел от увиденного. Перед его взором возникла невероятно красивая картина. Впереди, под голубыми небесами, с проплывающими по ним пушистыми, сияющими, нежными облаками, освещённая солнечным светом, виднелась дорога, по краям которой росли благоухающие разноцветные, совсем не похожие на земные, цветы с крупными яркими лепестками. Вдалеке виднелись цветущие деревья, за которыми стояли ухоженные , похожие на пряничные, будто сошедшие со страниц детских сказок, домики.
Он повернулся к матери: « Как же здесь хорошо!»
- Это, что рай?
- Нет, сынок. Это самый, что ни на есть, его краешек. Здесь я и бабушка живём. И сынок твой...
- Не понял...Кто?... А папка?
- Папка в другом месте. Уж больно греха на нём много было. Да и покаяться не захотел... Идём.
Когда они оказались у дома, Петрович с удивлением обнаружил, что дом этот удивительно похож на родительский. Деревянный, с окрашенным красно-коричневой тракторной краской крылечком, резными, ярко-голубыми ставенками и крышей из серого шифера. Точно такой... Та же, белоствольная, посаженная бабулей, берёзка с нежными, клейкими листочками прямо у дома, под окнами. Та же лавочка, которую смастерил когда-то для бабули дед... Детские воспоминания нахлынули на него потоком... Вспомнил как бегал у этого дома малышом,под присмотром бабы... Как мамка провожала его в школу, украдкой крестя его на дорогу... И как выносили из этого дома маму, провожая в последний путь... Как продал этот домик за бесценок... Вытер набежавшую слезу.
Из дома вышли двое – молодая, красивая женщина и юный, лет двадцати парень, очень похожий на самого Петровича, только моложе. Те же голубые, широко раскрытыё глаза,прямой нос, широкие плечи. От него шло какое-то сияние, нежный, ласковый свет...
- Узнаёшь, внучок?
Иван стоял в смятении.
- Я же это, баба Настя твоя, – рассмеялась женщина,– мы здесь все молодые... Так то.
Она раскинула руки для объятий. Иван бросился к бабуле. Обнялись. Подошел юноша : «Здравствуй, отец».
- Отец? Ты парень о чём? Нет у меня сына. Дочери вот есть, две... А сын откуда?
Иван вопросительно взглянул на маму.
Та кивнула: « Твой, Ванюша, сынок, нерождённый».
- Не понимаю...
- А ты вспоминай. Как Вера забеременела... Как ты кричал на неё... Заставил аборт сделать. Как плакала она. А ты твердил, что нет у вас средств ещё один рот кормить, одевать, обувать...
Петрович вспомнил.
- Да я же, - слёзы потекли по щекам мужчины, – я же не знал, что так , что он живой...
- Живой...
- Прости, сын... Прости... Он опустил глаза...
- Вот и вырос внучек здесь, со мной. Господь смилостивился, и окрестили здесь. Вот и вырос здесь наш Алёшенька. Вот так... Невинная душа, чистая... Убиенная...
- Я не сержусь, отец, не плачь... Мне хорошо здесь. Мне тебя жаль... Очень...
Их разговор прервали вдруг появившиеся из ниоткуда зловонные, мерзкие и чёрные ликом твари, немного похожие на людей.
Женщина с грустью посмотрела на сына и тихонько шепнула: « Ты, сыночка, главное моли Господа о прощении. Может и помилует»...
Они окружили Петровича. Начали хватать за руки, выкрикивая обвинения.
Один из них, толстый, покрытый свалявшейся, лоснящейся шерстью, старый бес выкрикнул: « Он всю жизнь сквернословил! Ко мне! Ко мне!»
Другой, тощий кричал : « Нет, он мой, он брехал и жене изменял!».
Третий, отталкивая товарищей, гнусавым голосом пропищал : « Его и за убийство можно! С жёнушкой решали от сынка избавиться. Он виноват! Он!»
Мать зарыдала.
- Пресвятая Богородица, милостивая Царица Небесная, помоги ему! Не пройдёт мытарства!
Вдруг, прямо с небес на землю, излучая сияние, на белых , сверкающих крыльях спустился Ангел. Его нежное лицо тоже излучало сияние. Яркие, синие глаза смотрели на Ивана с тревогой и состраданием. Бесы мгновенно отступили назад. Не решаясь ретироваться, стояли в ожидании. Он повернул в их сторону голову : « Вам кто позволял сюда являться?»
- Да мы... Да он... Он наш!
- Вон отсюда. Ему дали отсрочку.
Бесы потоптались в нерешительности и исчезли...
Ангел, обращаясь к Ивану тихо произнёс : « Тебе пора... Ты слышал... Накуролесил ты за свою жизнь немало. Но время всё исправить у тебя есть... Её благодари».
Он кивнул в сторону матери.
- Она молилась о тебе... Много молилась.. Теперь и ты молись и добрые дела не забывай творить, всё теперь в твоих руках... Пора...
Петрович в последний раз обнял маму, бабушку и вновь обретённого сына.
Ангел взял его за руку. Мужчина на мгновение зажмурился. А когда открыл глаза, увидел потолок скорой помощи и удивлённое лицо пожилого доктора.
-Жив! Не может быть! Мы уже, мужик с тобой того... Попрощались...
Когда мужчина оказался дома, первым делом попросил прощения у своей жены.
Ты прости меня, мать. Я ведь дурак тогда был... За сына прости...
Ты это о чем?
Я тебе сейчас расскажу. И он поведал обо всем, что видел там и о подаренной ему отсрочке... Плакали оба...
- Прости нас, Господи!!
Через много лет, лёжа на смертном одре, Петрович со страхом смотрел в вечность... Но он успел... Отмолил... И у знакомого уже тоннеля его ждал улыбающийся Ангел, весёлая мама и его повзрослевший сын, которому всегда теперь будет тридцать три...