Крымская война оказалась для России громадным потрясением и во многом определила политику страны на будущие десятилетия. Однако работы над ошибками проведено не было, и в любой сложной ситуации Россия как огня боялась создания новой коалиции, направленной против нее.
Кроме того, в политическом руководстве Петербурга прямо-таки витало желание отомстить Австрии за ее «предательство» в Крымскую. Логика тут была простой – в 1849 году русские Вену спасли, а она в 1854-м заняла позицию нейтралитета, враждебного России. Вообще, месть – не самое лучшее основание для внешней политики. Но, к сожалению, только некоторые русские чиновники высокого ранга понимали это. Среди них, например, видный русский дипломат граф Николай Павлович Игнатьев. Он писал: «У нас коварство и неблагодарность Австрии в настоящую войну оказались общим ходячим мнением, но разговоры о благодарности или неблагодарности в политических областях, показывает только их непонимание». Далее он вполне логично говорил, что Россия – это ведь не частное лицо, а государство, а во внешней политике государств нет прямодушия или обмана, а есть только интерес.
Николай Николаевич Муравьев-Амурский, бывший губернатор Сибири, член Государственного совета, писал главе русского дипломатического ведомства князю Алексею Михайловичу Горчакову, что «если одно государство помогает другому, то делает оно это не из благодушия, а имея свои собственные интересы». И Россия, помогая Австрии в 1849 году, боролась не за то, чтобы помочь Францу-Иосифу сохранить на голове корону, а поскольку опасалась, что восстание из Венгрии перекинется в русскую Польшу и вызовет революции в соседних государствах. Муравьев советовал Горчакову на данный момент помириться с Австрией, чтобы потом использовать ее в своих интересах.
Но эти мудрые слова остались гласом вопиющих в пустыне.
Для мести Австрии была избрана Пруссия, которой Россия помогла объединить Германию под главенством Берлина. И в 1873 году по инициативе канцлера Германии Отто фон Бисмарка был заключен «Союз Трех Императоров» - то есть союз Германии, Австрии и России. Основной задачей этого союза Бисмарк видел выступление по всем вопросам в Европе единым фронтом. Таким образом, касательно России, она получила спокойствие на западных границах и могла в очередной раз попытаться решить вопрос Проливов.
«А есть ли у нас план, мистер Фикс?»
Случай вскоре представился.
В 1875 году начались очередные восстания славян в Османской империи. Сначала запылали Босния и Герцеговина, потом войну Турции объявили Сербия и Черногория. В этой ситуации началась череда переговоров между Германией, Австрией и Россией, на которых Бисмарк предложил буквально следующее: Берлин поддержит Петербург в случае осложнений с Англией, но непременное условие, которое ставит германский канцлер – Россия должна договориться с Веной по дележу Балкан. Если Австрия и Россия достигнут подобной договоренности, то все три страны выступят в Восточном вопросе единым фронтом, и русские могут не беспокоиться за фланги.
Летом 1876 года Вене и Петербургу удалось договориться о следующем – по результатам войны Австро-Венгрия может оккупировать Боснию, Герцеговину и возможно часть турецкой Хорватии, Россия не будет этому противодействовать и признает территориальные приобретения австрийцев. В свою очередь Петербург получает в свою зону влияния Румынию, Болгарию, Фессалию и зону Проливов.
Однако… мы с вами помним, что Крымская оказала на российское руководство глубокое влияние. И еще на этом этапе Горчаков выдал совершенно непонятное: «Константинополь с соответствующим районом должен быть нейтрализован и превращен в свободный порт под защитой и опекой Англии по примеру Ионических островов». Горчаков сильно боялся реакции Европы на такие смелые действия. Как тут не вспомнить Бисмарка? Последний произнес примерно в это же время чеканную фразу: «Когда Англия и Франция говорят сообща, то под именем Европы разумеют самих себя и как бы забывают о существовании других держав. Я знаю Россию, знаю Англию, знаю ту державу, к которой обращаюсь, но решительно не знаю того, что любят обозначать неясным термином Европа».
К чести Петербурга, военное руководство и царь быстро одернули главу внешней политики, и занялись подготовкой войны. План, составленный главой военного министра Милютина и главой Главного штаба Обручева предполагал блицкриг - предлагалось форсировать Дунай в районе Систово (ныне Свиштов), против четырехугольника крепостей Силистрия-Шумла-Варна-Рущук поставить мощный заслон из двух корпусов (60 тысяч человек), отрезав их от основной части турецких войск, и развивать наступление за Балканский хребет. В случае подхода армии Осман-паши из Сербии (район Видина) – так же выставить заслон в районе Плевны и Никополя, дабы удержать переправы в Систово и обеспечить себе связь с Россией.
Расчет был следующим - турецкая армия между Балканским хребтом и Константинополем не превышала 13 тысяч человек, на направление же главного удара Россия должна была ввести 60 тысяч человек. Еще 120 тысяч обеспечивали фланги. Война по подсчетам Обручева должна была занять 3-4 месяца.
Таким образом, теперь Проливы предполагалось штурмовать и занять не атакой с моря, а с суши. Прям по сухопутной стратегии – дойдя пешком от Дуная до Стамбула. И самое смешное, что русским это удалось, пусть и с известными трудностями.
После падения Плевны русские вышли на стратегический простор, взяли Адрианополь и подошли к Константинополю. 12 декабря 1877 года Османская империя обратилась к великим державам с просьбой о посредничестве в мирных переговорах.
К этому моменту до Константинополя оставалось каких-нибудь 70 км.
Взять Константинополь русские могли тогда легко. Солдаты ждали приказа главнокомандующего с часу на час. Но главнокомандующий со дня на день ждал, что прикажут из Петербурга: брать или не брать? В один из тех дней Верещагин буквально ворвался к главнокомандующему и почти кричал на него: «Оборвите телеграфные проволоки, поручите это мне — я их все порву, немыслимо заключать мир иначе, как в Константинополе!» Из Петербурга же пришла телеграмма — не брать Константинополь.
Военные эксперты резонно отмечали тогда, что командующий русской армией великий князь Николай Николаевич должен был последовать примеру знаменитого Евгения Савойского, который в 1708 году проявил то, что Наполеон называл «мудрым непослушанием»: подступив к Мантуе и получив приказ не брать крепость, Евгений сунул приказ в карман, взял Мантую, а потом доложил, что приказ был получен post factum.
«МИД выражает глубокую озабоченность…»
16 декабря 1877 года русские дипломаты засели за составление ультиматума туркам, который вскоре был готов, и его согласованные варианты были разосланы по кабинетам Берлина и Вены. Глава австро-венгерской внешней политики граф Дьюла Андраши наверное был сильно ошарашен, когда вскрыл эту бумагу, и прочитал пункт номер два: «Босния и Герцеговина будут реорганизованы соответственно указаниям Константинопольской конференции. От Австро‑Венгрии, как державы пограничной и непосредственно заинтересованной, будет зависеть обеспечение контроля и участия в управлении, аналогичных тем, что Россия осуществляет в Болгарии, в целях введения и нормального функционирования учреждений, которыми эти провинции будут снабжены».
Получилось, что русские наплевали на предвоенное соглашение с Австрией и отказались его соблюдать. Изначально Андраши не поверил и обратился прямо в Петербург, к Горчакову. Ответ последнего просто убил – Австро-Венгрия может аннексировать Боснию и Герцеговину в… случае распада Османской империи. Боком такое ответ ударил и по Берлину – ведь Бисмарк убеждал Австрию перед войной верить Петербургу и заключить соглашение по разделу Балкан, гарантируя чистоту сделки собственным авторитетом.
Понятно, что блок России, Германии и Австрии после этого дал гигантскую трещину, чем воспользовалась Англия. 23 января 1878 года в Безикской бухте недалеко от входа в Дарданеллы бросила якорь эскадра Джеффри Хорнби в составе броненосцев «Alexandra», «Agincourt», «Sultan», «Temereire», «Swiffsure», «Rupert», «Hotspur», «Ruby», «Salamis». Кроме того, ожидали еще подхода «Devastation», «Raleigh», «Achilles».
Силы сторон.
С одной стороны – ситуация Крымской повторилась. С другой – Австрия не собиралась вступать в войну. В связи с этим не лишним будет узнать – а могла ли Англия в одиночку вступить в противоборство с Российской империей и имела ли она шансы на победу?
Итак, численность британской армии на 1878 год – 134 тысячи человек, включая сюда 24000 артиллеристов и 2900 саперов. Однако британские солдаты были раскиданы по миру, в многочисленных колониях империи. Сами британцы оценивали возможность переброски в зону проливов не более 36000 человек при 60 орудиях. Причем для этой переброски, по признанию самих британцев, им понадобилось бы не менее 5 месяцев.
Но может быть главной силой на суше могла стать турецкая армия? Ответ прост – нет, не могла. На февраль 1878 года турецкие войска по разным оценкам составляли лишь 22-28 тысяч штыков, причем качество этих войск было просто плачевным.
У России на острие главного удара на тот момент было сосредоточено 72 тысячи человек, а всего на Балканском театре военных действий -170-190 тысяч штыков и сабель. То есть, даже объединившись, англичане и турки оставались в меньшинстве.
Но может быть Англии мог помочь ее флот? Из прошлой части мы с вами помним трудности действий флота в Проливах. Эскадра Хорнби (8 броненосцев) – это фактически самые новые и самые сильные корабли. Всё остальное – уже просто устаревшие броненосцы и мониторы с сомнительной мореходностью. В то же самое время против гипотетической экспедиции в Балтику Германия и Россия могли выставить отличнейшие броненосные фрегаты типа «Пройссен» и «Кайзер Вильгельм», имевшие на вооружении 240-мм крупповские пушки, броненосец «Петр Великий», 5 броненосных фрегатов, прилично защищенные батареи типа «Не тронь меня» и шесть броненосных лодок типа «Адмирал» и «Русалка». Это не считая береговых батарей.
Интересна так же оценка и самого Хорнби в период Восточного кризиса. 2 февраля 1878 года он писал главе британского МИДа графу Дерби: «мы должны помнить, что Россия в 1878 очень отличается от России в 1854». Кроме того, «у нас на суше не будет союзников, исключая, возможно, иррегулярные турецкие войска…».
Особо Хорнби взволновал тот факт, что одним из условий русского ультиматума, обращенного к Турции, был пункт о передаче России всего турецкого флота, в котором было 4 сравнительно новых броненосца (а всего, считая мониторы, 14 броненосных судов). Этот факт, плюс береговые батареи (которые, по мнению адмирала, уже были давно установлены русскими) делал задачу прорыва эскадры к Константинополю труднореализуемой. В конце концов, русские могли нашпиговать Босфор и Дарданеллы минами, что полностью бы обесценило силу эскадры.
Даже допустим следующий вариант – английские корабли счастливо миновали узости Проливов и вошли в Черное море. А что дальше? Где они будут брать уголь и боеприпасы? Как будут снабжаться? Получалось, что без поддержки на суше действия флота в Проливах – это путь в мышеловку.
25 января 1878 года британцы осторожно двинулись в Чанак-кале, но после пары выстрелов из крепости Чанак быстро отвернули назад и вернулась в Безикскую бухту. Это происшествие позволило одному американскому репортеру опубликовать шуточное объявление: «Срочно! Важно! На переходе из Дарданелл в Мраморное море потерялась британская эскадра. Нашедшим просьба срочно сообщить в Лондон, на Даунинг-стрит. Вознаграждение гарантируется!».
Таким образом, на момент февраля 1878 года Британии (без сильного сухопутного союзника) нечего было противопоставить России.
«А что у русских?»
Дочитавший до сего момента читатель воскликнет – так если было все настолько хорошо, почему не захватили Босфор и Дарданеллы? И вот тут мы вспомним предисловие – Крымская война оказала очень сильное влияние на последующие события. Российское руководство питалось страхами и домыслами, и не только боялось инициативы само, но и рубила на корню инициативу на местах. Так, мины в Проливах отказались ставить потому, что «идея заграждения Босфора минами не была встречена полным сочувствием со стороны начальника штаба на том основании, что предпринимаемые для этого меры могут помешать успешному окончанию мирных переговоров»!
Из письма генерала Зотова от 14 января 1878 года: «Положение наше в настоящую минуту блестящее. Турки армии не имеют, мы от столицы их в 5−6 переходах с 100 000 армией, которая еще может быть усилена 6-ю дивизиями Восточного отряда.
Нам следует настаивать на мире с Турцией сепаративно, как бы это не было неприятно для наших друзей. Ни Англия, ни Австрия моментально вмешаться в войну не могут, они будут только нас пугать. Раз заключен сепаратный мир, мы им выставим un fait accompei (свершившийся факт), а это в политике вещь очень важная, поневоле замолчат».
Но тут приходит резкий окрик из Петербурга: «Государь повелел Главнокомандующему «немедленно занять Константинополь, если англичане войдут в Босфор», и указал, что «если англичане будут вести себя миролюбиво, то считать их как союзников», прибывших для сохранения порядка, если же они будут действовать враждебно, то «считать их врагами». Слова «если англичане войдут в Босфор» давали значительную неопределенность повелению Государя, ибо англичане, в сущности, уже были в Босфоре, так как их флот стоял в одном часе хода от Константинополя».
И далее - «15 января Государь повелел Главнокомандующему наступать на Константинополь, если турки в трехдневный срок не подпишут условий перемирия и предварительных условий мира; это требование было исполнено турками 19 января 1878 года.
Граф Н.П. Игнатьев, посланный Государем в Главную квартиру армии для ведения переговоров с турками, устранял всякую мысль о захвате Россией Царьграда при тогдашних обстоятельствах».
Некоторые выводы.
Итак, в январе-феврале 1878 года русские вполне определенно могли захватить и Босфор, и Дарданеллы атакой с суши, создать там крепкую оборону и закрепиться, причем не только на европейском берегу, но и на азиатском. Организованное сопротивление турок было к этому моменту полностью сломлено, и задача была очень простой.
Проблемой стала позиция политического руководства России, которое сначала не выполнило предвоенные договоренности с Австрией, а потом оно словно испугалось собственного успеха и смелости, и в результате мираж войны с Англией приняло за текущую реальность.
Напоследок процитируем телеграмму главы британского МИДа графа Дерби от 20 февраля 1878 года: «В случае силового вступления русских в Константинополь, мы решили отозвать посла и заявить, что пойдем на конференцию только после того, как оккупация прекратится. Во всех отношениях это наиболее решительный шаг, который мы могли предпринять…». Вот и все, что Англия могла бы противопоставить России на тот момент.