Может быть, действительно лучше все обрубить под корень? И будь проклята эта, если цитировать Солженицына, вдолбляемая прогрохоченная социалистическая дружба народов. Катись к черту двойная идентичность, доставшаяся многим из нас как наследство ленинской национальной политики, приносящая человеку не столько богатство выбора, сколько внутренний разлад. Горите огнем комплексы, связанные с братством людей, которое куда больше было красивым лозунгом, нежели реальностью…
Во тьме «имперского» неведения
Мир изменился, ему никогда не стать прежним. В этом суть эссе «Как нам обустроить Россию», где перемешалось решительно все – крестьянский язык и витиеватая стилистика, декларативная любовь к своей стране и яростное отрицание тех ее заслуг, в которых нельзя сомневаться, назидания и чувственный бред. В смутившем и самые сильные умы произведении Александра Солженицына все же есть рациональное зерно. Это идея размежеваться, отбросив от себя все то, что не подлежит ассимиляции, и в то же время удержать в орбите государства элементы близкие титульному этносу. «Не надо жестокого раздела!», - восклицает литератор, обращаясь к украинцам и белорусам. Но высказанный Солженицыным посыл переформатировать союзное государство, допустив его раскол по тем границам, где он действительно неизбежен, был бы полностью верным, когда бы удалось обосновать чуждость одних республик и родственность других, исходя не из окостеневших понятий о триедином народе, а сообразуясь с нетривиальным изучением темы. Украина помимо разве что ее западных областей воспринималась как неотъемлемая часть восточнославянской цивилизации. На момент публикации эссе в 1990-м не ощущали разницы между Киевом и Донецком, Винницей и Харьковом, Ровно и Запорожьем, не придавали значения отличительным особенностям, существующим и в тех регионах, которые называются «братскими» даже сейчас, когда их бойцы территориальной обороны оказывают вооруженным силам России бешеное сопротивление. Вот здесь-то и кроется системная ошибка. Сколько раз обжигались на украинском вопросе, а его потайной пружины не распознали. Мы были слепы или беспечны, не потрудившись разобраться в вещах, как говорится, лежащих на поверхности явления, не говоря уже о том, чтобы копнуть вглубь.
Национальные отношения вообще самое слабое место, подлинная ахиллесова пята в матрице русского мира. И проблема вовсе не в «имперском дурмане», «пространнодержавном мышлении», от которых, считал Солженицын, требовалось избавиться для того, чтобы сразу же расцвести, положим, по примеру послевоенной Японии (потрясающее невежество хоть как то сравнивать русских с ярыми националистами японцами, если только за попытку жонглировать умозрительными наблюдениями автору не заплатили). От русских часто слышишь, - «Чья-либо национальность для меня не играет роли», а то и, - «Человек волен определять собственную этническую принадлежность как он сам хочет». О том, сколько «открытий чудных» происходит вследствие подобного нигилизма можно написать не одну статью. За свидетельствами не надо далеко ходить – достаточно поднять истории россиянок, вышедших замуж за иностранцев и уехавших за границу. На них смотрели как на счастливиц, вытянувших лотерейный билет с бинго. Потом пришла суровая проза жизни – пусть и не для каждой решившей связать себя узами брака с финнами, шведами либо англичанами, но для многих таких женщин. Расплачиваться за ошибки больно, однако куда страшнее последствия, если допускаются просчеты из-за неведения в отношении целых этносов. На этой проблеме сломался не один мастодонт. Мог ли предвидеть Александр Первый чем обернется присоединение герцогства Варшавского? Неужели Сталин питал иллюзии по поводу возможности сделать Западную Украину лояльной? Соответствующие шаги были выполнены. Вот результат вышел прямо противоположный тому, на который рассчитывали. Да, в своей массе русские чаще всего настроены не просто на компромисс, а на дружбу с народами, живущими по соседству и, тем более, ставшими нашими согражданами. Хотя порядок в таких делах обеспечивается скорее не любовью и заботой, а с помощью администрирования, выраженного в диктате. Всепрощение и подачки здесь неизбежно приводят к худшему исходу, чем «жесткая линия». Отсутствие неумолимой строгости к национальным окраинам вкупе с непониманием русскими сущности других народов, скорее всего, продиктовало вывод Солженицына, - «Нет у нас сил на империю!».
Александр Исаевич явно смаковал им же обозначенный невысокий ранг тех, о чьих интересах он пекся. А как отреагировали бы в стране, где общественное мнение убеждено в том, что их нация несет цивилизаторскую миссию, на заявления в духе, - «Мы убогие: колени подломились, поджилки трясутся и того гляди пупок развяжется, так сбросим с себя мертвящий груз верфей и портов Прибалтики, курортов Грузии, бакинской нефти, среднеазиатского хлопка»? Восхитились бы автором или же объявили бы его врагом, устроив гигантский костер из его книг? В России по поводу выступления Солженицына мнения разделились, вероятно, в пропорции фифти-фифти. То же самое теперь - нет полного согласия в том, надо ли было присоединять Крым. Проводимая на Украине военная спецоперация обернулась не единением российского общества, а расколом и вдобавок не видно четкого ее целеполагания. В качестве кого пришли туда наши войска? Обычная ли это оккупация, которая закончится, лишь уйдет в отставку правительство Зеленского, или взят курс на поглощение украинских земель и в каких пределах может оно состояться? Хуже всего равнодушие к событиям этой войны. Лично мне стыдно за сограждан, кто и бровью не повел, узнав, что кровопролитная битва за Изюм завершилась полной победой России. Взятие Харькова или Киева тоже не станем праздновать? Какой контраст с поведением азербайджанской диаспоры! Захват армией Ильхама Алиева Шуши отмечали так, что центр Саратова был поднят на дыбы толпами, которые скандировали что-то на своем языке, размахивали флагами с полумесяцем, водружали их на авто, рассекавшие с огромной скоростью по ночным улицам. Одни поголовно убеждены в том, что свои земли надо возвращать. Другие в сходной исторической ситуации отмалчиваются или же назло властям бегают на митингах с пацифистскими плакатиками, лепят украинский жовто-блакит себе на аватарки, прося прощения за «необоснованную агрессию», требуя остановить боевые действия. Нельзя не задаться вопросом: народ с каким из этих двух ментальных архетипов больше вправе рассчитывать на достойное будущее? В конце концов, сколь большим государство не казалось бы, ему претит статика, говоря словами генерала вермахта, попутчика Штирлица в купейном вагоне. Стремление к экспансии – нормальный признак, если угодно – условие развития, разумеется, когда ее носителей не подводят здравый смысл и понимание национальных интересов.
Впрочем, упреки соотечественникам в безразличии и космополитизме, которые тоже проявление известной российской толерантности, самокритики, граничащей с самоотреченностью, попыток "дружить" со всеми и вся, бесполезны. Природу не изменишь. Однако надо понимать резкие отличия от того, что называется русским миром, которому, к слову, нацменьшинства нередко приписывают свои же черты – от единообразия до этнической нетерпимости и зацикленности. Чтобы лучше объяснить эту разницу, для начала процитирую фрагмент из книги Андрея Ваджры «Украина, которой не было», - «Как личность я формировался на лучших образцах мировой (а значит, мультиэтнической) культуры, а окружающих меня людей классифицировал не по национальности, а по их нравственным и интеллектуальным качествам. Если человек был откровенным подонком или идиотом, идентифицировать его как «своего» я не мог, даже если бы он был сто раз «украинцем». Реальные человеческие качества были для меня более значимыми, чем «пятая графа». Любая «сука» и любой «даун» автоматически оказывались по ту сторону моей идентичности, несмотря на совпадение пометок «национальность» в наших документах». По той же мерке я сам оценивал окружающих. И получал горькие уроки, причем от «нормальных людей», а не от заведомых «сук» и «даунов».
Реликт из шекинской глубинки
Знал я одного азербайджанца. «Мой друг жюрналист», - с забавно звучащим акцентом этот самый Рафик сообщал в телефонной беседе. Судьба свела нас, когда я готовил номер газеты национально-культурного центра и очень хотел побывать в глубинке «страны огней», как издревле называют Азербайджан. Мы проделали компанией на автомобиле путь из Саратова в Баку, испытав на границе ужасы, о чем рассказано ранее, а потом, высадив в столице остальных пассажиров, тот новый приятель повез меня к себе в Шекинский район. Поездка через всю республику была незабываемой. Словно попав на другую планету, я не уставал восхищаться разнообразием ландшафтов, открывавшихся по дороге, которая петляла по выжженному солнцем нагорью, откуда за сотню километров просматривается полоска Каспия, и скатывалась в долины, изумрудные в конце октября от растительности. Автотрасса фрагментами напомнила арку из-за переплетенных крон деревьев, плотно стоявших по обе ее стороны. На выпасах я видел круторогих огромных быков. Видел бурлящие между валунов быстрые реки с чистейшей водой и глубокие каньоны. Живописные поля и плантации. Коралловые гроздья перца, нанизанные на бечеву, свисающие с каменных оград. К селу Баш-Кюнгют, конечному пункту поездки, поднялись ночью - под невообразимо крутым уклоном и при помощи жителей, которые подтолкнули наш автомобиль на последней сотне метров. Проснувшись утром, обнаружил - через распахнутое окно над изголовьем моей кровати свисает ветка с лимоном, двор с трех сторон обступают холмы с субтропической флорой, за ними вырисовывались зубцы гор, обведенные тесьмой вечных снегов. Все было необычным как в персидской сказке.
Я прожил здесь около двух недель. Рафик устроил экскурсию во дворец шекинского хана. Возил меня по многочисленным родственникам. Принимали везде с широтой, затевая застолья, и чуть ли не вся улица спешила наперегонки, чтобы поздороваться со мной. Единственный признак отчуждения состоял в том, что обращались ко мне во время обедов-ужинов на десятки персон чаще всего не по имени, а по национальности. Говорили, - «Русский, выпьем?». От предложений принять на грудь я обычно отказывался – мол, не любитель. Шутка ли - чача в 70 градусов? «Э, притвора! Какой русский не напивается в стельку?» - подтрунивали азеры. Они с иронией поведали о командировочном, кто, посетив Баку при вступившем в силу горбачевском сухом законе, узрел на полках местных магазинов водку в изобилии и затрясся от восторга и вожделения. Тут-то промелькнула у меня догадка – встреченное хлебосольство не более чем соблюденный обычай, а как общность нас совсем не уважают, если понятие «русский» вызывает столь примитивные ассоциации. Не потому ли распался Советский Союз?
Обратный путь в Саратов выдался сложным. Наш поезд стоял на госгранице полдня и при всеобщем разложении, которое царило во времена Ельцина, только ленивый не тряс пассажиров, чтобы поживиться. По очереди вызывали на досмотр в купе проводника. Молокосос в форме, сидя в отвратительно вызывающей позе с раскоряченными ногами, грозился высадить меня из вагона, если не отстегну денег. Всеми фибрами души тогда возненавидел я демократию, в России без вариантов тождественную скотству. Заявлять такое в прессе не допускалось и в неподцензурные годы. Так-то в реализации творческой задачи я не был особенно стеснен, став вторым после Юрия Санберга саратовским журналистом, побывавшим в Азербайджане в доинтернетовскую эпоху. Вышло пять моих материалов, в том числе, на страницах еженедельников «Земское обозрение» и «Грани». Освещая конфликт в Нагорном Карабахе, наши СМИ занимали в своем большинстве сторону христиан-армян, но мне удалось выразить исторический взгляд азербайджанцев на эту проблему, изложенный политиками, с кем я встречался в Баку. Рафик уж точно был мной доволен. Красок, чтобы описать его село и тамошние обряды, я не пожалел. «Марахлы (интересно), дружище?» - осведомился у него, попросившего доставить пачку «Граней» с очерком «Шекинская глубинка» для раздачи. «Как может не быть марахлы?!», - соглашался Рафик. – «Заходи, плов будем кушать!».
По правде говоря, с ним, владельцем продуктового магазина в Ленинском районе Саратова, меня мало что могло надолго связать, кроме увлечения футболом. По пятницам мы играли команда на команду в спорткомплексе «Энергия».
Скоро появились первые омрачившие знакомство облака. Решение этого человека расстаться с гражданской женой и 10-летней дочерью, носившей, как и ее мать, греческое имя, заставило подумать – не нацик ли он. Правда, на примере типичного азербайджанца нельзя сразу распознать точку перехода племенного инстинкта в нацизм. Рассказывая, как отправлял супругу и дочь от греха подальше к их родственникам в Грецию, с какими истериками проходило это прощание, Рафик пребывал в глубокой печали, но изменить ничего не мог. Родня в Азербайджане не признала бы такую связь, и отец с матерью, на вид добродушные старики, никогда не объявили бы полукровку своей внучкой. Расовый закон неумолим! Я не оспаривал эту истину, не пытался убедить знакомого в чем-то ином, как вдруг Рафик начинал ездить мне по ушам и тюкать в маковку заявлениями, - «У вас русских положено», «Все вы думаете, что…». - «Причем тут, «у нас»? Мы с тобой не со вчерашнего дня знакомы. Разве ты еще не понял – обобщать не следует, за всех точно не отвечаю?». Собеседник будто бы соглашался. Звонил же мне по любому поводу. В законном браке - жену привез в Саратов из Азербайджана, - появилась на свет его дочь. Он попросил придумать имя для новорожденной. «Назови – Гюнель». – «Молодец, красавчик!». Однако и после такого жеста, Рафик, общаясь со мной, съезжал на тему раздражающих его русских. Пусть на нашей земле имел то, что далеко не каждому местному перепадает – две благоустроенные квартиры, автотранспорт, бизнес, и вынашивал планы учиться на юриста.
Сорвало ему крышу, когда случайно увидел меня идущим под руку с азербайджанкой, которая никем ему не приходилась. Идентифицировав мою спутницу по внешности, коммерсант, едва представилась возможность, накинулся, - «Зачем ты с ней? Ты чисто русский и должен жениться только на русской девушке!». – «Никаких чисто русских в Саратове нет. Здесь повальный космополитизм. Кому хочешь, тому и молись. С кем хочешь, с тем и гуляй. Вот ты нашими девицами не брезгуешь…» Знакомец в ответ посмотрел совершенно дикими глазами. Для истинного азербайджанца застукать женщину их национальности в обществе чужака – почти такое же оскорбление как если бы его ударили ногой по гениталиям. И плевать на то, что могу сойти за ценителя, даже знатока их культуры. Моей «приближенности» Рафик ничуть не признавал. Включив в салоне автомобиля восточную музыку, ехидно вопрошал - не вянут ли уши. Наверное, удивился бы, узнав, что дома после работы люблю слушать иранскую эстраду.
Окончательно он меня достал на матче «Сокола» и махачкалинского «Анжи». Мы сидели рядом на трибуне. Нервно ерзая из-за расистских речевок фанатов, южанин чернел лицом. Потом повернувшись ко мне, прошипел, - «Тебе не было бы обидно, если бы на Кавказе так о русских кричали?». Развязка, финал, занавес! Между не слишком высоколобыми «русскими» болельщиками и мной он действительно не видел никакой разницы. Точно так же не ощущал бы ее при сравнении со сторожем дядей Васей, кто знает полтора слова, не просыхает сутками и обмочился на дежурстве. Эта разница не помещалась в мозгу реликта. Все мы были для него людьми одного пошиба. Я поднялся и ушел. Больше никогда Рафика не встретил. Остатки очарованности его родиной улетучились в моем сознании вместе с его последними словами.
Саратов, март 2022 года. Продолжение следует