Её победили. Будьте здоровы. Подписывайтесь на мой канал.
Это я любителям коротких форм, если чего. Дальше не читайте. Периодически встречаются такие лентяи в комментариях, и я их в чём-то понимаю. Живём в эпоху бурных и мутных потоков информации, через день уже и не помним, что там было.
Вон, ковид исчез из повесточки, словно на выключатель нажали. Совсем другие новости пошли.
А вот почему тоже самое сделала проказа, она же по-гречески, лепра (от «чешуя»), в 16-17 веках? Причём, безо всяких СМИ, глобальных заговоров , вакцин и даже простейших антибиотиков? Давайте попробуем разобраться. Долго и нудно, как положено.
На самом деле, никуда она не исчезла – по двести тысяч в год новых случаев! Правда, не в самых развитых странах Африки, но есть в этом списке и Индия (аж первое место!), и Бразилия (до 30 тысяч случаев ежегодно). И даже Китай. Единичные «европейские» случаи – завозные, в основном от мигрантов (Россия не исключение).
А ведь были времена, то же ранее средневековье, когда болезнь носила характер пандемии, благо, крайне медленной, развивающейся десятилетия. И малоконтагиозной, то есть практически не заразной. Даже в начале ХХ века таких больных насчитывалось до 15 миллионов. Пора пронзить пространство и время.
По самой ходовой версии, родина слонов болезни – юго-восточная Азия. Оттуда проникла в Вавилон, затем Финикию и Египет. Не всё же с Востока шёлк и шахматы возить? Любишь медок, полюби и холодок, как одна бандитская сволочь говорила в кино про брата.
Случаи болезни фиксировались и в древней Греции, кожные проявления проказы описаны ещё Гиппократом. Хотя завистники говорят, что путал он её с псориазом. На всякий случай, просмотрел фото и того и другого – действительно, сходство есть. Только при псориазе нет таких глубоких системных изменений тканей, не мог «отец медицины» так опростоволоситься. Тем более, я ему клятву давал. Других, не кожных симптомов (поверьте, они крайне «не красивые») описывать не буду. У нас сегодня исторически-эпидемиологический выпуск.
Конечно, купцы привезти целую эпидемию не могли, заразность у микобактерий лепры слабовата, и десяток-другой морячков массовое заражение не вызовут. Так что с этой задачей «успешно» справились многотысячные «паломники» во времена крестовых походов, причём многократных, с 11-го по 15 век.
Тогда же и появились первые лепрозории, основанные «хорошими» крестоносцами – монахами ордена св. Лазаря (оттуда и лазарет). Крест у них был, кстати, зелёный. Но в медицину вошёл почему-то именно красный – тамплиерский. У их коллег и конкурентов по опасному бизнесу – госпитальеров крест был белый на красном фоне, у тевтонцев – без вопросов, радикально чёрный. Занесло в чужие компетенции (геральдики всякие) – срочно возвращаюсь.
Хотя и до этих массовых народных движений, в Европе проказу знали и даже пытались с ней бороться. Весьма специфичными методами: целой процедурой «похорон», с заупокойной службой и ритуальным помещением в могилу (Франция, специальный указ от 503 года). Затем серый балахон, колокольчик на шею и привет родителям. Гуманненько, по нашему.
Правда, с массовым распространением болезни и методы пришлось «радикализировать»: перейти от морального к физическому уничтожению таких больных. В рамках «охоты на ведьм» вполне себе «европейский способ». Так, в 1321 году в провинции Лангедок за один день было сожжено 600 человек, включая и «подозрительных на заразу». Это же порождения диавола, их можно. О темпора, о, морэс.
Такими темпами Европа, с её бесчисленными войнами и периодическими эпидемиями более «жёстких» инфекций (чума, оспа, холера) точно превратилась бы в безлюдный «лесопарк». А прокажённые, как-никак, – трудовой ресурс. Даже его можно использовать.
Поэтому уже с 11-го века создаются своеобразные колонии для таких людей, с ограничением их свободного передвижения. Такие «пожизненные карантины» появляются вначале в Англии (1084 г.), а затем и по всей Европе. В том числе, и в России. Правда, в силу огромных расстояний и меньшей плотности населения, такой массовости болезнь у нас не достигла. К тому же, на юг мы стали расширяться относительно (по историческим меркам) недавно, а лепра любит «тёпленькое», Новгород и Архангельск ей не по нраву. Не случайно, одно из русских названий проказы – «крымка».
Есть такие специализированные учреждения в нашей стране и сейчас. Конечно, не в первоначальном виде, а в качестве профилакториев и исследовательских институтов. А вот где именно – не скажу. Местные и так в курсе, а кому надо, и так найдут. Понятно, не за полярным кругом, а даже совсем наоборот.
Почему же эта зараза практически «сошла на нет» в наших широтах? Начнём с главного в любой болезни – причины. Возбудитель проказы – особую микобактерию (Mycobacterium leprae) выделили в конце 19-го века сразу два учёных. Норвежский Герхард Хансен (не тот, который, «Андрей, я алкач», просто фамилия распространённая) и немец Альберт Нейссер (знаменитый открытием возбудителя гонореи). В 2008 году выделили второй, родственный возбудитель - M. Lepromatosis, «ответственный» за более глубокие и тяжёлые формы проказы.
Микробы этого семейства «неторопливые», медленно растущие и практически неподвижные, но с толстыми клеточными стенками, устойчивыми и к кислотам, и щелочам, и к солнечному свету. Яркий представитель «семейки» - туберкулёзная палочка.
Но, в отличие, от своей «сестрички», микобактерия лепры более «привередливая», на искусственных средах не растёт, кроме человека выбрала в качестве хозяина только экзотических броненосцев. Экспериментально заразить другое животное практически не реально, даже нашего родственника – шимпанзе. Приходится идти на хитрости.
Для культивирования такой заразы в лаборатории, учёные берут белых мышек (причём, особую линию) и инфицируют им подушечки лапок (где-то заплакал эльфийский принц из 5-го «Б»). Там «худо-бедно» микобактерия лепры ещё и согласится размножиться. Через несколько месяцев.
Такой медленный метаболизм, с одной стороны – благо. Инкубационный период (время от заражения до клинического проявления) может доходить до 20(!) лет, быстрых смертельных ядов бактерия не выделяет, картина болезни разворачивается и прогрессирует десятилетиями. Плюс, для окружающих такие пациенты практически не опасны (даже внутриутробные случаи заражения практически не встречаются). Да и практически не мутирует, не меняется с годами и даже веками.
А с другой – такого «тормоза», вкупе с его клеточной «бронёй» ни чем и не возьмёшь! Хотя, методом проб и ошибок, за десятилетия, прошедшие с момента открытия антибиотиков, такие схемы были подобраны. Не моментальные, конечно (чай, не гонококк Нейссера), но рабочие. Это и рифампицин (работающий и против туберкулёзной палочки), и дапсон (страый, токсичный, но достаточно эффективный), и клофазимин (Лампрен).
Причём наиболее эффективно работает комбинация всех трёх, курсом 6-12 месяцев (зависит от формы и стадии процесса), поодиночке ни один препарат к излечению не приведёт. Однако, эта схема, рекомендованная ВОЗ ещё в далёком 1981 году, не гарантирует полного излечения. Даже такая «неповоротливая» бацилла может оказаться резистентной (устойчивой) или стать такой в ходе лечения. Тогда приходится или повторять курс, или переходить на альтернативную схему.
Прививки против этой древней спутницы человечества так и не создали, однако по некоторым данным, вакцинация от «родственника» лепры – туберкулёза (БЦЖ) – защищает и от проказы. Правда, всего на 26%, но это лучше, чем ничего.
Так, почему же эта болезнь всё же отступила и затаилась в не самых цивилизованных уголках планеты? Дело в самих основах – наследственности. Причём, не бактериальной, а нашей, человеческой!
Лишь 5% из нас носят гены, которые могут позволить микобактериям лепры проникнуть и «развернуться» в организме. И, судя по всему, этот процент уменьшается последние сотни лет.
За счёт чего? Нет, конечно, не за счёт физического устранения больных – эти методы остались в глубоком средневековье. Такие пациенты уже много веков проживают и лечатся компактно, их контакты (в том числе и сексуальные) ограничены. Соответственно, шансов завести семью и детей, тем самым продолжить род и передать «дефектные» гены гораздо меньше.
И не государства с их законами тому виной, но количество носителей «генов восприимчивости к лепре» (китайские учёные ух выделили 7) сокращается, не смотря на высокий процент излечения.
Хотя заразность лепры ниже, чем у туберкулёза, её проявления «лежат снаружи», а не прячутся в лёгких.
Внешние проявления болезни (особенно тяжёлых и запущенных форм) пугают и отталкивают, такие пациенты становятся изгоями, особенно в странах, имеющих «своеобразные национальные традиции». Например, в Индии, где больной с проказой автоматически переходит в касту неприкасаемых. Это значит - самый низ социальной лестницы без возможности оттуда выбраться.
В нашей стране ограничения для пациентов с лепрой, конечно, существуют, и они во многом схожи с туберкулёзными.
Стационарное лечение в «заразный» период, с последующим переводом на амбулаторное долечивание и, затем, диспансерное наблюдение, правда пожизненное. При этом, конечно, безо всякого ограничения гражданских прав и свобод. Есть некоторые профессиональные, по эпидемиологическим показаниям (с таким анамнезом нельзя будет устроиться в детские, медицинские учреждения и общепит).
Кстати, российская государственная система помощи пациентам с лепрой (наследница советской) признана ВОЗ образцовой. В других странах с такими больными так плотно никто не занимается. Благодаря ей мы не видим (и, надеюсь, и не увидим) ни детской лепры, ни смертельных исходов из-за этой болезни.
На этом санэпидстраничка закрыта, переходим к следующей теме.
А пока – будьте здоровы!
***
Спасибо, что дочитали статью до конца.
Автор этого канала – врач с более чем тридцатилетним стажем, из них 20 – в области клинических исследований. Понравилось? Тогда поделитесь в соцсетях, лайкните и подпишитесь, впереди много занимательного и удивительного!