Она очнулась от голоса Виктора.
- Девчонки! Можно зайти-то? Да? Тут вот какое дело. Меня выписали, а полотенца не найду, пропало куда-то. Ругает меня сестра-хозяйка. У вас лишнего нету? Нет? Может, у беспамятной вашей есть? А? Беспамятная! Чего молчишь?
- Да спит она, - сказал кто-то из женщин. – Тихий час же.
- Не сплю. Ой, а чего это вы все вокруг меня, а? Случилось что?
- Да ты же в обмороке лежала, - сказала больная с соседней кровати.
- А мне бы полотенчико, - попросил Виктор. – Сдать. Сестре-хозяйке.
- А… есть у меня. Есть.
Она стала тихонько подниматься с кровати. Голова кружилась.
- Сейчас принесу. В туалете оставила.
Кто-то из женщин вызвался принести ей полотенце, но она отказалась и медленно пошла к выходу. Виктор последовал за ней. Когда они вышли в коридор, он шепнул, что будет ждать ее под окном, где условились.
- Только я вернусь в палату. А то сразу соединят нас в поисках.
- Разумно.
Он ушел, она покрутилась в коридоре, вернулась, перебросилась с женщинами несколькими фразами и заявила – чтобы, мол, быстрее выздороветь, надо меньше лежать, больше ходить, делать зарядку и вообще заниматься физической культурой. И ушла из палаты с видом победительницы. Тихий час в этой больнице действительно соблюдался, а потому ей никто не помешал рыться в шкафу с одеждой для бомжей. Она взяла совершенно новые носки, даже с этикеткой, вигоневые спортивные штаны и мужскую однотонную рубашку. Потянулась было к тоненькому старому свитерку, но послышались чьи-то шаги и она быстро скрылась в последней кабинке туалета. Там она тихонько переоделась, свернула ночную рубашку и халат, решив прихватить их с собой, и открыла окно. Из кустов послышался голос Виктора:
- Я тут. Все тихо. Вылезай. Сейчас подхвачу.
На какой-то миг она очутилась в его объятиях. Ей показалось, что он прижал ее к себе сильнее, чем требовалось.
- Сиди здесь. Если что – вышла, мол, клумбой полюбоваться. Я сейчас вон туда такси подкачу. Там инфекционное отделение. Как машину заметишь – иди вдоль кустов не спеша. Видишь, как удобно.
- Давай быстрее!
Виктор скрылся. А ей и правда стало хорошо среди кустов чайного дерева с нежными белыми цветами, возле этой самой обычной клумбы, без всяких изысков, но какие замечательные здесь были лилии, бархатистыми лепесточками поблескивали анютины глазки, прямо и гордо стояли бархатцы, готовились цвести пионы, бутоны уже приоткрывали их нежно-розовый цвет. И совершенно изумительный, тонкий аромат шел от каких-то маленьких и тоже белых цветочков – как на пасеке. Это был именно медовый запах. Но откуда она знает про пасеку? Впрочем, такой запах – и от самого меда, она могла его слышать на любом хорошем рынке. И все-таки, все-таки…
Машина подошла осторожно, точно крадучись. Виктор уже находился на заднем сиденье. Он открыл ей дверь. Она скользнула внутрь и они плавно поехали по больничному двору к пропускному пункту со шлагбаумом, будкой и дежурным. Он был на месте, а потому шлагбаум тут же принял вертикальное положение – оказывается, такси здесь впускали и выпускали беспрепятственно. Виктор предложил ей лечь, она согласилась и он перебрался вперед, к водителю. Мужчины стали разговаривать тихо, спокойно, и под их диалог, под мерное урчание автомобиля она уснула.
Они вышли из такси в каком-то большом селе с церковью и кладбищем вокруг нее. Вышли прямо у кладбища, объяснив таксисту, что сначала помянут здесь родственника, а уж потом отправятся домой. Таким образом они дали понять водителю, что это – их конечный пункт, здесь они якобы живут. Как только такси развернулось и уехало, они прошли немного пешком до автобусной остановки и принялись голосовать. Но подошел автобус. На нем они проехали по лесам-полям несколько остановок, сидя в разных углах и сделав вид, что не знают друг друга, а потом, когда вдали засияли огни города, вышли – на всякий случай из разных дверей.
- Школу видишь? Вон, деревянная. Иди туда. Обогни ее справа. Я буду ждать, - сказал Виктор, проходя мимо и даже не оборачиваясь в ее сторону.
Она тихо пошла, куда было велено. Обогнула школу. Оттуда виднелась небольшая деревенька, до нее было около километра. Дорога – узкая, не для машин – шла через лес, а потом, очевидно, полем. Виктор быстро шел вперед, не оборачиваясь. Слишком быстро.
- Эй! – закричала она, видя, что поблизости никого нет.
Зачем спешить, коль путь открыт?
Бегом не сделаю и шага!
Он остановился, обернулся и стал ее ждать. А она продолжала декламировать стих, который неведомыми путями пришел ей в голову:
Тут каждый камень знаменит –
И Карлов мост, и злата Прага!
Она подошла к Виктору, а он стал удивленно ее разглядывать.
- Стихи знаешь… Читала, видно, много. А я… У нас и книг-то дома не было. Мать все говорила – скажи, мол, какую книжку хочешь, я куплю. А я не знал, какую хочу, не читал же ничего. Только в школе. Да и в школе-то… Я ведь кое-как учился. А еще что-нибудь прочитай. Я теперь медленно пойду, рядом. Теперь нам бояться нечего. Это моя деревня. Домов много, видишь? Только половина их пустует. Померли хозяева. А ты давай читай!
- Да не знаю я ничего. Ни строчки.
- Ну только что читала!
- Не ведаю, откуда и взялось.
- А ты вспоминай, вспоминай! Может, про злату Прагу-то – неспроста, а? Бывала там?
- Не помню. Думаю, нет, не бывала.
- А то ведь туристы туда часто ездят. А я вот никогда за границей не был. Да и на фига она мне сдалась? Я вот на Байкале еще не побывал. Печалюсь.
- И я там не была. На Байкале.
- А откуда знаешь? Ведь ты ничего не помнишь.
- Знаю. А откуда – не могу объяснить.
- А Прага? Столица Чехословакии была. Сейчас – Чехии.
- Знаю.
- Так ведь помнишь, значит! Как в фильме – тут помню, там не помню. Вон дом-то мой, видишь? Темно-вишневый.
- Эта темно-вишневая шаль…
- Хорошо поешь! А давай огородами пройдем, быстрее. Чего-то не вижу никого на огороде-то. А ведь приказал к моему возвращению все грядки почистить, кабачки собрать, чтоб не перерастали, клубнику оставшуюся да малину приготовить варить. Да и слива уже, верно, поспела. И вишня.
- Вишне рано.
- А у меня ранняя. Ты варенье-то умеешь варить?
- А то!
- Варила, значит. Вот и вспоминай. А дети у тебя есть?
- Не знаю.
- Нету, значит. Уж про детей любая мать не забудет. Даже самая больная-пребольная.
Она шла за Виктором и любовалась всем, что видела – кусты картошки выстроились ровными, чистыми рядами, словно ее приветствовали. Кабачковые грядки тоже были в полном порядке. Правда, в соседях у них были похожие на тарелки инопланетян патиссоны, которые давно требовалось убрать, что она и сказала. Капуста же сияла чистотой и ухоженностью – ни одного испорченного листика, убрано все. Чеснок еще гордо стоял на грядке, вытянув свои зеленые перья. А вот лук уже пожух, как ему и положено в это время – перед уборкой. Созрел.
За грядками возле забора виднелась бревенчатая банька. Она сияла золотым сосновым светом. Подошли к крыльцу. Возле него в тенечке сидели двое – мужчина и женщина. С огорода их не было видно. Они поздоровались с Виктором. В их взглядах читался вопрос – кого привел?
- Это Катерина. Тоже будет на хозяйстве. Вам в помощь.
Это имя не вызвало в ее душе никакого отклика. Она точно не Катерина. Но – пусть будет так. Виктор отпустил рабочих и они вышли на деревенскую улицу.
- А я думала, что ваши рабочие у вас и живут.
- Так и есть. То есть – было. Это соседи уезжали и попросили их у себя пожить, чтобы дом сохранить. Без человека дом-то быстро стареет, умирает. Где надо потолок укрепить, где балку подправить. Вот они и согласились. Деньги-то никогда не лишние. А ты богатая? Была…
- Не знаю про себя ничего.
- Руки-то у тебя нежные. Черную работу не делала, это точно. Ну, пошли в родную мою обитель.
Ах, как ей все здесь понравилось! В большой кухне с настоящей русской печью стоял обеденный стол, покрытый льняной скатертью. Здесь было еще два стола с посудой, вилками-ложками, с крупами, мукой, сахаром и другими припасами. Но – всего понемногу, в меру.
- Запасы у меня немаленькие, все в кладовке, покажу тебе. У меня ведь только на картошке во время уборки целая бригада работает. Вот и комната для них отдельная.
В «рабочей» комнате не было ничего интересного – двухъярусные кровати, гора подушек, одеял, матрасов. Пустые подоконники – ни цветочка. Зато в двух других и мебель оказалась на удивление, и стены хранили на себе рисунки, картины столь интересные, что она застывала возле каждой на несколько минут и чувствовала, как волнуется душа. Одна из этих комнат оказалась хозяйской, другую, поменьше, он предоставил ей. В «хозяйской» стоял большой гардероб, Виктор предложил ей найти здесь для себя более или менее подходящую одежду, а сам пошел в ванную комнату.
- Извини, я вперед тебя помоюсь и буду нам обед-ужин готовить.
Часть одежды оказалась женской, только неглаженной. Она даже нашла себе махровый халат с широким поясом. В этом халате и шла потом из ванной – босиком, по изумительным домотканым половикам и коврикам – прямо к столу, на котором уже красовались кружочки кабачков, обжаренных с мукой и яйцом, салат из помидор, огурцов, зелени, а в духовке, как известил ее хозяин, запекались баклажаны с сыром. Все это было так замечательно, что она застыла возле стола с восторгом и улыбкой.
- Садись и ешь. Ты ведь не пообедала в больнице-то, я знаю.
- Спасибо. А… как же вы все это купили? И дом, и мебель, и картины… И ковры эти замечательные. Богатый вы человек значит.
- Да я бы не сказал. Жил с матерью, все на заработки ездил, мотался туда-сюда. И в Москву тоже. То на стройке там работал, то в охране. Специальные курсы закончил. А потом подумал – пошло оно все на… Стал денег искать, чтоб хозяйство свое создать. А нету их, денег-то! Кредит не дают – безработный. Хотел через службу занятости, типа бизнес-план там представит и прочее, так – фик! Не получилось у меня с этим планом. Кишка тонка. К родне кинулся, к товарищам. Товарищи бы и рады денег дать, да у кого – нету, у кого жены косо смотрят. Хотел заложить чего-нибудь. Думал – может¸ квартиру. Помню, один шутник все говорил – а ты, мол, родину заложи… Много получишь. Но только заложить родину – последнее дело.
Что-то с ней случилось. Большое, звонкое и глубокое. Что-то произошло с душой, вздрогнувшей от его слов… А что в словах этих было особенного-то? Заложить родину. Предать, значит. Плохо, конечно. Но каким боком это ее касается? Она что, шпионка какая-нибудь? А если… Тогда понятно, откуда у нее рана – ее просто пытались ликвидировать. А между тем Виктор продолжал:
- Мать выручила. Она когда-то мужичка одного от бандюков спасла. Случайный мужик-то был, в сарае у нее прятался. Должен был кому-то. Она его целый месяц поила-кормила, оберегала. Жалела. А он потом оклемался, в силу вошел, покрошил кое-кого. Это он так выражался – покрошил. Убил, может. Не знаю. Так он мать-то отблагодарил. Приехал, спросил, в чем нуждается. Она про меня и сказала. Так я тут и очутился – место понравилось, купил старый дом, землю, заново построился.
- А почему именно здесь?
- Хороший вопрос задала ты, Катерина. Так и буду тебя звать. А тут недалеко предки мои лежат. Прах. У меня в работницах была одна дама с двумя высшими образованиями, которые никак не согласовывались, не состыковывались с любовью к беленькой. Но я не об этом. Так вот, она любила тут рассуждать о качестве праха, о влиянии его на человека – на здоровье его, самочувствие, на его разум, вообще на все. Как заведет эту песню на грядках – так, глядишь, под такую байду у всех дело-то не идет, а прямо бежит!
- Ну почему байду? Я тоже про это слышала. Спасибо, у вас все так вкусно!
Еда, в том числе запеченные баклажаны, ничего ей не напомнила. А вот эта заложенная родина… И опять она заволновалась, но теперь волнение было радостным – с ней обязательно произойдет что-то хорошее! Это – бесспорно, нечего и сомневаться. Господи, как же ей будет замечательно! Только при чем здесь эти странные и даже кощунственные слова? Никакой связи между ними и новым трепетным чувством она не находила. Так и вошла в свою комнату, постелила себе постель – Виктор показал, где взять белье. Увидела крючок на двери, спросила, не обидится ли он, если она запрется.
- Боишься, что покушусь? Не тревожься. Но и не запирайся. Видишь этот квадрат? Из валенка вырезанный? Открой. Под ним – дыра в подпол. И лесенка маленькая. Это для кота. А если ты дверь запрешь, как он на кухню попадет. Запищит, тебя разбудит. А кот у меня шикарный. Самсон. Мышелов. Добрый, не пугайся.
Она подумала о том, что разумнее было бы сделать этот ход для кота в прихожей либо на кухне, но промолчала.
Во сне она увидела кузницу и огромного кузнеца, который не помещался под крышей. Он ковал клинки, сабли. А она спросила, где же ее нож. Он лишь приподнял подбородок и указал им в какой-то угол. Она пошла туда и увидела нож, на лезвии которого отражались отсветы огня. И казалось, что нож лежит в луже крови.. Ей стало страшно. Она хотела взять нож, но побоялась испачкаться. И кто-то ей кричал: «Забирай его, забирай! Он твой!» А она не забрала, пошла куда-то вдаль, не оборачиваясь. Тот же голос прокричал о том, что нож ее догонит. Она проснулась от боли – рана все же давала о себе знать. И подумала о том, что нож уже давно ее догнал, ранил, можно сказать, убил, но она возродилась к жизни. И значит – что? На нее опять кто-нибудь нападет? Значит, надо заложить родину. Эти четыре слова четко и ясно высветились в ее сознании. Заложить – для кого-то, кто будет ее защищать. При этом она подумала о детях. Почему? Дети – это семья, а у нее скорее всего семьи нет. Иначе ее давно бы искали, тревожились о ней. Ах, эта память!
Она зачем-то встала на колени, как перед иконой, и стала умолять собственную память обратить на нее свой взор, откликнуться, рассказать ей, кто она и откуда. Она представляла свою память в образе женщины – высокой, статной белокурой красавицы. Та почему-то сидела на стуле с длинной узкой спинкой и пристально на нее смотрела.
- Милая, милая Память! Сжалься надо мной. Впусти меня в мой собственный мозг, откуда я была изгнана какой-то нехорошей, нечистой силой и теперь ничего не помню. Верни мне мое собственное я. Каким бы оно ни было.
Ей показалось, что Память нехорошо усмехнулась. Значит, натворила она в свое время дел…
Во время завтрака Виктор рассказал ей, как будет построен их рабочий день. Хозяйские помощники уже трудились на грядках. Ей же предстояло сделать уборку и приготовить еду.
- Справишься?
- Конечно.
И тут Виктор ее огорошил и заставил задуматься.
- Понимаешь, я полночи не спал, о тебе думал. У меня ведь ноутбук есть. И я неплохо им пользуюсь. Включу тебе программу «Земля». Чего у тебя там в стихе-то было? Злата Прага. Вот мы Прагу и найдем. И побродим по ней. Виртуально. Может, чего в твоей памяти и засветится… И на теплицу, помнишь, ты странно прореагировала. Будто чего-то другое за этим словом увидела. Мы и теплицу в поиске наберем! Чем черт не шутит!
А он и не шутил. Когда вечером она и Виктор уселись за компьютер и раскрутили эту «Землю», и стали бродить мышкой по улицам и улочкам Праги, что-то с ней случилось. Она была там, на этих улицах. Она старательно читала их названия. Она попросила Виктора повернуть мышкой на одну из улочек и остановиться возле какого-то дома.
- Вот здесь.
- Что здесь, Катя?
- Не знаю. Но – здесь.
- Ты тут была?
- Да.
- И что делала?
- Не знаю.
- Но это – офисное здание. Кстати, написано, что тут и полиция находится…
Она промолчала. И тогда он решил набрать теплицу, объяснив, что раз это слово о чем-то ей говорит, то вполне может быть, что она работала здесь в каких-то теплицах и компьютер это выдаст.
И он выдал. Виктор еле успел подхватить ее, вмиг побледневшую и падающую со стула. Уложив ее на диван, он сбегал за нашатырем. Через минуту она пришла в себя.
- Чего это ты, а?
- Там… Там…
Она показала пальцем на экран компьютера.
- Да нет там никаких теплиц, уж извини. Город какой-то чешский.
- Это он…
- Кто?
- Город…
- Да? И что же это за город? Сейчас найдем… Матерь божья! Ты знаешь, как его зовут? Теплице… Вот тебе и теплицы!
Он перенес ноутбук к ней на диван и они стали «ходить» по городу. Он был невелик, но в нем была одна особенность – множество санаториев. Люди со всего мира приезжали сюда лечиться. Виктор предположил, что его гостья могла попасть туда именно на лечение.
- Нет, нет, - повторяла она.
- Значит, ты здесь жила. Но давай тогда «обойдем» все-все улицы. Мы ведь можем найти твой дом. И ты его узнаешь.
У них не все получалось, порой изображение пропадало, порой просто «ложилось» на поверхность земли. Было уже заполночь, когда она вцепилась в его руку и остановила ее. Мышка располагалась как раз возле аккуратного дома из белого кирпича с красной черепичной крышей.
- Мне кажется, что это мой дом…
- Да… Сюрприз… И как же все это понимать?
- Я не знаю.
Они попробовали мышкой войти во двор, через цветник, расположившийся от входа до самых окон, но им это не удалось.
- И что же делать, Катерина, а?
- Ехать.
- Да как? Ты же вроде невменяемой теперь. Ни памяти, ни документов.
- А эта твоя работница… У нее есть документы?
- Ну конечно. И вы одного возраста…Правда, не так уж похожи.
- Есть грим. Макияж.
- Во что ты меня втягиваешь… Ладно, пусть это будет информация к размышлению.
На этом пока и остановились.
