27 марта 1881 года родился русский писатель, сатирик, драматург и театральный критик, редактор журналов «Сатирикон» и «Новый Сатирикон» А.Т. Аверченко, юмором пытавшийся разбудить Россию.
«Меня надо отправить в сумасшедший дом… Плачьте, русские!»
«Токатлиан. Это та печка, от которой всегда танцует беженец».
Интерпретатор классических греческих песен: «Верная Пенелопа ждала его, коротая время со своими женихами. История эта кончилась трагически: Одиссей вернулся». Непревзойдённый мастер великолепной аллюзии на толстовские аллюзии: «Забавная скотина — человек. Весёлая скотина». Провидец будущих национальных перипетий: «Отдадим Украину, а потом будем её снова отнимать. Отнявши, снова отдадим, а отдавши, снова будем отнимать». Глашатай непреходящих ценностей: «Мошенник — математика, повинующаяся известным законам, дурак — лотерея, которая никаким законам и системам не повинуется». Знаток вечных семейных тем: «Муж может изменять жене сколько угодно и всё-таки будет оставаться таким же любящим, нежным и ревнивым мужем, каким он был до измены». Певец духовных истин: «Мы все жалки и мелки перед лицом Бога... Ни одному из нас не удалось проникнуть в лабиринт запутанных путей человеческих, никто даже сотой части клубка не распутал». Винный, точнее, винно-водочный гурман наконец: «Мы облобызались, и это дало мне категоричную возможность определить, что излюбленный напиток посетителя — доппель-кюммель».
Но приступим…
«Сейчас русский человек ещё спит… Спит, горемыка, тяжким похмельным сном. Но скоро откроет заплывшие глаза, потянется и, узрев в кривом зеркале мятое, заспанное, распухшее лицо — истошным голосом заорёт: «Человек! Бутылку сельтерской! Послушай, братец, где это я?» Аверченко
«Стоял сломанный стул и рядом с ним часы с остановившимся маятником, к которому паук уже приладил паутину. Тут же лежала куча исписанных мелких бумажек, накрытых мраморным позеленевшим прессом с яичком наверху, какая-то старинная книга в кожаном переплёте, лимон, весь высохший, ростом не более лесного ореха, отломленная ручка кресел, кусочек сургуча, кусочек тряпки, два пера, запачканные чернилами, зубочистка, совершенно пожелтевшая…» Гоголь.
Аверченко, — один из первых беглых «безродных», — всё своё обширное творчество элиминировал в некий единый глобальный интертекст. Некий отечественный хронотоп «утраченного прошлого» — пространственно-временной континуум. Оживающий, разворачивающийся средь никчемных мёртвых «сокровищ», разбросанных в гостиной Плюшкина.
Сравните с вышеприведённым гоголевским отрывком несколько фраз из рассказа А.Т. «Усадьба и городская квартира»: «голые стены с оторванными кое-где обоями», «выбитое окно», «сырой ветерок», «обрывки верёвок, окурки, какие-то рваные бумажки», «поломанный, продавленный стул», «десятки опорожненных бутылок, огрызков засохшей колбасы».
Это и есть хронотопы, интенсивно соединяющие целенаправленно взаимодействующие меж собой культурно-религиозные, одномоментно сугубо обыденные, повседневные детали; художественно выявляя маркеры тривиальной неприкрытой жизни — «русскости». Изнанку, истинность скромного бытия и чаяний народа: «каменные, прочно сложенные, почерневшие от столетий ворота», «объятия, троекратные поцелуи, по русскому обычаю», «пухлая, как пуховая перина, кулебяка», «золотой хлеб»…
Что-то наподобие пересечения траекторий личностного роста с «мировыми линиями общественного развития» физиолога А. Ухтомского. Траекторий, подхваченных затем М. Бахтиным в виде закономерной связи пространственно-временных координат. В коих аверченковский эмигрант, находясь в городишке Константинополе, контрастно существует в ином, «совершенно пожелтевшем» плюшкинском измерении: там непонятно откуда возьмут да высунутся кусок деревянной лопаты и старая отодранная подошва сапога.
Отсюда — фантасмагоричность. Иногда — алогизм. Смена модальностей. Где вполне по-хлестаковски сталкиваются различные бахтинско-аверченковские хронотопы, — безнадёжно абсурдистские. Трёх-, четырёхмерно организующие, оцифровывающие повествование.
Читать дальше: https://alterlit.ru/post/26789/
Автор: Игорь Фунт
#аверченко #сатирикон #дюжинаножей