Петрович бомжевал всегда, сколько себя помнил. Ещё во времена детского дома любил сбежать на пару недель и ночевал в подвалах в компании таких же искателей приключений. Потом, конечно, находили его, возвращали. Но так сложилось, что другой жизни к взрослому возрасту Петрович не видел, да и не хотел. К своим пятидесяти годам помотался он по разным местам и остановил свой выбор на большом городе, где с едой было проще: перепадало от волонтеров и опять же просрочка в общепитах.
Петрович, конечно, выпивал, не без этого. Но не очень крепко, поэтому спившимся себя не считал. И равнодушным к жизни не был. Оттого и держался за интеллигента Пашку, бывшего врача, тоже помаленьку выпивающего, но знающего много историй. Красиво говорить Петрович не умел, все больше слушал, когда Пашка, патологоанатом в прошлом, вечерами разворачивал новый сюжет.
Неделя та выдалась морозная. Зимовали Петрович и Пашка у теплоузла, который грел хоть и не так сильно, как в соседнем районе, но зато и популярностью не пользовался. Места здесь было много. Была у друзей и старенькая печка буржуйка, которая стала настоящим спасением. С дровам вот беда была, целая проблема дрова найти в городе.
Поздней морозной ночью бомжу не спалось. Направился он к мусорным бакам во дворе жилого дома в надежде найти съестное. Выпить он бы тоже был не прочь, но кроме сложностей в добывании горючего останавливала Петровича и мысль, что в такой мороз шутить с выпивкой не стоило.
Пока он разбирал добычу, из дальнего бака послышался какой-то писк. Петрович прислушался, а потом решил проверить. В баке среди пакетов лежала только картонная коробка, а внутри совсем крохотный живой человек. Был младенец не того цвета и формы, каких доводилось видеть Петровичу на рекламных плакатах. Этот был сморщенный, с тонкими конечностями. Но в том, что это человек, Петрович не сомневался. Тяжёлая волна незнакомых чувств накрыла его: жалость, уважение к чужой едва не загубленной жизни и радость от нечаянной находки.
Решение пришло очень быстро. Бомж разложил свою засаленную куртку, перевалил в нее младенчика из коробки. Несмотря на трескучий мороз никакого холода он не чувствовал, пока бежал, прижимая драгоценный свёрток, в отделение.
- Ох, йо...как же ты, бл....ночь же....если б не я, - выражал не литературно свой восторг Петрович. Как умел. Словно почувствовал, что за всю свою никчемную жизнь он ничего хорошего так и не сделал, и вот судьба подарила ему шанс реабилитироваться за все годы разом.
Дежурный открыл на удивление быстро, и началась суматоха, которая продержалась до утра.
Стражи порядка оставили у себя Петровича на три дня. Наливали, подкармливали, шутили, что представят к награде. На четвертый день он сам попросился на волю, так как человеком был свободолюбивым, да и печень шалила.
Ясным морозным утром бомж Петрович вышел на крыльцо отделения и, то ли улыбаясь, то ли щурясь от солнца, зашагал в сторону мусорных баков.
еленинрассказ