Марфа подошла к Насте, оттеснила её подальше от их конвоира, поближе к чужим девушкам. Оглянулась, быстро стянула с Настиной головы зелёный платок, накинула ей свой белый, простенький. Зелёный надела себе на голову.
- Иди с ними. Не знаю, какая судьба тебе достанется, но хоть от комиссара спасёшься.
- Хватятся же!
- Пусть. Жмись к ним поближе, пока я в вагон не залезла, а потом сразу садись в тот. На-ка тебе, - Марфа засунула Насте за пазуху несколько купюр. – Пригодится.
Настя растерялась. Хотела сказать, что им и самим пригодятся деньги – как только Марфа умудрилась их спрятать? Что она никуда не пойдёт – на следующей станции их проверят и недосчитаются Бахтиной. Что она не может подставить своих благоделей, но промолчала. Марфа права – больше такого случая не будет, а Кепка не оставит её в покое. И так понятно, что никакого постановления у него нет, выкупит Настю у того Гаврилова за кисет табака и сделает своей игрушкой. Такое случалось, она знает.
Марфа, бочком, бочком, прошмыгнула к вагону. Отец Андрей подал ей руку и втянул наверх. Настя укуталась платком по самые глаза и, по команде уже нового конвоира, залезла в чужой вагон. Такой же грязный и вонючий. Одно утешало – здесь ехали только женщины. Разных возрастов, большинство в городских платьях, но были и деревенские, в привычной глазу одежде.
Все места у стен были заняты, и Настя присела на пол в середине вагона. Конвоир прикрыл дверь, оставив им небольшую щель. Настя прильнула к отверстию, пытаясь в последний раз посмотреть на родные лица, пусть хоть в такую щёлочку. Но её оттолкнула широкоплечая деревенская деваха.
- Куда полезла? – зло сказала она. – Знай своё место!
Деваха прищурилась, внимательно окинула Настю взглядом:
- Да ты не наша! Ха! Чего припёрлась-то, дурища? Сейчас конвою скажу!
- Не трогай её, Лизка! - заступилась за Настю та, что была в бархатном пиджаке. – Хочет человек с ними отсидеть, тебе жалко, что ли?
- Может она убийца? – с подозрением спросила широкоплечая. – Порежет тут нас всех ночью.
- Чем? – усмехнулась знакомая. – Посмотри на неё, село селом. Лишь бы ты нас всех не порезала!
- Боитесь? – довольно ухмыльнулась широкоплечая Лизка. – Ладно, живи, - кивнула она Насте, - может ещё и пригодишься на чё-нито.
В груди похолодело. Зря она убежала, попала из огня да в полымя: опасная и непонятная Лизка пугала больше, чем далёкий Кепка.
Заступница махнула Насте рукой, подвинулась, предлагая присесть рядом.
- Давай знакомиться, что ли, - сказала она. – Я Матрёшка.
- Настя. А почему ты Матрёшка, разве есть такое имя?
- Так Матрёна потому что, маменька подсудобила с именем. Не могла красиво назвать, Анфисой или Зинаидой, так нет же, самое деревенское нашла. Рассказывай, за что тебя.
- Ни за что, - вздохнула Настя.
И выложила всю историю, от начала до конца. Матрёшка оказалась благодарным слушателем: расспрашивала, уточняла, жалела и сочувствовала.
Степана она сразу припечатала грязным словом.
- Кобелина! – возмущалась Матрёшка. – Как в кустах обжиматься, так любовь из штанов лезет, а как от ссылки спасти, так рано ему жениться!
За побег от Кепки беззлобно отругала:
- Нет, ну не глупыха? Глупыха и есть! Поменяла шило на мыло, один лагерь на другой! Вот чего тебе, серости безграмотной, надо было?
- Я грамотная, - обиделась Настя. – Меня маленькой Игнат учил, брат старший, потом матушка Марфа со мной занималась.
- Не тому тебя попадья учила! Попала бы к Кепке, и жила бы, как сыр в масле каталась, сытая и в тепле. Правда, может он в этом деле того, с фантазиями… Ну, подумаешь, сбежала бы от него, или к кому другому ушла.
- В каком деле? – не поняла Настя.
Матрёшка покачала головой и рассмеялась:
- Всё ясно. Никогда и ни с кем, да?
Настя смутилась, покраснела. Кивнула.
- Я так и подумала. Давай уже, отсталая наша, меняй свои мещанские взгляды. Как ты с ними в лагере выживать будешь?
- А ты была в лагере?
- Нет, - вздохнула Матрёшка. – В первый раз еду, дай Бог живой вернуться после отсидки. Говорят, люто там.
Настя почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Матрёшка тоже зашмыгала носом, но быстро взяла в себя в руки.
- Ничего, как-нибудь, - сказала она. – У меня срок пять лет, тёткам, вон, по десятке дали.
Она кивнула на группу сбившихся в одной половине вагона женщин.
- Политические. Нас тут всякой твари по паре, кто подвернулся, того и отправили. Блатных мало, не везти же полупустой вагон. С мужиками вместе нельзя – к концу поездки все бабы беременные будут, - хохотнула Матрёшка.
- Расскажи про себя, - попросила Настя.
- А чё рассказывать? Глупыха я, такая же как ты, разве что пожить успела.
- Сколько тебе лет, Матрёна?
- Не называй меня так. Матрёшка я, поняла? Тридцать скоро.
- Тридцать? – поразилась Настя. – Никогда бы не подумала! Ты замужем?
Матрёшка грустно улыбнулась.
- Нет. Хотела, да не получилось. Чемоданчик я не берегла, у меня, знаешь, какие мужчины были? О! Всем, конечно, одно надо, только и мне тогда никакой любви, семьи не надо было. Потом захотелось, чтобы как у людей, старое забросила, на работу устроилась, на завод, представляешь? За три копейки вкалывала как проклятая и о любви мечтала. Замутила с нашим комсомольским вожаком, губу раскатала, думала замуж возьмёт. Он ни туда, ни сюда: вроде и готов развестись, но резину тянет.
- Он женат? – охнула Настя.
- Женат, - печально вздохнула Матрёшка. – Ладно, поговорили, отстань от меня, спать хочу.
Она свернулась калачиком, лицом к стене. Сколько раз Настя сама так лежала, глотая слёзы обиды и боли – не сосчитать. Настя подсела ближе, погладила Матрёшку по спине.
- Матрёша, ну расскажи, пожалуйста, - попросила она. – Я вижу, что ты не спишь. Повернись ко мне, ночью спать будем.
Та вздохнула и повернулась. Села, опираясь спиной на грязную стену.
- Интересно, да? Ну, слушай, раз интересно.