На подводу посадили одну Марфу – больше места не было, Ивашкиных высылали всем семейством, с детьми и старой бабкой. Настя, отец Андрей и муж с женой Ивашкины шли пешком. Шли молча, берегли силы – до станции далеко, хоть бы к вечеру добраться. Пока за поворотом не скрылись крыши родного села, Настя всё оглядывалась, ей казалось, что сейчас их догонят, скажут, что всё случившееся – ошибка, что они могут вернуться домой.
- Смирись, Настасья, - вздохнул отец Андрей. – Смирись и молись, девочка.
Молиться не получалось. Мысли менялись в голове, перескакивая с одного на другое: страх будущего, обида на Степана, на односельчан. Что они им сделали? Разве отец Андрей хоть когда-то отказал в помощи? Разве мало Марфа ходила к больным, помогала лечить и ухаживать? Или мало местной детворы вынянчила, выпоила тёплым молоком, выносила на руках Настя?
Степан… Он любил её, хотел жениться и вот так, запросто, походя от неё отказался.
Единственный, самый нужный, самый любимый человек в её жизни. А она мечтала о свадьбе: пусть скромной, пусть бедной, но настоящей свадьбе с любимым. Марфа бы обязательно сшила ей новую юбку и дала надеть свою, самую лучшую, кружевную шаль. Настя бы накинула эту шаль на плечи и красовалась в ней по деревне, под ручку со Степаном.
Они бы жили в одном доме и по праздникам Настя бы пекла на всю семью блины – целую стопку румяных, поджаристых, в мелкую дырочку блинов, от которых по всех избе разносится вкусных запах. Они бы вместе работали в поле, а уж за коровой, конечно, Настя бы ухаживала сама, чтобы дать любимому мужу отдохнуть. Утром бы она поила его молоком, ещё тёплым после дойки.
Потом бы у них родились дети, Настя мечтала о сыне и дочери. Пусть бы мальчик был такой же коренастый, вихрастый и задиристый, как Степан, а доченька пусть бы была похожа на неё, с серыми глазками и толстой русой косой.
Теперь ничего этого не будет. Никогда ничего у неё не будет, ни доброго мужа, ни ласковых детей.
На станции к ним приставили конвоира, молодого солдата в аккуратно заправленной гимнастёрке. Такие же, как они бедолаги, сидели и лежали возле путей – ждали, когда для них тепловозом пригонят вагон. Потом вагон подцепят к поезду на север, и поедут люди на новое место, изгнанные из родных домов неизвестно за какие грехи.
Отец Андрей присел возле Насти, зашептал:
- Беги, девочка. Он один за всеми не усмотрит. Пересядь поближе к кустам, вон на тот край. Как только отвернётся, тихонько в кусты залезай и сиди, выжидай время. Увидишь, что он опять в твою сторону не глядит, ползи по кустам к станции, вон туда, где сараи. Потом между ними уж и бегом можно.
- Хватятся они, батюшка. Он же нас по списку проверял, увидит, что меня нет, беда вам будет.
- Беда пришла уже, Настенька. Увидит, ну и что? Не знаем, где девочка, не ведаем. Была и нету. Ты в Санеевку иди, там сестра моя молочная живёт, помнишь на Пасху приезжала? Она добрая, пожалеет сироту.
Настя помнила тихую, забитую, вечно испуганную женщину. Она приезжала не праздновать, а просить помощи - отец Андрей тогда щедро поделился с ней мукой и картошкой.
- Нет, батюшка, не побегу я никуда, с вами останусь. Да и сестре вашей, простите, ни к чему меня привечать, у самой трое ребятишек, еле концы с концами сводит.
- Зато её выселять не придут, ты будешь в безопасности.
- Где я больше в безопасности буду, чем рядом с вами? Матушка Марфа меня как родную любит, а я убегу, брошу её? Нет, никуда я не пойду, раз уж судьба у нас такая, значит общая, - вздохнула Настя.
Ночь провели здесь же, на гравии у путей. Настя то засыпала, то просыпалась. Кто-то тяжко стонал, кто-то молился. Теперь их охраняли два конвоира, в тишине тёплой южной ночи Настя хорошо слышала, как они переговаривались.
Утром пришёл Кепка, вот уж кого Настя надеялась никогда больше не увидеть. Обошёл толпу, нашёл Настасью взглядом, нехорошо улыбнулся, кривя тонкие бледные губы.
- Настасью Бахтину я забираю, - небрежно бросил он молодому конвоиру. – Революционный Совет постановил её здесь оставить.
Конвоир затушил пальцами только что прикуренную сигарету, бережно спрятал её в карман гимнастёрки.
- Дело ваше, давайте постановление, - согласился он.
- Какое? – не понял Кепка.
- Ревсовета, какое же ещё? На нём резолюция есть? Есть. Под ней и подпишем оба – я сдал, вы принял.
Кепка нахмурился. Засунул руки в карманы распахнутой куртки, окинул конвоира оценивающим взглядом.
- У меня с собой нет. В следующий раз распишемся.
- Так не пойдёт. Я за каждого отвечаю, пока до следующей станции не доедем. Есть постановление – забирайте хоть всех. Нет – и суда нет.
- Ты чего здесь бюрократию разводишь? Моего слова недостаточно? – разозлился Кепка. – Ты знаешь, кто я?
Он достал из нагрудного кармана мандат, раскрыл и потряс перед лицом конвоира.
Продолжение: