Ира и Света почти что подруги. По жизни все годы идут рядышком. В одной школе учились, обе были ярыми активистками, правда, одна занимала должность председателя совета отряда, а другая – повыше, руководила целой дружиной. После школы в один и тот же техникум поступили, а потом попросились распределиться в один район, где умудрились и на работу устроиться в одну контору. Так и просидели друг против друга ни много, ни мало почти сорок лет. В один год вышли на пенсию. Хотели ещё поработать, так как силы чувствовали недюжинные, да только закрылась их контора, и стали они юными пенсионерками. Летом, понятное дело, то гости, то внуки, то огород, лясы точить некогда. Зато по осени в каждый погожий день и даже вечер находят время встретиться с соседками и языками почесать. И вот во время этих посиделок заметила я одну странность – вроде говорят подруги на одну и ту же тему, а видится она тем, кто слушает, по-разному. Не знаешь, кто и прав, кого и поддержать в разговоре. Я лично чаще всего мысленно занимаю сторону Ирины, а вы?
- Представляешь, Ирина, иду я вчера в магазин мимо Машкиного дома и слышу, как они со своим Степаном нашим с тобой цветам косточки перемывают. Машка говорит, что у тебя бархатцев слишком много насажено, а у меня ромашки всё заполонили, мол, то и другое нехорошо. А у самой-то? Чертополох выше забора… Ой, и расстроилась я, хотела сразу с Машкой сцепиться, а потом решила сначала к тебе бежать. Оставила дома сумку с хлебом, переоделась, выскочила на крылечко, а на улице-то дождик слевный, постояла, постояла да так и не побежала. Представляешь, всю ночь не спала, решала-плановала, чего на следующую весну вместо ромашек посажу. Еле утра дождалась, сердце, думала, из груди выскочит. Вот чего ей от нас надо, чуду трёпаному? Теперь и ты расстроишься, а у тебя давление…
- Да уймись ты, уймись, чумовая. О чём мне расстраиваться? Во-первых, меня совершенно не интересует, что думают о моих цветах Машка со своим Степочкой. Во-вторых, это же значит, что они не просто так ходят мимо наших с тобой палисадов, они смотрят, любуются красотой, созданной нашими руками. Подумай, глупая голова. Разве лучше было бы, если бы мы с тобой горбатились, горбатились всю весну, холили, лелеяли эти росточки, дышали на них, поливали, руки вытягивали, чуть не молились на них, а Машка прошла бы мимо и головы в их сторону не повернула. Понравилось бы это тебе? Вот, мы же для людей стараемся, палисадники наши украшаем. А с бархатцами я нынче и правда переборщила, люблю их окаянных, до чего же неприхотливы, кинь горсть семян, разнесет их ветром, где упадут, там и зацветут. А на клумбе как смотрятся? Выглянешь утром в окошко невзначай, они на маленькие солнышки похожи, да ещё в каждой серёдочке по янтарной росинке серебрится, и покажется, будто по клумбе какой-то волшебник чудесный ковёр разостлал. А ромашки твои до чего красиво смотрятся! Это Машка зря, это она от зависти их хает, я вот иду мимо твоих ромашек и молодость свою ушедшую вспоминаю, будто по лугу на речку бегу, а кто-то молодой и задорный догоняет меня… Нет, что ты, не слушай Машку, нравятся тебе ромашки, их и сажай, на каждый роток не накинешь платок, живи своим умом, а на чужой не оглядывайся.
Если честно рассудить, то даже постороннему человеку станет понятно, что с замужеством обеим подружкам не шибко повезло. Ира вышла за парня деревенского, за его родительским достатком погналась, а весь достаток муж-выпивоха за три года по ветру развеял. Но она, как пчёлка-труженица, летала и летала по жизни, таскала и таскала в свой улей по капельке, по крошечке. Глядишь, к пенсии всё справила не хуже, чем у людей. И дочек выучила, замуж выдала, и машины обоим зятьям купить помогла. Дом хоть и не полная чаша, но всё не хуже, чем у других. Уж после того, как мужа похоронила, сделала деревенский «евроремонт», панелями потолки околотила, окна пластиковые вставила, полы все линолеумом застелила, ковры выкинула, по стенам картин понавесила, ну чисто галерея. И никогда не жаловалась на то, что лучшие годы с пьяницей прожила, а ведь могла бы бросить всё и уехать в город, тётка много раз звала и даже в квартиру прописать обещала.
А Света наоборот, как сойдётся с бабами на лавочке, так и начинает ныть о том, что своего возлюбленного из-за Насти-заразы упустила. Жила бы теперь в городе, ходила бы по магазинам да парикмахерским, а не горбатилась бы, как папа Карло, в своем огороде. Ира знала Светину историю, да и мы все тысячу раз слышали, что у неё с Тарасом, рабочим, которых в ту пору откуда только и не приезжало дома да фермы строить, была горячая любовь. Уговаривал он Свету уехать с ним на Украину, обещал там свой дом построить, свадьбу шикарную сыграть. Светка была на всё согласна. Светилась от счастья. Да только этот свет застелил ей глаза, потеряла бдительность и поделилась с соседкой Настенкой, что ждёт от Тараса ребёночка. Та к Светиной матери. А мать, не долго думая, ухватила её и в город к знакомой акушерке. Сделали девке аборт. Тарас как узнал об этом, так и отвернулся от Светки, а вскоре и совсем уехал из деревни. Пришлось ей со своим позором идти замуж за первого встречного, который оказался шофером из райпотребсоюза. Бросил он свой райпотребсоюз и с радостью перебрался в деревню, в тёщин просторный дом. Мужик оказался хороший, покладистый, с тёщей ладил, Светку холил, лелеял, чуть ли не на руках носил. Только всё равно не любила она его и ребёночка по причине этой нелюбви ему не родила.
И вот всякий раз, как только разговор на лавочке нырял в годы молодости, она начинала жалеть себя, до того, бывает, дожалеется, что разревётся, не уймешь. Ирина начнёт её успокаивать:
- Ну что ты, глупая, бесполезно терзаешь себя всю жизнь? Ну, поревёшь ты, полегчает разве? Измучила себя совсем. А ты бы к мужу лучше присмотрелась, неплохой он человек и любит тебя всю жизнь, а ты вбила себе в голову Тарасика, он, наверное, уж и не вспоминает о тебе, а, может, и не жив, постарше нас был, хотя и крепкий, да ведь годы века не прибавляют. Сама ты, подруга, во всём виновата, себе жизнь отравила и мужа мучаешь, поживи хоть сейчас спокойно. Да ты в сто раз меня счастливее, у тебя муж жив-здоров, пылинки с тебя сдувает, по хозяйству тяжелее соломины поднять не даёт. Был бы у меня муж жив, ни за что бы ругать сейчас не стала, сама бы бутылочку каждую субботу после бани на стол ставила. Эх, ты, глупая…
Однажды Ирина устроила настоящий переполох на нашей любимой лавочке. Мы собрались перед сном посидеть, обсудить деревенские новости, кому-то посочувствовать, кого-то поругать, как будто от нашей трепотни в жизни деревни могло что-то измениться. Но это был ритуал, уж если итоги дня не подведены, то и не уснуть. Светка все возможные темы обсосала, даже любимую тему несчастной любви не забыла, а Ирины всё не было.
- Она сегодня в город ездила, - вспомнила Светка, - утомилась, наверное, не заболела бы, надо будет забежать к ней.
Светка, проговорив всё это, еще и рта закрыть не успела, так и осталась с открытым, а мы, как одна, повернули головы в ту сторону, в которую безмолвным жестом указывал её искривлённый ревматизмом палец. Мы увидели нечто!
По тропинке, покачиваясь из стороны в сторону и балансируя одной рукой, к лавочке продефилировала Ирина. На её ногах были туфли на высоченных каблуках, на голове малинового цвета шляпа с огромными полями, а под мышкой… ноутбук. Светка первая с хохотом покатилась под лавочку, а мы чуть ли не в один голос воскликнули:
- Мать моя женщина, что это с тобой? Часом не заболела? Умом не повредилась?
- Ни капельки! Я теперь к вам всегда так буду приходить, я учусь выпендриваться.
- Зачем?
- Как зачем? Мне внук велел. Надеюсь, помните, что мне скоро шестьдесят стукнет, вот мне как-то внук и сказал: «Баушка, у тебя в этот день есть повод выпендриться…» Думала я, думала и решила. Туфли Юлькины в чулане нашла, шляпу у Пушилихи взяла, у неё сноха гостила и оставила, ну, а уж ноутбук я сама себе купила, буду у нашей математички уроки брать. Как думаете, бабы, за месяц осилю? Не зря же я всю жизнь бухгалтером проработала.
- И чего? Будешь, как дура своей тупостью перед девчонкой блистать? – опять взвилась Светка. – Я как-то у знакомой в городе попросила показать, как и что у этого компьютера. Она посадила меня, показала, куда для начала нажимать, я аж вся напряглась от страха, да случайно в зеркале её ироничный взгляд поймала, в котором так и читалось: «Куда, куда ты, дура деревенская, со свиным рылом в калашный ряд лезешь?» Вот стыдобища-то, выскочила я из-за стола и, как ужаленная, побежала на вокзал, всю дорогу щёки от стыда горели. А над тобой, думаешь, не будут смеяться?
- А пусть смеются, и я вместе с ними посмеюсь, если смешно будет. Зато приедут мои через месяц, я выслежу, как они подъезжают, наряжусь и сяду перед ноутбуком, не забыть бы еще ногти красным лаком намазать. Как представлю физиономию моего зятя, так мне ещё сильнее выпендриться хочется.
Посмотрела я на подруг и подумала: одинаковую они жизнь проживают, только смотрят на эту жизнь под разным углом зрения, потому и получается, что Ирина для всех окружающих – умница, её кроме как по имени-отчеству встречный на улице не назовёт, а Светка так и осталась Светкой, хоть и разменяла седьмой десяток. Ирина прошла через такие жизненные испытания, что Светке и не снились, а сохранила силу духа, не сдалась, не сломалась, и в отличие от Светки никогда не ноет и на судьбу не жалуется.