В тот день, 7 апреля 1994 года, мы с моей женой Ольгой Подъёмщиковой выпустили, по старой русской традиции, живых птичек перед храмом Благовещения, куда пришли на праздничную службу. Я поставил свечи, приложился к иконам и поспешил на другую службу, в газету, а Ольга осталась стоять до конца. Во время литургии отцу Льву Махно сообщили что-то срочное, и он прервался, остановил службу и возгласил: «Только что умер отец Ростислав Лозинский». Минуту назад пребывавшие в праздничном настроении, люди стояли как громом поражённые. Нет, было какое-то предчувствие, как потом выяснится, у Ольги. Да и плох был отец Ростислав в последние недели, сам говорил, что умирать собрался. Похудел, почти в скелет превратился из благообразного батюшки. Рассказывали, что кто-то принес ему в этот день птичку. Он выпустил её и после этого отошел ко Господу.
Ольга познакомилась с отцом Ростиславом в середине 80-х, когда начала работать в тульской областной газете «Молодой коммунар». Лозинский, выйдя за штат и передав свой храм Двенадцати Апостолов отцу Льву Махно, не мог сидеть сложа руки. Он был человеком крайне деятельным и неравнодушным. В середине 80-х возник проект снести старинное тульское Всехсвятское кладбище, по соседству с которым жил отец Ростислав, и разбить на его месте парк, а под землей сделать автомагистраль. Советских чиновников мало интересовало, что кладбище было создано при Екатерине II, и все знаменитые люди Тулы были похоронены именно здесь, а захоронения порой были уложены в четыре слоя. Начни наши умельцы строить подземную трассу, не исключено, что на автолюбителей рано или поздно посыпались бы гробы предков. Отец Ростислав обратился в газету, а газета «Молодой коммунар» - к тульской общественности с призывом отстоять кладбище от варварского уничтожения. Образовалась группа энтузиастов - журналистов, преподавателей вузов, артистов, которая сплотилась вокруг отца Ростислава. Эта группа стала проводить субботники на Всехсвятском кладбище, постепенно приводя в порядок территорию на могилах известных людей. Чтобы привести в порядок все кладбище (а это около 35 гектар, заросших громадными деревьями и кустарником) понадобилась бы целая воинская часть. Позже, в начале 90-х, уже после смерти отца Ростислава, мы с Ольгой действительно привлекли к расчистке завалов на кладбище тульских десантников. Но тут грянула первая чеченская война, и ребят угнали на настоящее кладбище, под чеченские пули.
Помню статью батюшки «Трещина через память», которую готовила Ольга в «Молодом коммунаре», - о трещине в стене кладбища, которая грозила обвалом стены. Спустя годы эту трещину заделал Николай Травин, возглавлявший тогда комитет по культуре города. Он же помог в реализации идеи отца Ростислава о создании музея «Тульский некрополь». Но ремонтом одной трещины все кладбище как исторический и музейный объект не спасти. В России, к сожалению, до сих пор нет понимания того, что не только церковь в Кижах или храм Покрова на Нерли – объекты исторического наследия. Старинные городские кладбища – это тоже объекты и субъекты исторической памяти. И спасать и сохранять их надо так же, как храмы и усадьбы. Вот и дом самого отца Ростислава спасти не удалось. Как хотели мы, его духовные дети, чтобы в его доме был музей! Но даже Травину не удалось найти в бюджете деньги, чтобы выкупить дом в городскую собственность. Дом, кажется, ещё стоит, но там наверняка уже все по-другому. Удалось лишь переименовать улицу Дивизионная, на которой он жил, в улицу Ростислава Лозинского. Что, на мой взгляд, как раз было бы крайне чуждо самому отцу Ростиславу.
Я познакомился с ним лично, кажется, в 1992-м году, когда мы с Ольгой обвенчались, либо незадолго до этого. И, наверно, я был самым юным из его духовных чад – мне тогда исполнился всего 21-й год. Он жил в половине одноэтажного деревянного дома в старом центре города. Помню, меня удивила маленькая камера над дверью в сад – чтобы он видел, кто к нему пришел. Появилась она, когда он сам уже не мог открывать калитку – он и ходил-то с большим трудом. И всё равно отец Ростислав по-привычке протяжно спрашивал: «Ктоо-ооо?» - и мы отвечали, затем раздавался щелчок открываемого дистанционно замка. Дверь дома он, как правило, открывал сам, если у него не было посетителей. Он говорил «Лечу, лечу!» и медленно, преодолевая боль, доходил до двери, опираясь на посох и держась второй рукой за стену. Пока он шёл, мы успевали поговорить с его собакой, маленькой, но звонкой дворняжкой, бегавшей на цепи, и отчаянно лаявшей на всех приходящих. Обычно отец Ростислав кормил её сам, больше она никого не подпускала. Но когда он перестал выходить из дома, он просил посетителей: «Покормите собаку». Та отчаянно лаяла, но еду все-таки принимала.
Люди к нему ходили самые разные. Ходили слухи, что даже генералы госбезопасности из Москвы якобы приезжали к нему инкогнито то ли исповедоваться, то ли за советом. Не знаю, правда ли это, утверждать не берусь. Помню, однажды к нему пришла посетительница, бедно одетая женщина. Он спросил её: «Вы ели сегодня?» Она ответила: «Нет, батюшка». Он сказал: «На столе стоит обед, покушайте». – «А вы, батюшка?» - спросила она. «Я уже ел,» - слукавил отец Ростислав. С тех пор он кормил её обедами, которые ему приносили из храма Двенадцати Апостолов, а сам оставался голодным. Когда об этом узнала Ольга, она стала готовить и носить ему обеды сама и не уходила, пока он не съедал обед. Потому что и этот обед он вполне мог отдать очередной голодной посетительнице.
Разговаривать с отцом Ростиславом было интересно, он никогда не вещал и не ораторствовал, он увещевал, наставлял, заставлял задуматься. Однажды мы пришли к нему с Ириной И. Она была нетрезва, вела себя неподобающе, а потом вдруг заявила: «Я хочу исповедоваться!» Отец Ростислав молча увел её в другую комнату. Спустя некоторое время она вернулась оттуда совершенно другой, будто бы протрезвевшей и удивленной, как будто только что услышала или поняла что-то очень важное. А однажды к нему пришел за благословением Сергей И., который пытался открыть православную гимназию. Батюшка сказал: «Я не могу благословить на воспитание детей человека, у которого самого не все в порядке дома. Наведите порядок в своей семье и тогда приходите». Какие мудрые слова! Но несостоявшийся воспитатель ушел явно обиженным, не поняв отца Ростислава.
Ольге батюшка однажды сказал: «Какой вы были бы прекрасной игуменьей». А мне: «Как жаль, что вы женаты. Из вас получился бы хороший священник». Не знаю, что он такое видел, чего не видели мы. В то время я учился в Юридическом институте, и однажды написал курсовую работу «Право Нового Завета». Естественно, принёс её показать отцу Ростиславу. Работа, на мой сегодняшний взгляд, была слабой, но отец Ростислав мне сказал: «Очень интересно. С этой точки зрения к Писанию никто не подходил. Вам нужно продолжать этим заниматься и поступать в Загорскую Академию.» Пожеланиям отца Ростислава, увы, не суждено было сбыться. Уже после его смерти мы с Ольгой редактировали газету «Тульские епархиальные ведомости», признанную в то время одной из лучших епархиальных газет России. Но со временем мой жизненный путь разошёлся и с Ольгой, и с деятельностью в церкви, а Ольга наоборот стала работать в Тульской епархии и сделала ещё много добрых дел до своей трагической гибели в 2000-м году.
Помню, когда отец Лев восстановил признанный архитектурной комиссией безнадёжным один из старинных храмов Тулы XVII века – храм Благовещения Пресвятой Богородицы, отец Ростислав сказал: «Надо отцу Льву ещё какой-нибудь храм передать, а то он между своими двумя (Благовещения и Двенадцати Апостолов) метро выроет.» Он понимал и ценил удивительную способность своего преемника к возрождению храмов и духовной жизни Тулы. Они часто перезванивались, едва ли не каждый день.
К большим праздникам батюшка получал телеграммы от Патриарха. Я видел пару из них. По преданию, Патриарх Алексий II когда-то начинал служить под его началом в маленьком храме в Эстонии. О жизни отца Ростислава я знал в основном от его духовных чад. Не хватило мне тогда ума сделать с ним интервью – а я уже работал журналистом, и интервью было моим любимым жанром. Рассказывали, что фашисты, оккупировав Эстонию, предлагали молодому священнику отцу Ростиславу участвовать в православной миссии с фашистскими войсками в оккупированной Советской России (сейчас о ней снят фильм «Поп», в рядах этой миссии был и отец патриарха Алексия II). Но отец Ростислав отказался, сославшись на то, что и свой храм надо ремонтировать, дел невпроворот. А сам тайно организовал снабжение военнопленных продовольствием, а в своем подвале прятал девочку-еврейку, родителей которой расстреляли немцы. Он рассказывал, что девочка пережила войну, переехала в Ленинград и писала ему оттуда письма. Жаль, что об этом его ежедневном подвиге в тылу врага вряд ли снимут кино. А ведь что может быть труднее и важнее, чем продолжать служить Богу и людям в страшные времена на своём месте, на том, куда тебя поставил Господь?
Я помню, как отец Ростислав говорил: «К смерти я все приготовил, вам ни на что не нужно будет тратиться. Вот гроб,» – и он показывал гроб, стоявший за дверью. Меня, двадцатилетнего пацана, это тогда поразило – то, что он готов к смерти и так спокойно о ней говорит. Но оказалось, что подготовился он ещё основательнее. До революции гроб с телом священника с момента смерти до момента похорон стоял в храме, и другие священники круглосуточно читали над ним псалтирь. В советское время эта традиция была утрачена, батюшки читали молитвы над усопшим собратом только в «рабочее» время, а затем запирали храм и шли спать. Зная это, отец Ростислав написал в завещании, что просит своих духовных чад, независимо от того, женщина это или мужчина, читать над ним псалтирь беспрерывно до погребения. И оставил псалтирь на церковнославянском, которую смогли бы прочитать все желающие. Эту псалтирь он посмертно завещал тому, кто будет читать над ним дольше всех. Так как мы с Ольгой читали по очереди, то получалось, что мы и читали дольше всех. Так она попала в наш дом. Теперь эта псалтирь хранится у меня, как и икона «Нечаянная радость» из дома отца Ростислава, подаренная нам с Ольгой его старшим сыном Борисом, главным врачом вельской больницы, приехавшим на похороны отца.
Я помню эти две ночи, одну из которых я провел в храме Двенадцати Апостолов с телом отца Ростислава полностью, а вторую – частично, так как наутро мне предстоял экзамен в институте. Помимо нас с Ольгой в храме были Надежда Константиновна Тюленева и Ирина Извольская. Почему-то больше не помню никого, хотя было ещё несколько человек. Ситуация с запертым храмом напомнила мне Гоголя, по углам будоражили воображение незримые тени, иногда пробегал холодок по спине. Но от горящих свечей, от дыхания близких людей рядом было спокойно. И только горький привкус непросочившихся слез стоял во рту и затруднял чтение. В то, что отца Ростислава с нами больше нет, поверить было невозможно. Мне не хватает его по сей день. Ни один священник не вызывал во мне столько доверия и уважения, как он.
Отец Ростислав хотел быть похороненным возле своего храма, храма Двенадцати Апостолов. Но по санитарным нормам хоронить кого бы то ни было в городе было запрещено. И тогда Ольга пошла на приём к мэру, Николаю Тягливому, и добилась от него разрешения на захоронение батюшки возле храма.
Потом была долгая заупокойная служба. Поговаривали, что приедет отпевать сам Патриарх, но он не приехал. Прислал каких-то своих помощников. Людей было много, мы стояли возле гроба. От раскаленных свечей было трудно дышать, не хватало воздуха.
Отца Ростислава похоронили возле его последнего земного храма, как он и хотел. Ольга привезла на его могилу травку с могилы его младшего сына, игумена Марка, которую сажал то ли он сам, то ли матушка. Патриарх Алексей II, будучи спустя несколько лет в Туле с пастырским визитом, посетил могилу отца Ростислава. А вскоре и сам отошел в мир иной. Наверное, им есть, о чем поговорить ТАМ.
А нам очень плохо без вас, наш милый отец Ростислав.
_______________________________
Лозинский Ростислав Романович (29 января 1912, Псков — 7 апреля 1994, Тула) —протоиерей, доктор богословия, автор более сорока работ по истории православных святынь Тулы. Почётный гражданин Тулы. Отец профессора МДА игумена Марка.
