Город пах морем. Город шумел. Лязг тормозных колодок машин и гудение прибывающих кораблей то и дело заглушал спор парочки. А спор явно был на тонах значительно выше, чем хотелось бы обоим...
– Ну сколько раз мне ещё тебе сказать.... Я тебя люблю.
На этих словах лицо парня становилось по-милому глупым.
– Да? Так почему ты не можешь остаться здесь, со мной?
Девушка краснела от злости.
– Саша, ну не могу я жить здесь. У меня работа в Москве, дом...
– Глупые, детские отговорки. Я взрослая женщина. Мне нужна семья, дети. А ты каждый раз прилетаешь, улетаешь. Я неделями тебя жду и продолжаться так больше не может!
Эти слова без разбора били молотом по голове Макара, но он упорно стоял на своем.
– Так поехали со мной. Первое время моих денег хватит на нас обоих, да и у меня много знакомых. У кого-то точно найдется для тебя работа.
С едва заметной улыбкой Дима наблюдал за тем, как мячиком скачат голоса двух любовников. Равно как скачат друг от друга их аргументы в споре. Но друг ждал от него поддержки.
– Саш, ну правда, – Спокойным голосом проговорил Дима. - Тебе не составит труда поехать с ним. А Макар просто не выдержит существования за пределами столицы.
-И речи быть не может! Меня тошнит от одного вида этого города. А про то, что здесь у меня родители, все друзья я и вовсе молчу. Голос Саши становился заметно тише, но в злости не убавил ни на грамм.
– Дима, ты не понимаешь. Я его тоже люблю. Но так я не могу. Голос снова стался громче. – Пусть проявит хотя бы крупицу самопожертвования.
– А ты можешь проявить хотя бы крупицу самопожертвования? – передразнивая пробурчал Макар. – Нет, так не пойдет. Я не могу всё бросить и уехать сюда. Также как и не могу бросить тебя.
Саша закатила глаза, безнадежно вздохнула, развернулась и ушла.
– Дима, ну в чем я не прав? – Явно недоумевая обратился Макар. – Ну ведь она может взять и уехать, а я нет...
– Пойдем домой, - с улыбкой ответил Дима - отдохнешь.
Дима был журналистом, работал на себя и свои работы публиковал по принципу “куда возьмут и где заплатят”. Макар же был обычным публицистом, хотя время от времени и писал художественную литературу или стихи. Серьезно к его роду деятельности Дима не относился, хоть она и приносила какие-то деньги. В шутку он называд “псевдопоэтом”. Даже обзавелся какой-никакой известностью. В город они приехали вместе. Макар хотел увидеть Сашу, но не хотел ехать один, и уболтал Диму съездить с ним. К тому же в городе вот-вот начнутся массовые митинги про которые можно написать неплохой материал. Да и тёплая погода морского города, по которой Дима так соскучилась, казалась идеальным аргументом в пользу того, чтобы он съездил с Макаром.
Помимо тяги к словам и буквам, двух друзей объединяло полное отсутствие денег.
– Дим, всё в порядке? Ты не в обиде на меня?
В голову Димы даже и не закрадывались мысли об обиде на Макара. Хотя в отсутствии денег и был виноват Макар. Ему казалось жизненно необходимо взять в аренду машину. Аргументировал он это тем, что им жизненно необходимо пронестись по прибрежным дорогам. Только он абсолютно не умел водить и не успели они выехать за черту города, как Макар въехал в припаркованный дорогой седан. А так как разбираться с полицией им хотелось в последнюю очередь, они решили просто заплатить владельцу на месте. Машина пострадала несильно, всего лишь прогнулось крыло, от чего они надеялись, что это не обойдется слишком дорого. Надежды эти были напрасными. Друзья явно не были готовы попрощаться почти со всеми деньгами, которые они взяли с собой в поездку. Но деваться было некуда.
– Нет, я в тебя не в обиде. - – честно ответил журналист.
Но Макар придал этим словам противоположное значение.
– Да ничего, всё будет хорошо. Сейчас вот я закончу свой рассказ, продам кому нужно и хоть отдохнем по-нормальному. Ну или хотя бы поедим...
Диму слова Макара явно не успокоили.
– Ладно, завтра что-нибудь придумаем. А я, пожалуй, пойду спать.
На следующее утро друзья решили прогуляться по набережной. Дома им не сиделось, а на поход в какое-то более приятное место проведение досуга у них банально не было денег.
– Ну и запах, – поморщился Дима, всё-таки как не любил море, так и не люблю
– Зато какой приятный бриз! – воодушевляюще ответил “псевдопоэт”, преисполненный романтических чувств. – про это же можно даже неплохое такое стихотворение набросать.
– Ты правда посвящаешь стихотворения чему угодно? – смешком сказал Дима.
– Да ну ты брось, это же такая история! – псевдопоэт преисполнился еще сильнее. – Два друга оказываются на берегу моря. Один в погоне за любовью, другой в охоте за известностью! А у обоих, кроме бескрайней дружбы, за душой ни гроша.
– Да какая известность? – запротестовал Дима. – Ты ведь прекрасно знаешь, что чего-чего, но известности я точно не хочу. Просто мне нравится вещать людям правду и, так сказать, проливать свет на государственные проблемы. Да и вообще я здесь потому что ты меня позвал.
– Правда-правда... Людям неинтересна правда, им нужна история, которая сердца бы волновала. А не это твоё “проливание света”. Ты всегда был таким идеалистом? - язвительно спросил Макар
– Нет, стал им, когда с тобой познакомился. – не менее саркастично ответил журналист.
– Вот что за человек, чуть тронь, сразу смердишь. Вроде 20 лет, а ворчишь, как дед.
– Да-да, дед-дед, - передразнил Дима. - слышали, знаем.
– Может быть в историю Двух друзей добавить еще одну девушку... Холодный профессионал приехал в город выполнять свой внутренний долг, но встретив прекрасную девушку, не удержался перед накалом чувств и растаял, оставив позади тропу идеалиста. Связав свою жизнь с ней навсегда...
– И умерли они с ней в один день, – журналист оборвал поток романтики псевдопоэта. Вместо моей любви всей жизни, лучше над своей подумай. Ты решил что будешь делать с Сашей?
Макар ждал этого вопроса и наверняка пытался ответить на него себе еще до их с Димой разговора. Но ответить так и не смог
– Я, – оступился Дима. – Я не знаю... Думаю надо с ней обсудить это еще раз.
– Обсудить конечно надо. И обдумать всё хорошо надо, только у нас с тобой не так много времени, самолет через 4 дня.
– Не нагнетай, и так тяжело. - Остановил Макар.
– Извини...Давай прогуляемся в тишине.
Долго их молчание не продлилось. Макар встретил свою старую знакомую.
– О, Эми, что ты здесь делаешь?
Светлые волосы девушки отливали солнечный свет и казалось, будто они светились. Прядь волос опадавшая на её лицо прикрывала один глаз. Но даже через неё можно было заметить их блеск, который она бросила на журналиста и тут же отвела.
– Да так, выступаю.
Девушка тоже была поэтом. И не из разряда “псевдо”. Собственно, на конкурсе поэтов в Москве они и познакомились. Еще лет 5 тому назад.
– Очень рад тебя видеть! – искренне сказал Макар. – Это мой старый друг Дима, журналист и страшный идеалист. А это...
– Эмилия, – перебила девушка. – приятно познакомиться!
– Взаимно, почти холодно ответил журналист.
– А где ты выступаешь? – заинтересовался Макар.
– Одна команда проводит представления в поддержку митингов. Там и музыканты, и актёры. Думаю ты бы тоже мог поучаствовать. К тому же платят гонорар.
– Неужели гонорар настолько большой, что ты приехала сюда ради него? Псевдопоэт удивился.
– Конечно нет, – резко ответила поэтесса. -Я отказалась от него. Им деньги нужнее, а я выступаю за идею.
– Выступать перед публикой митингующих? Я конечно их уважаю, но торговать с ними своим творчеством я хочу в последнюю очередь.
– Макар, нам очень нужны деньги. – обратился журналист. – выступишь и может быть нам не придется есть что попало.
– Да? А помнится мне ты отказался писать заказную статью про опасность этих самых митингов. Видите ли это твоим принципам и идеологии перечит! – воскликнул Макар. - У меня тоже есть свои принципы!
– Сделай это ради меня...Крупица самопожертвования.
– Какой гонорар? – Макар обратился к поэтессе.
– Говорили что-то про десять тысяч. – девушка явно была не готова к такой реакции на её предложение.
– Дима, только потому что ты попросил, я соглашусь. Но только при условии, что ты пойдешь со мной!
– Хорошо. Может и я там материала какого-нибудь наскребу.
– Замечательно!-радостно ответила Эми -тогда приходи завтра вечером на центральную площадь. Подойдешь к сцене, там тебя встретят.
– Тогда до завтра?- Попрощался Макар
– До завтра. – кивнула Эми, посмотрев в глаза журналисту.
Девушка прошла и, сделав пару шагов, на секунду обернулась.
Друзья проводили её взглядом
-Эмилия...Красивое имя...- тихо сказал Дима.
-Мне кажется тебе не только её имя красивым показалось. - улыбнулся псевдопоэт.
-Давай что-нибудь съедим.- улыбаясь ответил журналист.
Пообедав в местной забегаловке, друзья направились в сторону дома. По дороге друзья продолжали пререкаться и отшучиваться.
Придя домой где-то к середине дня, они принялись за работу. Если это можно назвать словом работа. Дима пытался сконцентрироваться на написании статьи, но не мог написать это кошмарное первое слово. Перед собой он видел только блеск глаз Эмилии. Макар же что-то написывал, когда долго не мог подобрать слово яростно бил по столу, а, когда строчки ложились ладно, по милому глупо улыбался.
Следующее утро для Димы началось днём. Он долго не мог уснуть. Как только он смыкал глаза, мысли вихрем кружились по голове, перепрыгивая с темы к следующей статье, на светлые волосы Эмилии.
Но торопиться было некуда. Дел у него не было, а до вечера еще уйма времени. Макар уже проснулся и даже успел принести пакет еды сомнительного качество. Однако только на такую у них хватало денег и приходилось питаться этим. Пообедав Макар вышел решил прогуляться и поразмыслить над предстоящим разговором с Сашей. Дима до вечера сидел дома, то и дело переходя от работы к диалогу с самим собой.
Макар вернулся за час до того, как они планировали выходить из дому. Он всегда любил хорошо выглядеть, от чего процесс подготовки к выходу из дому у него был весьма затяжной. Выполнив необходимые для него процедуры, друзья отправились на центральную площадь.
На площади собралась большая шумна толпа, гул которой был слышан еще за 2 квартала. Кто-то выкрикивал политические лозунги, кто-то держал в руках, кто-то совмещал оба действия. Сцена стояла в плотную к невысокому заборчику, огораживающему часть площади. Поэтому люди не могли обойти сцену и стояли прямо перед ней.
Протиснувшись через муравейник митингующих, Дима и Макар добрались до сцены. Их встретила Эмилия и провела за кулисы.
– Вы...Вы планируете выступать первой? – Дима несколько растерялся.
– Нет...Моё выступление должно было быть завершающим.
– Дима, – Макар подтолкнул его локтем. – хватит смущать Эми своим выканьем. Её зовут Эми. Его - Дима. Всё. Надо договориться, как будем выступать. Предлагаю вместе и поочередно читать по нескольку стихотворений. Для с эффекта. И, само собой, каждый читает собственные.
– Согласна. Кто начинает?
– Ты.
– Вот и решили.
Первые артисты начинали выходить на сцену. С улицы доносилось нечто среднее между овациями и криками лозунгов. – Дима, ты хочешь написать статью про шествие?
– Думаю, что да.
– И как ты к этому относишься?
– У каждого свои проблемы и высказывать свои я не намерен.
Эми немного побледенела, скинула прядь, падающую на глаз и вызывающе посмотрел на журналиста.
– Сказав так ты хотел меня унизить или только обидеть?
– Ни то, ни другое. Просто решил упредить ряд вопрос, непременно последующих дальше.
– Понимаю, – красивый глаз Эмилии слегка прищурился. – Я не поставлю тебя перед такой дилеммой. Больше не задам ни одного вопроса из тех, какие собиралась и которые, откровенно говоря, считала просто вступлением и приглашением к приятной беседе. Ну что ж, стало быть, не будет беседы.
Она отвернулась и быстро подошла к столам с разбросанными бумагами.
– Не скажу что ты был с ней особенно любезен, Дим.
– Действительно глупо получилось. – согласился журналист. – В самом деле обидел...Может извиниться?
– Прекрати. Честь произвести первое впечатление выпадает только один раз. Пойдем лучше, поможешь мне подготовить речь.
Артисты выходили и заходили одни за другими. Наступила очередь Макара с Эмилией. Как и договаривались, читали по очереди, периодически отвлекаясь на то, чтобы поаплодировать друг другу и слушателям. Тем немногим, которые стояли подле сцены и правда слушали.
Макар и Эми вернулись за кулисы с чувством эйфории и в прекрасном настроением. Эмилия уже не думала о неприятном диалоге с Димой.
– Нас с другими выступающими пригласили в ресторан по завершению представления. При чем всё абсолютно бесплатно. Может вы бы хотели пойти с нами?
– Определенно да! – обрадовался предложению Макар. – Дима?
– Ну пойдем. – Дима нехотя согласился.
Столы в ресторане уже были накрыты и во всю изобиловали всевозможными блюдами и напитками. После мешанины из запахов на площади, аромат свежеприготовленного мяса был в несколько раз прекрасней, чем обычно.
Музыканты играли музыку, артисты смеялись, приглашая друг друга на импровизированную сцену из выставленных столов.
Макар вёл светские беседы с другими поэтому. Во всём веселье и упорядоченном хаосе, Дима заметил, как Эмилия вышла на террасу. Она стояла, опершись локтями о перила террасы-помоста, втянув голову в маленькие приподнятые плечи. И глядела на покрытое рябью море, блестевшее в свете луны и портовых огней. Под ногой Димы скрипнула половица. Эми выпрямилась.
– Прости, я не хотел тебе мешать, – сказал он пустым голосом.
– Ты мне не мешаешь, – ответила она и улыбнулась, откинув прядь. – Мне нужно было не одиночество, а свежий воздух. Тебе тоже мешают крики и духота?
– Немножко. Но еще больше мешает осознание, что я обидел тебя. Я пришел извиниться, Эми, попробовать найти повод для приятной беседы.
– Извиниться стоит мне, – сказала девушка. – Я слишком бурно отреагировала. Я всегда так реагирую, не умею сдерживать. Прости и предоставь мне вторую возможность. Поговорить.
Он подошел, облокотился о перила рядом с ней. Почувствовал исходящее от нее тепло, легкий аромат ириса.
– С чем у тебя ассоциируется море, Дима? – вдруг спросила она.
– С беспокойством, – ответил он, даже не задумываясь.
– Интересно. А ты кажешься таким спокойным и сдержанным.
– Я не говорил, что чувствую беспокойство. Ты спросила об ассоциации.
– Ассоциация – зеркало души. Что-то об этом я понимаю, я – поэт.
– A y тебя, Эми? – быстро спросил он, чтобы остановить с разговором о беспокойстве, которое действительно чувствовал.
– С нескончаемым движением, – задумавшись ответила она. – С переменой. И с загадкой, с тайной, с чем-то, чего невозможно уловить, что нельзя описать любым известным способом, тысячами стихов, так и не дойдя до сути. Да, пожалуй, именно так.
– Стало быть, – сказал он, чувствуя, что ирис все сильнее действует на него, – то, что ты ощущаешь, – тоже беспокойство. А кажешься такой спокойной и сдержанной.
– Я и не спокойна, и не сдержанна, Дим.
Это произошло неожиданно, совершенно неожиданно. Жест, который он сделал и который должен был быть лишь прикосновением, легким касанием её руки, перевоплотился в крепкое объятие. Он резко, хоть и не грубо, притянул ее к себе, их тела соприкоснулись. Эми остановилась, напряглась и сильно выгнула спину, твердо уперлась руками в его руки, словно хотела сорвать, сбросить их с талии, но вместо этого только крепче схватила их, наклонила голову, раскрыла губы.
– Зачем… зачем это? – шепнула она. Ее глаза были широко открыты, золотой локон опустился на щеку.
Он спокойно и медленно наклонил голову, приблизил лицо, и они вдруг сомкнулись губами в поцелуе. Однако Эми и теперь не отпустила его рук, сжимающих ее талию, и по-прежнему сильно изгибала спину, стараясь соприкасаться телами. Оставаясь в такой позе, они медленно, словно в танце, кружились. Она целовала его охотно, смело. И долго. Потом ловко и без труда высвободилась из его рук, отвернулась, снова оперлась о перила, втянув голову в плечи. Дима неожиданно почувствовал себя отвратительно, неописуемо глупо. Это ощущение удержало его от того, чтобы приблизиться к ней, обнять ссутулившиеся плечи.
– Зачем? – спросила она холодно, не поворачиваясь. – Зачем ты это сделал?
Она глянула на него краешком глаза, и журналист вдруг понял, что ошибся. Неожиданно понял, что фальшь, ложь, притворство и бравада завели его прямо в трясину, где между ним и бездной будут уже только пружинящие, сбившиеся в тонкий покров травы и мхи, готовые в любую минуту уступить, разорваться, лопнуть.
– Зачем? – повторила она.
Он не ответил.
– Ищешь женщину на ночь?
Он не ответил.
Эми медленно отвернулась, коснулась его плеча.
– Вернемся в зал, – свободно сказала она, но его не обманула эта легкость, он почувствовал, как она напряжена. – Не делай такой мины. Ничего не случилось. А то, что я не ищу мужчины на ночь, не твоя вина. Правда?
– Эми… Возвращаемся, Дим. Пойдем, я почитаю…
Она как-то странно взглянула на него и, дунув, откинула прядь с глаза.
– Почитаю для тебя.
-Кого я вижу?- сыграл удивление журналист.- Думал ты не вернешься домой на ночь.
Макар закрыл дверь на крючок и бросил куртку на стул.
-А почему ты думал, что я не вернусь?, - спросил псевдопоэт стягивая ботинки.
-Думал, - журналист приподнялся на локте,- пойдешь читать бравады под окном прекрасной Александры.
– Чего набычился? – спросил поэт. – Тебе лихо, что я бегаю за девчонками? С каких пор? Может, ты стал попом и принес обет чистоты? А может…
– Перестань токовать. Я устал. Ты не заметил, что впервые за неделю у нас перед сном гул в желудке не стоит?
– Для меня, – размечтался Макар, – матрац без девочки – не матрац. Он – неполное счастье, а неполное счастье это что?
Дима глухо застонал, как всегда, когда на Макара находила ночная болтливость.
– Неполное счастье, – продолжал Макар, вслушиваясь в собственный голос, – это как… как прерванный поцелуй. Что зубами скрипишь, можно спросить?
– До чего ж ты нуден, Макар. Ничего, только матрацы, девочки, попки, сиськи, неполное счастье и поцелуйчики, прерванные собаками родителей твоей невесты. Что ж, видно, иначе ты не можешь. Видимо, только фривольность – чтобы не сказать неразборчивый блуд – позволяет вам слагать баллады и писать стихи. Видимо, это – запиши! – темная сторона таланта.
Он сказал слишком много и недостаточно холодно. И Макар запросто и безошибочно распознал его.
– Так, – поправился псевдопоэт, - Что я вижу? Прекрасная поэтесса Эмилия, для друзей Эми, вызвала у хладнокровного журналиста и идеалиста смятение? И вместо того чтобы винить себя, винит темную сторону таланта?
– Глупости.
– Нет, дорогой мой. Эми произвела на тебя впечатление, не скрывай. Впрочем, не вижу ничего безнравственного. Но будь осторожней, не ошибись. Она не такая, как ты думаешь. Если у ее таланта и есть темные стороны, то наверняка не такие, какие ты себе вообразил.
– Догадываюсь, – сказал журналист, совладав с голосом, – ты знаешь ее очень хорошо.
– Достаточно хорошо. Но не так, как думаешь ты. Не так.
– Довольно оригинально для тебя, согласись.
– Глупый ты. – Псевдопоэт потянулся, подложил обе руки под голову. – Я знаю Эми уже кучу лет. Она для меня… ну… как младшая сестра. Повторяю, не ошибись, не сглупи… Тем самым ты доставишь ей огромную неприятность, потому что и ты произвел на нее впечатление.
– Ты закончил?
– Закончил.
– Тогда доброй ночи.
На следующий день их снова ждало шествие. Но на этот раз со стороны протестующих. Проснувшись, Дима тут же сел писать статью, но Эми не выходила из головы. Из раздумий его вывел звонок дверь. Макар подбежал к двери, и суетливо провернул ключ.
– А ты рано встаешь, Эми.-Журналист зашел в прихожую
Поэтесса улыбнулась, придерживая волосы и осторожно вошла на мол.
– Я не могла упустить возможность увидеть журналиста за работой. Снова будешь утверждать, якобы я слишком любопытна? Ну что ж, не скрываю, и верно, очень любопытна. Как дела?
– Какие дела?
– Дима, ты явно недооцениваешь моей любознательности, моего таланта улавливать и интерпретировать услышанное.
– Макар, почему ты не сказал, что она пойдет с нами?
– Ты бы не согласился.
Быстро собрав вещи, они вышли из дома и пошли в сторону центральной площади. Проходя узенькие кварталы, где на каждом углу продавалась уличная еда. Проходя рыночки и лавки, разящие нос запахом специй и трав. Проходя по набережной и вдыхая запах моря, Дима чувствовал только один запах. Запах Ириса.
–Ты собираешься зайти в самую толпу?
–Да. Выдуманная статья и выеденного яйца не стоит, если на самом деле не понять, что происходит изнутри.
–Я могла бы... –начала Эми.
–Нет. –оборвал её журналист
–Почему? Я ведь умею писать и, как я сказала, очень любопытная.
–Нет, и всё тут. Выкинь из головы.
–Ты мог бы сформулировать это помягче...
–– Мог бы. Но ты бы решила… черт знает, что бы ты решила. А я – холодный профессионал. Я могу рискнуть собой. Тобой нет.
Он видел, как она стиснула губы, как мотнула головой. Порыв ветра растрепал ей волосы, на мгновение прикрыл лицо путаницей золотых нитей.
– Я просто хотела тебе помочь, – сказала она.
– Знаю. Благодарю.
Их отвлёк какой-то мальчик возникший из ниоткуда у них на пути. Мальчик не выделялся броскостью одежды и ухоженностью. Старые и рваные одежды производили впечатление, что мальчик далеко не из самой лучшей семьи. На вид ему было не больше 10
–Купите устрицу, –детский голос донёсся до ушей Димы. – Дяденька, купите устрицу.
Окинув мальчика взглядом, мальчик вызвал неподдельное чувство жалости. Дима дал мальчику несколько монет, мальчик радостно вручил в руки Димы моллюска и побежал в сторону лавки с мороженным, считая деньги находу.
–Это тебе. – шутливо сказал Дима и протянул жемчужину Эми.
–Вижу вы прям рассыпаетесь в подарках, – проиронизировала Эми. – Какая щедрость... –Тонкими пальцами Эми ловко открыла подаренную устрицу. С её лица сошла улыбка, а взгляд, полный удивления, остановился на содержимом моллюска.
–Это не устрица... –Эми извлекла содержимое ракушки и уже держала в руке приличных размеров жемчужину, перламутровый блеск которой отражал лучи солнца обратно в глаза всякого, кто на неё взглянет.
–Надеюсь,-шутливо сказал псевдопоэт, не отводя глаз от белого камешка.- Хоть такой подарок тебе придется по душе.
Эми бросила взгляд на Диму и, увидев одобрительный кивок, робко положила жемчуг в карман курточки.
Огибая толпы и очереди, скопившееся перед прибережными лавками, компания неторопливо пошла дальше. На площади было неспокойно. Выкрики лозунгов превращались в крик и смешивались в кашу, от чего распознать, что именно кричат протестующие было едва возможным. Люди толкались, кричали друг на друга, суетливо размахивали руками. Подойдя ближе, друзья остановились на самом краю шествующей толпы, прежде чем журналист зашел в самую гущу событий.
–Подожди, –Макар положил руку на плечо Димы. –Саша тоже должна быть где-то тут.
–Я попробую найти её. Останься тут, я быстро. – Дима шагнул в поток идущих протестующих.
–Куда ты лезешь, –псевдопоэт остановил журналиста, –герой нашелся. Лезет еще и один. Пойдем вместе, всё-таки речь о моей девушке.
–Тебе не зачем рисковать, вдвоём мы быстрее её не найдем. А я в любом случае пошел бы туда.
–Есть зачем. Крупица самопожертвования, помнишь? –Поэт улыбнулся Диме.
Двоица шагнула в лавину. Бесконтрольную, неостановимую и пугающую лавину. Держась за руки, чтобы не потерять друг друга, всё глубже и глубже они погружались в летящий поток. Уши оглушал крик толпы, ноги осыпались резкой болью, всякий раз, когда очередной “самый смелый” брёл вперед, ускоряя шаг и расталкивая всех на своём пути, которого он уже не разбирал.
–Стой, –крикнул Макар и мотнул головой в направление одной девушки, стоящей на месте девушки. – Видишь?
Девушкой была Саша. Глазами она осматривала лавину и искала выход из движущейся массы. Макар и Дима поспешно двинулись к ней. Саша не видела их, только слышала, что кто-то кричит её имя и мотала головой по сторонам, чтобы увидеть, откуда доносится крик. Макар подошел к ней вплотную, резко схватил за руку и потащил за собой.
–Уведи Сашу и Эми подальше отсюда, – крикнул журналист. – Я еще осмотрюсь.
–Какая статья получится, а?, – через улыбку ответил поэт и со своей девушкой скрылся в потоке.
Сперва Дима осмотрелся, выбрал направление в котором ему лучше двигаться. Всё это не заняло и нескольких секунд. Он освоился и ему казалось, что всё не так плохо и можно спокойно продолжать шествие. Так ему казалось до тех пор, пока в другом конце потока не раздался ряд выстрелов. Толпа начала рассыпаться. Люди, испуганные громким звуком, даже не успели понять, что это. Все бежали кто куда, только подальше от центра событий. Диму подхватил поток и ему тоже пришлось бежать. Последовало еще несколько выстрелов и с этого момента в толпе каждый был сам за себя. Началась паника. Лавина съедала всех на своём пути. Кто-то забирался на сцену, кто-то перепрыгивал через заборчик, огораживающий площадь. Каждый боялся за свою жизнь. В глазах у Димы потемнело, а в ушах что-то начало звенеть. Кто-то в суматохе ударил журналиста локтем. На секунду Дима остановился чтобы придти в себя. Это была ошибка. Он получил толчок в спину и свалился на каменную плитку. Прикрывая голову руками, он чувствовал, как сотни сапог топчут его спину и ноги. Это не продолжалось долго, но ему казалось, что длиться вечность. Диме удалось встать и поток снова подхватил его и протащил до самого выхода с площади. Он увидел Макара и моментально оказался возле него. Макар подхватил его подплечо и оттащил в сторону. Отдышавшись, Макар понёс еле-бредущего журналиста домой. Им навстречу сломя голову неслась Эми. Она подхватила его за свободное плечо и журналиста тащило уже 2 человека. Донеся его до дома, они быстро, но аккуратно положили его на кровать и раздели.
Он заснул.
Ему снился вой толпы...Крики... Рокот выстрела... Каменная плитка... Схвативший его Макар...Бегущая к нему в слезах Эми...Запах ириса...И перламутровая жемчужина....
Придя в себя и приподнявшись на кровати, журналист открыл глаза. Подле его кровати на деревянном стуле сидела Эми. Журналист поднялся
–Зачем вы туда пошли? –Эми плакала. –Зачем ты там остался?
–Макар хотел доставить радость Саше. А я читателям...
– А ты… Хотел доставить мне радость? Жемчужина прекрасная… Она должно быть невероятно много стоит… Ты точно хочешь ее отдать? Не пожалеешь?
– Мне приятно, что она тебе понравилась. А если и жалею, так о том, что она была только одна. И что…
– Да?
– Что не знаю тебя так долго, как Макар, так долго, чтобы знать и помнить о твоем дне рождения. Чтобы иметь возможность дарить подарки и доставлять тебе радость. Она подошла и неожиданно закинула ему руки на шею. Он ловко и быстро предупредил ее движения, отстранился от ее губ, сдержанно поцеловал в щеку, обняв здоровой рукой осторожно, нежно. Он чувствовал, как девушка напрягается и медленно отстраняется, но только на длину рук, все еще лежащих у него на плечах. Он знал, чего она ждет, но не сделал этого. Не привлек ее к себе.
Эми отпустила его, отвернулась к приоткрытому грязному оконцу.
– Ну конечно, – вдруг сказала она. – Ты же меня почти не знаешь. Я совсем забыла, мы ведь не знакомы…
– Эми, – проговорил он после секундного молчания, – я…
– Я тоже тебя не знаю, – вспыхнула она. – И что с того? Я люблю тебя. Ничего не могу с собой поделать. Ничего.
– Эми!
– Да. Люблю. Мне совершенно всё равно, что ты подумаешь. Я полюбила тебя в тот самый момент, как увидела, там, на набережной…
Она замолчала и опустила глаза.
Она стояла перед ним, а Дима сожалел, что она не разбитая плитка асфальта, лежащая у него под носом.
– Почему ты молчишь? – бросила она. – Ничего, ни единого слова…
«Я очень устал, – подумал он, – и ужасно слаб. Мне надо присесть, у меня темнеет в глазах...Мне нужно присесть. Проклятая квартира, чтоб она сгорела во время ближайшей бури от молнии. Тупое отсутствие мебели, через которую можно так легко и безопасно разговаривать. Можно даже держаться за руки. А я вынужден садиться на кровать и просить ее, чтобы она присела рядом. А кровать опасна. С нее невозможно вывернуться и держать расстояние»
– Когда я узнала, – шепнула она, прерывая затянувшееся молчание, – когда я услышала, что Макар притащил тебя, избитого, я выбежала из дома будто сумасшедшая, мчалась, ничего не видя, ни на что не обращая внимания. И тогда… Знаешь, о чем я подумала? Что это не по-настоящему. Что это какая-то магия, что ты приворожил меня, предательски очаровал меня, околдовал скверным глазом. Так я подумала, но не остановилась, продолжала бежать, потому что поняла, что хочу… хочу оказаться под действием твоей силы, но реальность оказалась страшнее. Ты не приворожил меня, не использовал никаких чар. Почему, Дима? Почему ты этого не сделал?
Он молчал.
– Если б это была магия, – продолжала она, – все было бы так просто и легко. Я поддалась бы тебе и была бы счастлива. А так… Я должна… не знаю, что со мной творится…
«К черту, – подумал он, – если все девушки, которым я был не нужен, когда они со мной, чувствуют себя как я сейчас, то я им не завидую. И уже никогда не стану удивляться. Никогда не буду ненавидеть … Никогда…
Потому что они, вероятно, чувствует то, что невозможно исполнить, чувствует глубокую уверенность, что я обязан выполнить то, что выполнить невозможно. Уверенность, что немного жертвенности тут недостаточно, что надо пожертвовать всем, да и то неизвестно, достаточно ли этого. Нет, я не буду ненавидеть их за то, что они не могут и не хочет проявлять хоть немного самопожертвования. Теперь я знаю, что немного самопожертвования – это… очень много».
– Дима, – простонала Эми и втянула голову в плечи. – Мне так стыдно. Мне так стыдно того, что я чувствую какое-то жалкое бессилие, холод, озноб, как короткое дыхание…
Он молчал.
– Я всегда думала, что это сказочное и возвышенное состояние души, благородное и восхитительное, даже если оно и лишает тебя счастья. Ведь сколько стихов я сложила о подобном. А это простейшая химия организма, Дим, простая и всеобъемлющая. Так может чувствовать себя дурак, выпивший яд. Да потому что человек, выпивший яд, готов на все взамен за противоядие. На все, даже на унижение.
– Эми, прошу тебя…
– Да, я чувствую себя униженной, униженной тем, что во всем тебе призналась, забыв о достоинстве, которое велит страдать молча… Тем, что своим признанием причинила тебе стыд, неловкость. Я чувствую себя униженной тем, что ты смущен. Но я не могла иначе. Я бессильна. Я отдана на милость сразившей меня болезни. Я всегда боялась болезни, того момента, когда стану слабой, бессильной, беспомощной и одинокой. Я всегда боялась болезни, всегда верила, что болезнь будет самым худшим, что может со мной приключиться…
Он молчал.
– Знаю, – зашептала она снова, – знаю, я должна благодарить тебя за то, что… что ты не используешь ситуации. Но я тебя не благодарю. И этого я тоже стыжусь. Я ненавижу твое молчание, твои изумленные глаза. Я ненавижу тебя. За то, что ты молчишь. За то, что не лжешь... Скажи, чтобы я ушла, Дим. Скажи мне уйти отсюда. Сама, по моему решению, я не смогу, а хочу, уйти в город, в бар… Хочу отомстить тебе за свой стыд, за унижение, хочу найти первого попавшегося…
«Черт побери, – подумал он, слыша, как ее голос скачет, словно резиновый мячик, катящийся по лестнице. – Расплачется, определенно расплачется. Что делать? Что, черт возьми делать?»
Державшие его руки Эми задрожали. Девушка отвернулась и разразилась тихим, больным, спокойным, несдерживаемым плачем.
Он обнял ее, она тут же успокоилась, вытерла слезы, сильно тряхнула головой и отвернулась, чтобы он не мог видеть ее лица. А потом прижалась к нему, сильно втиснув голову в грудь.
«Немного самопожертвования, – подумал он, – всего лишь каплю. Тем более это ее успокоит – объятия, поцелуи, тихие ласки… Она не хочет большего. И если хочет, то что? Немного жертвенности, совсем немного… ведь она, как никто иной заслуживает этого… Если б она хотела большего… Это ее успокоит... Но я не могу решится на это дольку самопожертвования »
– Прошу тебя, Эми, не плачь.
– Не буду. – Она медленно отодвинулась от него. – Не буду. Я понимаю. По-другому не может быть.
Они молчали. Надвигался вечер.
– Дим, – вдруг сказала она. Голос дрогнул. – А может… Может, было бы так… как с той раковиной, с тем милым подарком? Может, мы все-таки отыскали бы жемчужину? Потом? Спустя время?
– Я вижу ее, – с трудом проговорил он. – Оправленную в серебро, вставленную в серебряный цветочек с изумительными лепестками. Я вижу ее на твоей шее, на серебряной цепочке. Это будет твой талисман, Эми. Амулет, который защитит тебя от всякого зла.
– Мой талисман, – повторила она, опуская голову. – Моя жемчужина, которую я оправлю в серебро, с которой никогда не расстанусь. Моя драгоценность, которую я получила взамен. Разве такой талисман может принести счастье?
– Да, Эми. Будь уверена.
– Могу я посидеть здесь еще? С тобой?
– Можешь.
Надвигались сумерки, становилось все темнее, а они сидели в холодной комнатушке, в которой не было мебели, а только пара стульев и кровать.
Сидели в полном молчании, в тишине, долго, очень долго. А потом пришел Макар. Они слышали, как он идет. Макар вошел, увидел их и не сказал ничего, ни единого слова. Эми, тоже молча, встала и вышла, даже не взглянув на них.
Поэт не сказал ни слова, но журналист видел в его глазах слова, которые не были произнесены.
Ночь объявила о себе стрекотом цикад. Только стрекот и тяжелое дыхание спасали от гнетущей в комнате тишины. Казалось, весь город замолк. И, пожалуй, так оно и было В темноте и без того маленькая комната становилась всё меньше и меньше давя всё с большей силой.
–Саша согласилась поехать со мной, –Прервал молчание поэт. –
Решилась пожертвовать тем, что её тут держит.
–Чудесно, –прокряхтел Дима. –Долго уговаривал?
–Она предложила сама. Обдумала всё еще после того, как пришла домой с нашей с ней встречи.
–Самопожертвование... –Еле слышно сказал журналист.
–Завтра свободный день и мы подумали съездить куда-нибудь подальше из города. В какую-нибудь глухую степь, где наконец не будет слышно этих проклятых кораблей. Поедешь?
–Поеду. Позовешь Эми?
–Уже позвал, – улыбнулся Макар. – И как же ты не научишься понимать мои мысли...
–В том-то и дело, что понимаю... –тихо проговорил журналист
–Спокойной ночи, Дим
–Сладких снов...
Они выехали из города рано утром, пока было еще холодно. Выехали в тумане, впитавшем в себя всю яркость южного оранжевого солнца. Выехали вчетвером. Как договорились раньше. Они не обсуждали это, не строили планов, просто хотели быть вместе. Какое-то время.
Покинули каменистый пляж, распрощались с известняковыми скалами. Но, спустившись в зеленую, окруженными цветами долину, все еще слышали запах моря, гул прибоя, дикие крики чаек и резкие возгласы кораблей.
Макар ни на секунду не прекращал болтать. Прыгал с темы на темы, как цикады по листьям. Дима молчал. Эми тоже или отвечала односложно. Журналист чувствовал на себе ее взгляд. Взгляд, которого так не хотел видеть.
Когда утром они остановились на перекус, Эми подошла к нему, воспользовавшись тем, что Макар и Саша удалились. Дима не успел отойти. Она застала его врасплох.
– Дима, – сказала она тихонечко. – Я больше… так не могу. Это не по моим силам
Он избегал контакта глазами. Она не разрешала, стояла, поигрывая перламутровой жемчужиной, весящей, оправленной в серебряные листья, а он жалел, что перед ним не разбитая асфальтовая плитка
– Дим… Что-то надо с этим делать, верно?
Она ждала его ответа. Его слова. Любого. Немного самопожертвования. Но у журналиста не было ничего такого, чем он мог бы пожертвовать, и она это понимала. Он не хотел лгать. И не умел. А по правде сказать, и не мог, потому что не мог решиться сделать ей больно.
Положение спас Макар, безотказный Макар, появившийся неожиданно. Макар со своей безотказной тактичностью.
– Ну конечно же! – воскликнул он и, размахнувшись, кинул в кусты прутик, которым раздвигал густые заросли и гигантскую крапиву. – Конечно же, вы должны что-то с этим сделать: самое время. Я не планирую всё время безучастно наблюдать за тем, что между вами происходит! Ты чего от него ждешь, Эми? Невозможного? А ты, Дима, на что надеешься? На то, что она прочтет твои мысли или что? А ты удобненько промолчишь, думая, будто не должен никоем образом разъясняться, что-либо высказывать, в чем-то отказывать? Не обязан открываться? Сколько времени, сколько событий вам требуется, чтобы понять? Когда вы хотите понять? Через сколько лет? Сто? В воспоминаниях? Завтра мы расстанемся, черт побери! Нет, с меня хватит, боги, оба вы у меня вот где сидите, вот тут вот! Хорошо, послушайте, я сейчас возьму Сашу, мы пойдем в лес и сяду...э...писать, а вы останетесь только сами с собой. У вас будет время, вы сможете все друг другу высказать. Так скажите же себе все, хотя бы постарайтесь друг друга понять. Это не так трудно, как кажется. И, о боги, сделайте уже это. Сделайте. – Поэт резко развернулся, схватил за руку Сашу и они удалились между деревьев небольшого лесочка. Когда он ушел, Дима и Эми долго стояли, взявшись за руки и опершись о корявую акацию, наклонившуюся над землей. Потом журналист говорил, говорил тихо и долго, а глаза поэтессы были полны слез.
А потом они сделали это. Он и она.
И все было прекрасно.
Вечерело. Изрядно проголодавшись, они устроили себе что-то вроде природного ужина. Приготовили рыбу, которую купили еще в городе. Костер весело потрескивал, котелок побулькивал. Саша заботливо помешивала в нем палочкой, изготовленной из валяющейся палочки. Дима неумело пытался очистить рыбу. Макар чистил лук и тер морковь. Эми, которая понятия не имела о готовке, развлекала их чтением стихов и шутливыми строчками. Для неё это был прощальный ужин, ведь утром им предстояло расстаться.
Потом Эми, пахнущая ирисом легла рядом с ним, втиснулась ему под руку, положила голову на грудь, вздохнула два раза и спокойно уснула. Журналист уснул гораздо, гораздо позже.
Макар, глядя на угасающий костер, еще долго шептался с Сашей.
И написал Макар поэму. О хладнокровном профессионале расстаявшем перед прекрасно поэтессой. И как полюбили они друг друга с первого взгляда, под шум прибоя и лающие крики чаек. Как никто, ничто и никогда не смогла разорвать их любовь, разлучить их. Как даже смерть не смогла их разлучить.
Поэт знал, что это неправда. Знал, что никто не поверит в такую историю, но переживал об этом. Ведь знал, что истории пишут не чтобы говорить правду, а чтобы волновать сердца. Спустя несколько лет, поэт мог изменить содержание поэмы. Рассказать правду. Но не стал. Ведь правда не тронула бы никого. Кто захочет знать такую правду? Правду о том, что журналист и поэтесса расстались и больше никогда не встретились. О том, что 3 года спустя Эми умерла от бушевавшей в городе болезни. О том, как он пронёс её гроб по кладбищу, и похоронил её в самом далеком его конце. Одинокую и спокойную. А вместе с ней, похоронил, как она и просила, две вещи – ракушку и жемчужину. Перламутровую жемчужину с которой она не расставалась никогда.
Нет, он оставил первую версию поэмы. Но все равно так и не прочитал её. Нигде. Никогда. Никому.