И вот они сидят. Неделю сидят. Месяц сидят, полгода сидят и таращатся в монитор. Художнику снятся страшные сны, а куратор изводит и нервирует заведующего выставочным отделом. Потому что заведующий выставочным отделом — он ведь тоже человек и работник учреждения высокой культуры и быта. Ему, чтобы провести конкурсную процедуру (ибо так завещал Заратустра), в результате которой определится подрядчик на будущую выставку, нужно написать техническое задание и посчитать смету. Чтобы он смог все это сделать, ему нужен дизигн выставки. А дизигна нет. Не выходит каменный цветок у куратора с художником. Время идет, и драгоценные миги уходят. И вот уже плановый отдел начинает нервничать и разговаривает строгим и страшным голосом, что мы не успеем провести аукцион и заключить контракт, и вы сами во всем виноваты, да что вы за люди такие, да сколько можно терпеть эти издевательства со стороны выставочного отдела, выставочный отдел — лузеры и саботажники, все люди как люди, взять хотя бы отдел капитального ремонта, а выставочный отдел даже ТЗ написать не может, ну и так далее. Заведующий выставочным отделом погружается в мизантропию и черную меланхолию, начинает пугаться собственной тени и прятаться в полуподвальных и цокольных помещениях.
Потом, например, если кураторов НЕСКОЛЬКО, то они образовывают сплоченную группу (эта коалиция в официальных документах именуется «рабочая группа») и бесконечно фонтанируют идеями. К ним присоединяется художник выставки — и вот это бандообразование начинает агрессивно преследовать заведующего. Им всегда всего мало — света, витрин, рам, толченых скарабеев, красивых подставок, краски, широкоформатной печати, техники, йоркширских пиявок, маринованных паучьих глаз или молока единорога. Заведующий выставочным отделом впадает в кататонию и продолжает раскачиваться до даты открытия выставки. Монтаж он проводит в полной апоплексии, прикладывая компрессы из мертвых жаб и паутины к больной голове и истерзанным нервам.
На самом деле, время монтажа — это веселье. Художник покрывается, как правило, трупными пятнами, куратор — кровавым потом, все кричат, заказывают пиццу и божественный макдак в три часа ночи, рыдают, смеются и перестают узнавать родных и близких. Родные и близкие не возражают. Они привыкли и на время монтажа стараются массово съехать на дачу или в страны африканского континента. Истинный ад для куратора начинается тогда, когда в выставочных залах окончена стройка и вещи внесены в залы, когда всё расставили и разложили, согласно утвержденной концепции, тэпу и дизайн-проекту. Именно тогда у куратора, у которого все так ловко было построено в тематическом, хронологическом или еще каком порядке, рушится жизнь. Ничто ни с чем не живет, куратор в истерии бегает туда-сюда, таскает вещи из зала в зал, застывает в пространстве, заламывает руки и смотрит вдаль, затем присоединяется к кататоническому припадку заведующего выставочным отделом — они начинают раскачиваться вместе, чуть позже с ними солидаризируется художник.
К моменту открытия выставки куратор свиреп, грязен, перепачкан всеми имеющимися материалами, которые использованы в выставочном проекте, а также имеет фрагментарные утраты. В трясущихся руках он сжимает дорогие его сердцу вещи: сделанные, но уже ненужные этикетки (от некоторых вещей все-таки пришлось отказаться, а нужные этикетки еще не приехали из печати ведь до открытия еще целый час), обрывки двустороннего скотча, клочки волос заведующего выставочным отделом, шуруповерт, Дюрандаль и позавчерашнюю куриную ногу, отбитую у художника в честном бою. Удивительно, но многолетняя практика показывает, что как бы ни было все плохо в прологе и в эпилоге, но выставка откроется в назначенный день и час, несмотря ни на что. Это такой музейный мэджик. Поэтому, старшие и древние боги, а также священный Иггдрасиль храните кураторов. Они — наша последняя надежда в этот рагнарёк, именуемый экспозиционно-выставочной деятельностью.
Автор поста осознает, что кураторы бывают разные (желтые, белые и красные) и что аll Curators Matter. Автор руководствуется исключительно собственным жизненным опытом, тридцатилетним стажем работы в музее и не претендует на исчерпывающий анализ. Автор никого не хотел обидеть или забыть.