Месть майора Вишняка

Александр Зуев

Месть майора Вишняка

-

Война в Донбассе стала одним из ведущих факторов мировой политики и основной причиной многих политических, социальных, экономических проблем. Происходит реальное столкновение двух мировоззрений, и оно стало менять саму парадигму российской государственности.

Всё более явственно приходит осознание того факта, что движущая сила всех событий это, конечно же, люди, принявшие на себя апокалиптическую ношу войны. Именно они сейчас крутят колесо истории. Поэтому посчитал необходимым опубликовать своеобразную хронику об отдельных фактах и персоналиях событий на Донбассе, превратившихся в одну из самых жестоких войн современности. Когда завершал рукопись, почувствовал, что невольно смягчил некоторые эпизоды, избегая сгущения красок. Тем не менее, общую картину событий этой войны и описание людей на ней постарался передать достоверно, не отвлекаясь на собственные эмоции.

Так назначь, Господь, меня, Вишняка ,

выполнить твою волю, и я исполню.

Не должны эти мальчишки

уйти в небытие неотомщенными.

Майор В. Вишняк.

Славянск-Дебальцево,

2014-2015 годы.

ВСТУПЛЕНИЕ. САРАТОВСКОЕ ПРИСТАНИЩЕ

Майор Вишняк Виктор Александрович, командир танковой роты Донецкой народной республики, выписался досрочно из ростовского госпиталя 20 декабря и добрался до Саратовской области 23 декабря 2014 года. Надеялся найти единственного близкого человека - четырехлетнего внука Никиту, вышедшего живым из мясорубки гражданской войны.

В далеком Воронеже, куда привезли детей из полыхающего Славянска, сообщили, что Никиту направили в Саратовскую область, а определить где его родители не удалось. После долгих и трудных поисков майор разыскал воспитательницу детского сада, помнившую Никитку и все ужасы той эвакуации. Она, плача, рассказывала о безумно тяжелой дороге, об обстреле в районе Краснодона двух переполненных автобусов, везущих детей. Автобус, шедший первым, получил пулеметную очередь в упор. Водитель скончался на месте, неуправляемая махина съехала на обочину и завалилась на бок. Второй автобус отстал метров на сто - и это спасло детей и сопровождающих. Увидев рухнувший транспорт, остановились на безопасном расстоянии. Воспитательницы, медсестры, родители бросились спасать раненых и пострадавших. Оказалось, что в первом автобусе двое убитых - водитель и медсестра, четверо детей ранены и нуждаются в срочной медицинской помощи.

Раненых повезли в краснодонскую больницу, остальных кое-как распределили во втором автобусе и двух легковых машинах, сопровождавших колонну. Когда размещали детей в единственном автобусе, выбросили все лишние вещи, дорожные сумки. Часть документов и вещей потерялись. Многие испуганные дети рыдали навзрыд. Наверное, эти рыдания и детские вопли тогда прозвучали словно вознесенная ввысь молитва, начавшая охлаждать ненависть воюющих сторон. Ожесточенная минометная канонада вокруг горящего Краснодона стала постепенно стихать.

Автобус, шедший первым, получил пулеметную очередь в упор

Оставшиеся двенадцать километров до пограничного пункта пропуска Изварино показались всем бесконечно длинной дорогой, бегством из ада, которое никак не хотело завершаться. Эта дорога навсегда вошла в подсознание детей как вечное напоминание о жестокости и непредсказуемости взрослого мира.

Начали приходить в себя только в приграничном российском Донецке. Автобус остановился на одной из тихих городских улиц. Мимо проходили спокойные люди, женщины прогуливались с грудничками в детских колясках. Показалось, что попали на другую планету: нет войны, люди улыбаются, а главное - вокруг тишина.

Маленький Никитка, по словам воспитательницы, три дня пробыл в пункте временного размещения в Воронеже. Затем его и нескольких других детей, которые попали в Россию без родителей, перевезли в Саратовскую область в город Энгельс. Сюда и направился майор Вишняк, начавший приходить в себя после тяжелого ранения.

Для Виктора Вишняка, командира танковой роты Донецкой народной республики, всё стало трудным и неподъемным в этом послегоспитальном мире.

Во-первых, тяжелейшая контузия привела к заиканию, что было нетерпимым для него, привыкшего отдавать приказы четкими рубящими фразами убедительно и громко.

Во-вторых, унизительно и нетерпимо было объясняться по поводу утерянных документов: его паспорт, пенсионное удостоверение, удостоверения к государственным наградам СССР, которые он бережно носил в нагрудном кармане, пропали. Дело в том, что его вывозили с линии фронта без сознания, с остановившимся дыханием, в обгоревшей, пропитанной кровью одежде. На поле боя его вытащили из огня, сняли тлеющую одежду, укрыли грязным походным брезентом и отвезли в госпиталь в Луганск. Оттуда, как тяжелораненого, которого невозможно вылечить в Луганске, перевезли в Ростов-на-Дону.

В-третьих, чувство долга требовательно управляло всей его сущностью, собирало в кулак все нравственные, физические силы и требовало возврата на фронт, несмотря на то, что разбитый, израненный организм подходил к последнему пределу, просил тепла и покоя. Так что это «в-третьих» так сформулировало задачу для Вишняка: съездить в Саратовскую область, навестить внука и сразу же вернуться на фронт, где ополченцы готовились к отражению нового мощного наступления врага.

Единственным документом, который ему привезли в Ростов-на-Дону накануне выписки из госпиталя, было удостоверение командира танковой роты ДНР, подписанное министром обороны. С этим удостоверением и плотной пачкой выписок из истории болезни с перечнем перенесенных операций Вишняк и отправился на поиски внука.

В заснеженном Энгельсе, на улице, прямо перед отделом Федеральной миграционной службы, случилось то, о чем предупреждали ростовские врачи: Вишняк потерял сознание. Два дня пролежал в реанимации, благо врачи нашли в нагрудном кармане многочисленные выписки из истории болезни. Оказалось, что тяжелая контузия была осложнена компрессионным переломом позвоночника, многочисленными ожогами и касательными осколочными ранениями. Три недели Вишняка лечили в энгельсской больнице. Вокруг его койки собирались больные и слушали рассказы о войне, о людях, втянутых в кровавый водоворот, переламывающий человеческие судьбы. Часто послушать приходили врачи и медсестры. Заикание при этом страшно мешало и было тяжелой проблемой для Вишняка: он никак не мог привыкнуть к тому, что порою приходится мучительно долго выдавливать из себя нужные слова и фразы, что в другое время смог бы красочно и образно описать главное в считанные минуты. Но он не унывал: строил планы поисков внука, пытался дозвониться до далеких Донецка, Горловки, Луганска, готовился к возвращению домой.

После выписки из больницы Вишняк все-таки дошел до отдела ФМС, где настоятельно просил поискать его внука среди многочисленных беженцев, осевших в Саратовской области.

Спустя некоторое время в ФМС подъехали бдительные полицейские, тщательно проверившие Вишняка - все-таки человек приехал из другого государства, из зоны военных действий.

Выяснилось: он проходил срочную службу в далеком 1981 году в Афганистане. После этого, по направлению командования, поступил вне конкурса в Ленинградское высшее военно-политическое училище, по окончании которого опять попал на службу в Афганистан. Там успешно командовал взводом, ротой, батальоном. Вишняк имеет ряд правительственных наград. В 1989 году досрочно получил воинское звание майора.

Развал СССР майор пережил очень тяжело: в армии самостийной Украины служить отказался, пошел работать на угольную шахту имени Засядько, где и доработал до выхода на пенсию простым проходчиком.

Женат. Жена, Мария Николаевна Вишняк пропала без вести во время боев за Славянск. Единственный сын погиб, сражаясь в рядах ополченцев в донецком аэропорту. Невестка и тесть с тещей погибли во время артобстрела Славянска: тяжелый снаряд угодил прямо в погреб, в котором они прятались от артналета. В живых остался только внук Никита - единственная его надежда и смысл жизни.

Полицейские по своим каналам проверили рассказанное. Все подтвердилось.

Майору Вишняку принялись помогать правозащитники, казаки. Подобрали ему временное жилье на Кумысной поляне, где он долечивался еще несколько недель, пока областные власти пытались найти его внука. Но оказалось, что четырехлетний Никита в Саратовскую область не прибывал. Скорее всего, находится в детском доме в Белгородской или Ростовской области.

Вскоре, в феврале, на юго-востоке Украины начались ожесточенные бои на всей линии фронта, и Вишняк засобирался в дорогу, поскольку счел своим долгом вернуться в ополчение.

Через пару недель удалось узнать, что он успешно воевал под Дебальцево и продолжил череду своих воинских дел. Многие ополченцы, жители Горловки, Славянска, Новосветловки хорошо знают о его военной биографии и тепло отзываются о нем. Его рассказы легли в основу повести, в которой этот необычайно скромный командир предстает человеком, испытавшим и преодолевшим тяготы и безумные жестокости военного времени. Гражданская война ворвалась в его жизнь нежданно и грозно, привела к гибели родных и близких, изменив представление о мире, об Украине и о себе.

О его воинском подвиге постараюсь рассказать в коротких главах повести, над которой, отложив другие дела, начал работать, считывая долгие часы диктофонных записей. Это было трудным занятием, поскольку временами майор мучительно заикался - сказывалась тяжелейшая контузия, замыкался, уходил в себя..

Другая, почти непреодолимая сложность - с трудом верилось в его необычные рассказы о военных удачах и промахах, приходилось проверять, сравнивать, сопоставлять. Потом убеждался, что Вишняк все рассказывал, не преувеличивая и не утаивая. Во многое из того, что он рассказывал, верить не хотелось, поскольку натуральные сцены гражданской войны вообще воспринимаются с трудом, уровень жестокости в них просто зашкаливает, и тогда сознание отказывается принимать происходившее, но прочитав его исповедь, совсем по-другому начинаешь воспринимать то, что показывают наши федеральные каналы. Понимаешь: за словами киевских политиков не просто обман и пустота - там бездна ненависти и преступлений, за которые неизбежно придет расплата.

РОДНАЯ ГОРЛОВКА

Если бы кто-нибудь сказал Виктору, что ему придется участвовать в гражданской войне, что вообще такая война возможна, он бы ни за что не поверил. Да и кто мог поверить в Украине, привыкшей к сытной размеренной жизни, что чокнутые радикалы, только и способные на дикие шоу в дурацких нарядах на юродивом Майдане, обретут власть и деньги? Никто не захотел заглянуть в будущее, в котором бандеровцы сменили бутафорские наряды на настоящие бронежилеты и каски, вооружились не только автоматами Калашникова, но и реактивными системами залпового огня и дальнобойными гаубицами.

Вот и Вишняк, вплоть до совершенно неожиданного для него майданного переворота, вполне обоснованно считал Украину сонным царством, населенным простым, многонациональным, спокойным народом, у которого порой бывало много гонора, но обычно этот гонор побеждала лень, косность и вековая привычка довольствоваться малым.

Оставалось только удивляться, как собственная недальновидность, скорее даже слепота и истинные, скрытые ранее историческим покрывалом качества украинской души внезапно заставили его проснуться. Более того, проснувшись, он встал у края пропасти, перед тяжким и страшным выбором: бежать куда глаза глядят, спасая семью, оставив дом, нажитое имущество, или взять в руки оружие и истреблять себе подобных с твердой уверенностью в своей правоте.

Родился и вырос Виктор в Горловке - уютном донбасском городе, мирном и спокойном, окруженном высоченными горами отвалов «пустых» пород из угольных шахт - терриконами. Одним из любимых развлечений Вити Вишняка был скоростной спуск с этих огромных крутобоких гор. Здесь он был всегда первым, до той поры, пока один из сверстников не сломал ногу во время скоростного спуска. После этого происшествия родители категорически, под страхом отлучения от телевизора, запретили детям приближаться к выработкам. Но Витя проявил упорство и самостоятельность - продолжал тренировки с рискованными пробегами ёлочкой на самых высоких горках. Проделывал это уже в сумерках, рискуя вдвойне. Зато в сумерках мало кто мог распознать его и «сдать» родителям.

Рисковый, непокорный характер потом не раз доставлял ему неприятности, но и выручал также не раз. Ни он, никто другой и предположить не могли, что Витя, он же Виктор Александрович, останется живым и успешным на войне именно благодаря этим дурным свойствам характера.

Шахтерские обычаи обретали в городе негласный статус своеобразных законов. Шахтерский труд забирал огромную жизненную энергию и постоянный риск взрывов и обрушений тяжелым роком висел над подъемниками шахт, насыщая всю атмосферу города неосознанным тревожным ожиданием беды. Временами случались аварии, тогда город заполнялся воем сирен «скорых» и аварийных машин горноспасателей, шахтерские жены и матери застывали в смертельном страхе, сердца их гулкой дробью отсчитывали минуты до трагических либо спасительных известий - правды жизни или смерти.

-

Так случилось, что отец Вити стал очередной жертвой каменноугольного монстра, который взимал свою плату за отнятый у него первоклассный антрацит. Александр Семенович Вишняк и ещё одиннадцать горняков погибли в забое от взрыва метана. Случилось это тихим летним вечером, когда очередная смена готовилась спуститься в забой.

Витя не сразу осознал, что отца нет в его мальчишеском мире, не ассоциировал с его смертью небольшую аккуратно прибранную могилу, о которой неустанно заботились мама с бабушкой. Он не понял, что теперь нет опасности получить от отца нагоняй, что теперь он не ощутит тяжелый, грозный взгляд отца исподлобья. Лишь постепенно, с годами, в душу пришло ощущение потери.

Одновременно придавила огромным грузом ответственность перед матерью и бабушкой. Он был единственным ребенком в семье, единственным мужчиной. В школе он в короткий срок превратился из забияки и возмутителя спокойствия в молчуна. Смотрел на учителей взрослым пытливым взглядом, чурался шуток и мальчишеских игр, с какой-то страстью стал работать над домашними заданиями.

В девятом классе он отделил себя невидимым забором от мальчишеских забав. Когда в яркий майский день все мальчишки и девчонки сбежали с двух последних уроков химии и направились в городской парк на озеро, он не присоединился к сверстникам. В парке мальчишки угощали девчонок мороженым, а мальчишечий верховод Вадик, сын замдиректора шахты, раздобыл с десяток бутылок пива. Он сумел организовать настоящий пир. Тогда-то мальчишки и решили как следует наказать Витю Вишняка, заклеймив его предателем.

А он в одиночестве остался на уроке и старательно возился с химическими реактивами, ставил свои опыты по выщелачиванию нужных металлов. Расстроенная химичка, утерев заплаканные глаза, сидела рядом и помогала.

На следующий день зачинщиков побега с уроков вызвали вместе с родителями к директору, где устроили изрядную головомойку. Спас положение Вадимов отец, пообещавший своему сыну всяческие моральные наказания, а школе - материальную помощь и замену всех изношенных разбитых классных дверей. Все бы так и обошлось мирно и спокойно, но директор школы, молодая, очень высокая и худая, фанатично влюбленная в педагогические идеи сотрудничества (тогда ещё советской педагогики), посоветовала всем брать пример с Вити Вишняка, который «не поддался общим развращающим настроениям». Директриса предложила назначить Витю старостой класса.

Вечером того же дня Вадим собрал пятерых наиболее крепких ребят и составил план: проучить, а еще лучше - отпетушить (так предложил Стас, у которого отец отбывал срок на зоне) как следует предателя Вишняка.

Лучше бы они отправились запивать свою злобу пивом в парк, потому как Витя Вишняк имел врожденное качество характера, не свойственное в подростковом возрасте: не сдаваться врагу и не просить пощады. Это качество было наследным и передавалось из поколения в поколение от предков по мужской линии непокорных, драчливых терских казаков. Так что, когда побитого, со скрученными назад руками Витю поставили на колени перед Вадимом и заставили просить прощения и кукарекать петушиным голосом, наследственность проснулась и решительно заявила о себе. Витя закричал не своим, страшным утробным голосом, нырнул лицом вперед и вцепился крепкими зубами в левую ляжку Вадима. Когда растерявшиеся одноклассники выпустили руки, Витя схватил валявшуюся рядом половинку кирпича и крепко угостил ею вначале Вадима, а потом его напарника Стаса. Бил наотмашь, по головам. Двое окровавленных мальчиков остались лежать на пожухлой траве, остальные разбежались. Пострадавших на машине скорой помощи увезли в больницу.

Ранним утром за Витей пришел милиционер из инспекции по делам несовершеннолетних. И сидеть бы ему в закрытом спецучреждении для несовершеннолетних (травмы у Вадима и его подельника были весьма серьезные), но тут в дело вмешалась худосочная директриса. Она была принципиальной и упорной, как железобетонные стены столь любимого ею Донецкого пединститута.

Возмущенная директриса потребовала собрания общественности, рассказала о нападении на Витю пятерых крепышей, о подлой роли сынка шахтного начальства. Родители и общественность взбунтовались, прокуратура и милиция дала обратный ход делу Вишняка.

Директрису по-тихому уволили всего через месяц после происшествия, а Вите лишь дали закончить девятый класс и, несмотря на пятерки по профилирующим предметам, снисходительно вытолкнули в профтехучилище.

АРМИЯ - ДУША МОЯ И СЕРДЦЕ

После окончания ПТУ его призвали в армию. И тут «везение» юного Вишняка продолжилось - служить пришлось в Афганистане в мотострелковой бригаде под Джелалабадом. Попал в мотострелковый батальон, где комбатом был настоящий «батяня» - человек с открытым солдатским сердцем, с удивительной способностью сочувствовать и сопереживать и в то же время быть строгим и требовательным. Благодаря этому «батяне» Виктор по-настоящему полюбил армию и твердо решил служить Отчизне в точности так, как обожаемый комбат. Более того, с тех пор он утвердился во мнении, что Родина начинается с людей чести, отдавших свою жизнь служению Отечеству. И если таких людей становится меньше чем нужно, то государство рушится, что и случилось с СССР. Это обрушение стало для него самой тяжелой жизненной трагедией.

Долгие бессонные ночи девяносто первого года вызвали шквал мыслей, которые охватывают человека, пережившего тяжелое поражение и попадание в плен к ненавистному врагу. Закономерно, что под обломками гибнут огромные массы людей, ничего не сделавших для сохранения государственных конструкций. И один из этих погибших духовно людей - он, майор Вишняк, не сумевший помочь государству и потому погребенный под его обломками.

Настоящей опорой и самым близким человеком на свете стала жена Мария. Здесь майору несказанно повезло, ведь в жизни он не успел насладиться счастливыми временами влюбленности, «гуляний под луной», прочувствовать всю силу любви к женщине. Об этих чувствах он лишь мечтал, перечитывая, прямо-таки глотая романы и повести о любви, о страданиях и счастье. Величайшим потрясением для него стали стихи Петрарки. Многие из них запомнились и впечатались в память удивительными, упоительными образами. С тех пор милая Бианка грезилась ему чуть не в каждой симпатичной молодой девушке. Так он подготовил себя к переживаниям, которые не замедлили случиться, когда он, молодой и успешный капитан, аттестованный на должность комбата, влюбился в дочку командира бригады полковника Несмеянова. Предмет его любви - почти настоящая «царевна Несмеяна» - так прозвали Машу в гарнизоне. Она была высокой, белокурой, очень красивой, могла бы затмить любую фотомодель. Вишняк пытался ухаживать, но довольно быстро понял - пришелся не ко двору. Он изрядно похудел от переживаний, начал срываться без повода на подчиненных, сочувственно поглядывавших на него.

Наконец комбриг вызвал его в шикарно обставленный кабинет для личной беседы. Разъяснил сухо и конкретно - Маша уже просватана, и жених не кто иной, как сын генерал-полковника, замглавкома сухопутных войск. Сын уже успешно служит в войсках и дослужился до подполковника. Потом Вишняк не без удивления разглядел, как у полковника покраснела лысина, как после недолгой паузы он стал нарочито-тщательно протирать лежащие на дубовом столе очки в золотой оправе, и совсем по-простому завершил:

- Скажу тебе откровенно, Вишняк, парень ты хороший, служишь честно, воевал достойно. Ты у нас правдолюб! Но с твоим характером и установками тебе даже в полковники не пробиться. Если не сорвешься и не нахамишь начальству, то уйдешь на пенсию подполковником. И советую тебе в армии особо не задерживаться. Такие как ты в военное время «героя» получают. А в мирное время - вообще « не проходные». Так что без обид. Через месяц за Машей жених приедет и повезет на свадьбу, в Москву. А на этот месяц могу дать тебе отпуск - отдохни, отвлекись, съезди на родину в Донбасс, подыши родным воздухом, может там и невесту подберешь.

От отпуска Вишняк отказался. В тот же вечер купил букет цветов и отправился в медсанчасть, где приметил скромную процедурную медсестру, делавшую ему электрофорез и внутривенные инъекции, когда он болел острым бронхитом. Во время процедур Вишняк заметил пару раз пристальный взгляд ее серо-зеленых глаз. Иногда Вишняк отмечал, что взгляд у девушки становился все мягче и глаза покрывались странной поволокой.

Идя к девушке, он даже не мог бы рассказать как она выглядит, симпатичная она или нет. Не было и ответа на вопрос, нравится она ему или нет. Тогда главным было то, что медсестру звали Машей. В тот же вечер Вишняк сделал этой второй Маше предложение.

Это стало редчайшим везением в жизни Вишняка. Он, конечно же, не сразу оценил достоинства молодой жены. Скорее наоборот. Маша всё делала невпопад. В однокомнатной квартирке, выделенной молодоженам, было совсем мало места, и Вишняк постоянно сталкивался с Машей то в узком кухонном коридорчике, то, с трудом сдерживаясь, ожидал, когда Маша освободит душ, совмещенный с туалетом. Часто случалось, что в спешке, собираясь на службу, не мог найти свежей рубашки, которая была приготовлена с вечера, но Маша по ошибке её постирала и не успела вывесить на просушку.

Особая проблема заключалась в чайной посуде. Чашки, которые Маша старалась тщательно промывать, предательски выскальзывали. Так что через неделю-другую все они покрылись сколами и трещинами. Для Виктора чашки со сколом с детства были неприемлимы. Мама отзывалась на эту тему так:

- У тебя, Витенька, чашки да тарелки с трещинками уже в «тараканов в голове» превратились.

После несчастливой судьбы нескольких комплектов чашек, Виктор отыскал на рынке две желтых эмалированных кружки, что и решило эту проблему с «тараканами».

К чести Вишняка, он всегда сдерживался и не срывался на грубости и упреки. И здесь главную роль сыграли семейные традиции, в которых главное было уважать и беречь друг друга в большом и малом. Это и спасло семейную жизнь молодоженов.

Маша с какой-то особой деликатностью, ненавязчиво вызывала Вишняка на откровения, чувствуя в нем несогласие с происходящим вокруг, в стране, в гарнизоне. Этот несогласие перерастало в мощный протест и готово было взорваться. Она выслушивала все, соглашалась, смахивала набежавшую слезу и говорила:

- Всегда пойду рядышком с тобой, Витенька, ты у меня самый лучший, ты - настоящий мужчина. Я так счастлива, когда ты рядом.

Пришел день, когда она сказала:

- Ты самый лучший не только для меня, но для него - и показала на живот. Добавила, - а правильнее будет - для нас.

Этот момент стал для майора поворотным. Словно спала с глаз какая-то пелена и он увидел свою Машу необычайно красивой какой-то особой красотой. Пожалуй, дело было в том, что красота эта была развернута целиком и полностью в сторону Вишняка. Никто другой этой красоты не видел и не мог видеть. Никому другому она не принадлежала и не была понятной. И это было навечно. С тех пор Вишняк влюбился в свою жену по-настоящему и навсегда, так, как и все мужчины в его роду, слывшие однолюбами.

В девяностые годы, когда качнулись прежде незыблемые жизненные установки на служение Отчизне, на верность воинскому долгу, Вишняк не стал присягать на верность державной Украине. Служил он в то время в Крыму командиром батальона в мотострелковой бригаде. Успел увидеть алчность и продажность новых командиров новой украинской армии. В бесконечных ночных бдениях перед ним вставали картинки полного предательства прежних ценностей. А когда появились правила доносительства друг на друга - это повергло в шок.

Командир одной из его рот написал донос, в котором особо выделял, что во время распития водки на территории гарнизона комбат майор Вишняк сокрушался по поводу развала СССР и называл предательством Беловежские соглашения, ругал бранными словами всех подписантов, в том числе, нецензурно - президента Кравчука и даже называл его бандеровцем.

Об этом доносе рассказал ему особист из штаба, прошагавший в мотострелках афганскую войну и сохранивший уважительное отношение к заслугам майора. Этот же особист посоветовал Вишняку написать рапорт об увольнении, поскольку иного пути «отмазаться» от грядущего разбирательства у него не было.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ГОРЛОВКУ

Благодаря Маше Вишняк пережил-перетерпел разрушение государства в скорбном девяносто первом году и последующий уход из армии, сумел внутренне перестроить себя. Не роптал, не жаловался на жизнь и не проклинал позорных правителей, а просто вернулся к разбитому корыту в родную Горловку, надеясь излечить душу и найти покой, забираясь на полюбившиеся с детства терриконы, встречая на вершинах рукотворных гор ласковый напористый ветер, несущий едва уловимые запахи угольных выработок и цветущих яблоневых садов.

Витя Вишняк, на мгновение вновь ощутивший себя мальчишкой, охлаждал горевшую душу на терриконах недолго. На третий день по возвращению в родные края пошел устраиваться на шахту. Приняли без долгих разговоров и после короткого обучения поставили проходчиком.

На третий год работы на шахте случилась авария, забравшая жизни многих проходчиков - товарищей Вишняка. Они уходили из жизни на его глазах, полные отчаяния и страстного желания выжить. Он же, словно отгородившись от жизненных страстей, сидя в аварийном забое, не ощущал особых тревог и волнений, дышал спертым воздухом спокойно и уверенно - ведь там, наверху, его ждала верная жена, да ещё сын, давшие ему вторую жизнь и новое жизненное пространство.

Потом, после удивительного спасения из аварийного забоя, Вишняка пригласили к директору шахты. Тот уважительно полистал личное дело, расспросил уважительно о наградах, предложил возглавить бригаду. Виктор уже окунулся а атмосферу шахты, узнал об интригах вокруг профсоюза и попытках руководства взять под свой контроль лидеров. И потому ответил коротко:

- Спасибо, но я уже накомандовался. Хочу честно отработать до пенсии, день в день, чтобы потом заниматься семьей, детьми, внуками, навещать друзей. Иного мне в жизни, похоже, не дано. Да и не хочу я ничего другого - ни власти, ни больших денег. По моему разумению, и то и другое нормальной человеческой жизни мешает.

Вишняк работал и в самом деле спокойно и уверенно, коллектива не чурался, начальству на глаза не лез. Дважды попадал в аварии. Один раз просидел в засыпанном забое двое суток без еды и воды. Потом получил заслуженную компенсацию и ни на кого не жаловался. Отказался участвовать в забастовках и протестах по поводу повышения зарплат. Отказался потому, что не верил уже в благие намерения одной и второй стороны. Ему просто надо было дослужить, дотерпеть.

Наконец, миновали тринадцать лет работ в подземелье. Ушел день-в-день с нелюбимой шахты. Холодновато попрощался с товарищами и начальством. Сжимая в руках трудовую и пенсионные книжки несколько раз проговорил с внутренней расцветающей радостью:

- Оттарабанил! Слава Богу! Вот теперь впереди настоящая жизнь!

Первые дни после выхода на пенсию ощущал себя свободным человеком, с которого сняли кандалы и выпустили на белый свет из замкнутого, душного до тошноты пространства. Дал себе небольшую, совсем короткую передышку, по прошествии которой понял, что жизнь его в очередной раз обманула и, подсмеиваясь, загнала во вновь изобретенное и старое как мир приспособление, называемое обычно «беличьим колесом».

Мелкие хлопоты переросли в стратегические планы хозяйственного обустройства семейной жизни, заполонили мысли и всё сознание. Жена, любимая Маша (а кто ещё смог бы это сделать!) уговорила взять кредит на покупку дома в полюбившемся ей Славянске, где жила многочисленная родня.

А тут произошло ещё одно знаковое событие, совсем разоружившее Вишняка и подмявшее все его честолюбивые планы: взрослый сын, искренний продолжатель семейных традиций и главная надежда Вишняка, влюбился беззаветно в однокурсницу. Вскоре привел её в дом знакомить с родителями. Звали ее Дашей и являла собой, по мнению Виктора Александровича, нераспустившийся цветок, поскольку фигурой, походкой и покрытым прыщиками лицом больше напоминала девчонку-подростка. Однако, когда она, неловкая, стеснительная, грохнула вдребезги дорогую чашку китайского фарфора, то посмотрела извиняющимся и таким умоляющим и влюбленным взглядом на Сережку, что Вишняк прочувствовал горячей волной:

-Ах, Сережка, как тебе и всем нам повезло, какие мы счастливые!

С этого дня так раздражавшие Вишняка хозяйственные хлопоты и строгая необходимость вкалывать на двух работах, зарабатывать на жилье молодоженам, стали вполне терпимой жизненной необходимостью.

Жена, просыпаясь рано по утрам, говорила, что слышала уже лепет внука и смеялась радостно, поглаживая огрубевшие мужнины ладони с навечно въевшейся угольной пылью.

Так Вишняк отодвинул на задний план прежние мечты и погряз в ежедневной суете, в необходимости добывать деньги, бесконечно подрабатывать, чтобы вовремя платить по кредитам. А время бежало, неумолимо растаптывая прежние жизненные планы.

ДОНБАССКАЯ ВОЙНА. НАЧАЛО

Пройдя горячие точки, Виктор осознал неизбежность смертельного исхода вражды и ненависти. У последних есть четкая определенная закономерность: один цикл взаимного уничтожения неизбежно переходит в спираль, раскручивающуюся вплоть до полного истребления всех участников. Зачастую выходило так: война давно закончилась, но выстрелы, взрывы, ненависть и насилие на каком-то жизненном этапе всплывали из глубин памяти и материализовались, истребляя жизнь вокруг, неся смерть и разрушения.

Но он и предположить не мог, что дикая фантастическая истерия войны придет в родной Донбасс и уничтожит, превратит в прах все представления о ценности жизни.

Донбасская война застал майора в Петербурге. Там друзья, окончившие в безмерно далеком 1987 году Ленинградское военно-политическое училище, помогли найти хорошую денежную работу. Вишняк, поработав в Питере некоторое время, решил перебираться с семьей в Пушкино, где приметил небольшую уютную квартирку.

Но всё разрушила внезапно начавшаяся война. Она поглотила сына, а вместе с ним все его мечты о семейном счастье. Гибель сына заставила Вишняка срочно вернуться в родную Горловку, потом - в Славянск. Там он вступил в ополчение.

Майора Вишняка неприятно поразила расхлябанность и полное отсутствие воинской дисциплины в подразделениях ополченцев. Подавляющее большинство из них просто не знали, что такое армия, что такое воинская дисциплина. Он был убежден - те, кто отслужили срочную в украинской армии, просто превратились в испорченный человеческий материал, который неимоверно трудно переучивать. Поэтому, когда ему предложили командную должность, решительно отказался. И тут накатила такая вселенская тоска, что Вишняк почувствовал себя одиноким, всеми брошенным странником, который стоит перед бездонной пропастью и не знает, как её преодолеть. Больше всего это стояние на краю бездны неверия, изнывающее и едва переносимое, было очень похоже на неутолимую жажду в неприютном пригороде афганского Джалабада. Все более ощущал - пропасть начинает притягивать с огромной непреодолимой силой…

Слоняясь неприютно по территории заброшенной, полуразрушенной автоколонны, занятой группой ополченцев, заметил в отдаленном полуразвалившемся боксе два КАМАЗа. На них были смонтированы столь полюбившиеся ему в Афганистане ЗУ-23-2[1].С жадностью набросился на спаренные зенитки, поглаживая пыльные, начавшие ржаветь двухметровые стволы. Рядом в разбитых ящиках россыпью небрежно лежали снаряды, патронные ленты. Кучка БЗТ[2] смешалась с ОФЗ[3].

Внутри включился какой-то особый механизм, какое-то новое начало, новый смысл. Тут же побежал к начальству, которое баловалось пивком в тенечке единственного большого тополя, произраставшего на заброшенной АТП.

Волнуясь как мальчишка, сообщил:

- Беру вот эти две «зушки». Ребята, вы просто не понимаете, какая это великая ценность! С ними всех бандеровцев ублажим!

Потом узнал: обе машины выменяли у украинских военных за четыре ящика водки «Мягков». Тогда подобные сделки случались часто. Офицеры и контрактники украинской армии с легкостью бесшабашно списывали, продавали, обменивали сотни, тысячи единиц оружия, накопленных за послевоенные годы и небрежно хранившихся на бесчисленных армейских складах в Волновахе, Донецке, Луганске, Мариуполе.

- Эх, дурачье, не осмыслили, какое сокровище приобрели, - подумалось майору, - За них и сто ящиков беленькой не жалко.

Получив благословение, побежал на склады разыскивать головные взрыватели, поскольку те, что были - МГ-25 часто отсыревают, а при столкновении с дождевыми каплями и простыми листьями срабатывают. Скоро удалось найти несколько сотен надежных добротных В19УК. Это были «умные» супер-взрыватели, выдающееся создание советского ВПК.

Затем занялся снаряжением лент. Шпиговал их сам, не доверив никому. Протирал чистой тряпочкой каждый снаряд, потом любовно вставлял в ленту четыре осколочных - один бронебойно-зажигательный снаряд.

С людьми было много проблем. И хотя это было ожидаемо, майор все же приуныл. Укомплектовал два расчета с превеликим трудом. Безмерно раздражало и то, что все бойцы взяли себе какие-то нелепые позывные: Колобок, Падре, Знахарь, Кубик и т.п. Но потом с этим смирился, потому что знал - у всех остались родственники на оккупированных территориях. И если всех называть по фамилии и имени, то СБУ и Правый сектор устроят страшные расправы. Одесская бойня второго мая всем тогда показала, что ждет решившихся на сопротивление, так что к подчиненным приходилось обращаться не по званиям, не по фамилиям, как положено в армии, а по коробящим слух кличкам.

Себе также взял кличку - «Скиф». Она хоть звучала благозвучнее, чем, например «Бес» - так прозвали Безлера, безусловного военного лидера ополченцев в Горловке, которого Вишняк хорошо знал как достойного и здравомыслящего человека. Не укладывалось, как этот толковый и грамотный командир мог взять себе дурацкую кличку «Бес»?

Порою возмущение нравами нарождающегося ополчения перерастало в отчаяние, ведь непреложный закон воинского формирования, пусть даже партизанского - строгая дисциплина. Мгновенное подчинение командиру решал не просто успех боя, решалось - жить тебе и твоим бойцам или бесславно, безвестно умереть. А такое случалось, если боец в панике бежал с поля боя. Чтобы такого не произошло, внутри каждого должен быть стальной стержень чувства долга, сплавленного с чувством страха перед позором за бегство; сплав этот должен быть неизмеримо выше, чем желание сохранить жизнь любой ценой. А что будет с ними, собранными вместе случайными людьми, не связанными воинской присягой, не умевшими чеканить шаг в строю, не ощутившими всепоглощающего чувства прикосновения к полковому знамени, впитавшему в себя грозную память о славных победах и тяжелейших жертвах?

Здесь и сейчас всё было по-другому. Было какое-то подобие ощущения необходимости сплоченного жертвенного воинского труда, но не было чувства локтя, боевого братства. Эти мысли делали мучительными короткие летние ночи. Так что днем майор ходил полусонным, придавленным ночными сомнениями и страхами.

Скоро эта главная проблема очень явственно дала о себе знать. В ответ на приказ майора все чаще звучало:

- Щас, докурю, потом сделаю. - Или ещё горше:

- Ты чё, сам не можешь сделать?

Так что основные трудности, как считал майор, были впереди и заключались в отсутствии воинской дисциплины и требованиях неукоснительного исполнения приказов. Ополченцы представляли собой некое свободное сообщество, отдававшее анархистской демократией. В этих условиях обучение проходило по схеме: «послушайте пожалуйста», «подай, пожалуйста вон тот ящик со снарядами».

Майора это выводило из себя, он пару раз срывался и бранился нецензурно, стращал свои расчеты позорной смертью на поле боя. Не помогало. Однажды сцепился со своенравным командиром второго расчета. Тот взял себе позывной «Колобок». Их растаскивали оба расчета, восемь человек.

Все решили тогда, что майор избавится от Колобка. Но Вишняк быстро взял себя в руки. Военный опыт говорил: из Колобка, при всей расхлябанности и задиристости, получится хороший командир расчета. Он в бою не подведет, не растеряется. А это дорогого стоит…

На четвертый день мучений Вишняка его любимые «зушки» засияли особым военным блеском. Установки бодро и вызывающе, задиристо крутились по периметру и мгновением вздымались в небо. Надраенные стволы поворачивались на 180 градусов за положенные по нормативу три секунды. На учебные демонстрации собирались десятки ополченцев, бесцельно слонявшихся по территории АТП. Снаряды, протертые ветошью, светились темноватым, отливающим свинцом светом, словно говоря: с нами всё будет «смертельно хорошо». Так выразился однажды майор, вспомнив присказку из афганской войны…

Эта присказка родилась, когда он, молодой старший лейтенант, недавний выпускник ленинградского высшего военно-политического училища ПВО, возглавил батальонную группу с особым заданием - не пропустить в «зеленку» довольно большую группу моджахедов. Особая ценность операции заключалась в том, что духи волокли с собой пленного, взятого в качестве «языка» новобранца - юного туркмена, прибывшего в часть две недели назад, которого за замедленность реакции прозвали обидно «Чукча».

Задание он тогда, можно сказать, провалил, потому что в дороге сломались сразу два «Урала» и он не решился бросить их на грунтовке. Машины пришлось буксировать, прицепив к БТРам. Так что когда они прибыли в точку, моджахеды уже вошли в зеленку и растворились в ней, как это у них водилось.

Тогда Вишняк рискнул, да так, как никто другой и не решился бы (ведь терять было нечего, его в любом случае наказали бы). Он выставил «зушки», спустив их с откоса дороги до уровня зеленки, распределил сектора обстрела и дал команду - прочистить немедля рубящими очередями спарок весь массив зеленки.

Обе «зушки» сработали четко, обученные операторы вовремя заменили стволы и через десять минут закончили стрельбы, словно исполнили учебное задание на полигоне[4].

Молодой солдатик-новобранец из Уфы, закрывший уши, но все равно оглохший от стрельбы, радостно тряс Вишняка за рукав гимнастерки:

- Товарищ старший лейтенант, да там ничего живого не осталось.

Действительно, зеленка со срубленными переломанными ветками, выглядела феерически. А из глубины порушенных зарослей доносились по нарастающей вопли и стоны раненых моджахедов, крики «Аллах Акбар».

Когда зеленку обыскали, то нашли в ней двадцать семь трупов, одиннадцать раненых. Плененный моджахедами парнишка, туркмен по прозвищу Чукча, оказался в числе раненых и его отправили на базу на подлетевшем вертолете. Из банды мало кто остался в живых, а из раненых, которых Вишняк сострадательно приказал перевязать, выжили лишь четверо.

Вишняка тогда, с формулировкой «За находчивость и поднятие боевого духа» наградили Красной Звездой и присвоили досрочно капитана.

Тогда новобранец из Уфы, которого тяжко стошнило после осмотра и пересчета убитых моджахедов, сконфуженно высказался:

- С нами всё смертельно хорошо.

Эта фраза предательски въелась в память и стала дурацким слоганом, который изрядно раздражал майора и от которого он не в силах был избавиться в будущем.

ПЕРВАЯ ПОБЕДА СКИФА

Вишняк оторвался от воспоминаний и стал решительно всматриваться в старую карту времен Великой Отечественной войны. Карта была стерта до дырок на сгибах, многие названия населенных пунктов едва просматривались. Но других карт не было. Ещё раз вспомнил о задании, отданном устно командиром. Тот высоко поднял вверх указательный палец и заявил:

- Слушай сюда. Задание тебе сам «Стрелок» (Игорь Стрелков) даёт. И знай - за невыполнение у Стрелка одна мера - расстрел. Всё, хватит партизанщины. Воюем теперь как положено, дисциплина прежде всего. Приказы исполняем досконально.

Майор вспомнил любимые дневные посиделки командира с неспешным потягиванием из горлышка холодного пива «Тинькофф», столь любимого начальником и его друзьями, и мысленно сплюнул. Ну как еще можно отреагировать на степенные привычки командира, пару месяцев назад возглавлявшего проходческую бригаду на шахте «Стахановская»? Человек, конечно, авторитетный и порядочный, но в настоящий момент ему можно лишь отделение доверить. Да и то все время проверять. Ведь не знает человек, что такое приказ, что значит «исполнение донести», что такое «головная походная застава», что такое «планирование военной операции», взаимодействие артиллеристов, саперов-минеров, пехоты, наконец, как обеспечить грамотную разведку позиций противника - ведь с этого и начинается любая боевая операция.

- Эх, смертельно хорошо все у нас будет, это точно, - Не раз с иронией мысленно заряжал себя Вишняк, с тревогой пытаясь заглянуть в ближнее будущее. Там, в этом будущем, можно спроецировать первые бои, первую «притирку» бойцов и командиров, только после того можно подумать и о налаживании воинской дисциплины.

Их направили к Семеновке - небольшому селу в двадцати километрах от Краматорска. Впоследствии это село стало настоящей мясорубкой, а потом - кладбищем для сражающихся сторон.

Само задание, как выразился командир, «боевое поручение», было сформулировано странно и расплывчато. Им надлежало «воспрепятствовать проникновению боевых подразделений противника из Краматорска в сторону Донецка, для чего организовать охрану шоссе в районе поселка «Семеновка». В завершение командир сказал, что взаимодействовать предстоит с группой «Молчуна».

Чтобы попасть в Семеновку из Славянска пришлось ехать по трассе М-03, буквально утыканной блокпостами. Причем, порою заранее трудно было угадать, чей же блокпост перед тобой. Главными ориентирами на тот момент было наличие у военных БТРов. У ополченцев было тогда лишь несколько захваченных БМД[5]. У украинских же вояк были в изобилии БТР-80 с высоко вздетыми на длинных стальных штырях жовто-блокидными флагами.

По этим флагам и ориентировались. Завидев их, сворачивали на проселок и гнали по нему на предельной скорости, развернув стволы в сторону дороги.

Вишняк много поездил по белу свету и, возвращаясь в Донбасс, не переставал удивляться насколько мало здесь пространства, как один населенный пункт жмется к другому. Вот и сейчас проскочили все проселки за какие-то пару часов, тем более что все, за исключением Васи из Одессы с позывным Вектор, были местными, могли проехать здесь с закрытыми глазами.

Прибыв на место, майор расставил машины в пятидесяти метрах друг от друга вблизи основного магистрального перекрестка, аккурат на границе лесопосадок. Сразу же организовал маскировку - так, как учили в Афгане. Заранее припасенные куски брезента закрыли стекла, окрашенные металлические двери, борта - всё, что могло дать отблеск. Нарубили топориком веток, прикрыв борта, капоты. К стволам «зушек» прикрутили мягкой проволокой пышные ветки ольхи. Через какой-то час громоздкие КАМАЗы и двухметровые матово-черные стволы спарок даже не угадывались на фоне лесопосадок.

- Ну ты даешь, Скиф, - восхищенно развел руками Колобок. Вишняк стянул с себя насквозь промокшую от пота тельняшку:

- Что можем, то можем.

А потом потянулось томительное ожидание. Вишняк раз за разом проверял запасные стволы и боекомплект. Затем велел ввинтить запалы в гранаты и уложить в верхние карманчики разгрузок: слева Ф-1, справа - РГД-5. Курил сигарету за сигаретой с такой страстью, что Знахарь не сдержался:

- Скиф, коптишь как паровоз в первую мировую. Ты нас всех без курева оставишь.

Вынужденное безделье расслабляло и тревожило одновременно. Отовсюду приходили свидетельства о зверствах добровольческих батальонов, выросших как грибы после дождя. Одному из ополченцев, Степану Федоровичу по кличке «Кубик», сын привез видеозапись пыток, устроенных пленным ополченцам в батальоне Айдар. Вишняка, военного человека, полдня мутило после просмотра этого видео и фото. И тут курить стали все без перерывов. Так что к утру весь запас сигарет иссяк.

Молчун со своими людьми не появлялся и никак себя не проявлял.

- Вот уж в самом деле, молчун, тебе бы не в армии служить, а преподавать бедной женушке уроки молчания, - бормотал майор себе под нос.

Наконец, Вишняк решился на разведку. Решил пойти в неё самолично, оставив старшим Колобка. Взял с собой в помощники Кубика:

- Степан Федорович, выходим с тобой на разведку, а там и курева достанем. Приказываю: взять с собой три рожка, три гранаты РГД-5 и три - Ф-1 . Готовность - через пять минут.

Перед Семеновкой, небольшим, плотно застроенным селом с позеленевшим шифером на крышах, располагалось большое поле высокой, в рост человека, кукурузы. Отдельные стебли вымахали за два метра и дали крупные початки, наполненные нежно-желтыми зернами. Крупные стебли уже деревенели и начали желтеть. Главное - при прикосновение они издавали вызывающе громкий шелест, так что приближение любого человека можно было уловить за версту.

Передвигаться по рядкам было не просто неудобно, но противно до оскомины. В конце концов майор стал передвигаться баскетбольным шагом - левым боком вперед. Автомат перехватил в левую руку и держал на локтевом сгибе. Кубик тоже начал двигаться баскетбольным шагом и даже стал обгонять Вишняка.

Скоро в междурядье мелькнул забор из серого, побитого грибком штакетника. За ним виднелась хата, точнее сборно-щитовой дом, один из углов которого изрядно просел. Дом был обшит вагонкой, которая - до уровня подоконников, была окрашена свежей светло-зеленой краской.

Вишняк отогнул в сторону ветхий штакетник и шагнул к дому. Навстречу из-за угла выпорхнула светловолосая девочка лет шести. Заплетенные в косы волосы словно взвились надо лбом, когда она, притормозив, увидев Вишняка и Кубика.

Майор вдруг увидел себя и Кубика глазами испуганного ребенка. Оба небритые, с седой щетиной, засаленными ремнями автоматов, в грязных ботинках и пыльном камуфляже. Вспомнился внук Никита, который смотрел снизу исподлобья на чужих людей, входящих в его собственный, совсем недавно купленный дом в Славянске.

Вишняк расстарался: растянул рот в улыбке, да так, что обветренные губы лопнули и слева внизу выступила капелька крови. Он прикрыл губы рукой и поздоровался:

- Здравствуй, миленькая. Ты только не пугайся, мы хорошие и добрые. И у меня есть внук, очень на тебя похожий. Вы бы с ним подружились…

Девчоночка прокричала:

-Деда, деда, тут двое дядей с ружьями.

Вишняк шагнул вперед, обогнул девочку. За углом, перед фасадом дома у небольшого стола, укрытого цветастой клеенкой, сидело целое семейство: пожилой мужчина лет шестидесяти, сорокалетняя женщина, девочка лет пятнадцати и двое десятилетних мальчиков-двойняшек. Представился, бросив автомат на плечо, сняв фуражку и вытянув по швам руки:

- Майор Вишняк из ополчения Донецкой Республики. Временно расположились тут рядом с вами. Вот, с просьбой одной: не одолжили бы вы нам курева. Продовольствие у нас есть, а про курево забыли.

Хозяин встал и оперся на прислоненный к скамейке костыль:

- Да вы присядьте, чайку чашечку выпейте. Хоть расскажете нам, что на белом свете творится.

Вишняка и Кубика проводили к рукомойнику, подали чистое полотенце. На столе появился свежеиспеченный домашний хлеб и тоненько порезанное сало. Пожилой Иван Михайлович рассказал, что у него гостит дочка Нина с четырьмя детьми. Жена его, Валерия, в больнице в Донецке, ей вот-вот будут удалять опухоль. А Нина с детьми решила пересидеть тревожное время в родительском доме, поскольку в Макеевке, где у них с мужем двухкомнатная квартира, сейчас тревожно, по городу ездят военные. Муж трудится на шахте, до пенсии ему осталось всего-навсего три года. На семейном совете решили, что Нина с детьми пересидит тревожное время в Семеновке.

Иван Михайлович сходил в дом и вынес оттуда три пачки сигарет и бумажный кулечек:

- Вот, попробуйте самосад. Крепкий, но ароматный и горло лечит. Семена выписывал аж из Киева, сам растил. Жутко капризное растение, но табачок из него ароматнейший и лечебный.

Сделали из крупно нарезанного самосада самокрутки. Майор затянулся сладковатым терпким дымом. Сразу показалось: нет войны, нет рядом ненависти и страха. Трещат совсем рядом кузнечики и мирно, успокоено шелестят кукурузные стебли на соседнем поле…

Вишняк совсем расслабился. Казалось, все тревоги последних дней куда-то отступили. Захотелось выпить рюмочку самогона, от которого они с Кубиком отказались не без труда, и сидеть бесконечно долго в этом уютном уголке простого человеческого счастья.

Интуиция в этот раз его круто подвела. Не сразу он расслышал гул натужно ревущих БТРов. Первой об этом оповестила младшенькая Настенька, выскочившая за палисадник и сообщившая, что к дому подъезжает два танка, а за ним едут автобусы с военными. Вишняк успел отметить цепким взглядом - к палисаднику приближались два БТР-80 и старенький трактор, тащивший на прицепе грузовую машину. Вплотную за ними следовали желтые автобусы, плотно заполненные людьми в камуфляже.

Бежать было поздно.

Иван Михайлович заковылял к погребу и поманил за собой ополченцев, но Вишняк перехватил его:

- В погреб нельзя. Давай-ка сюда, - Вишняк указал на боковую стену дома, к которой были прислонены несколько десятков крупных стеблей срезанной кукурузы. - Да закидайте нас сверху.

Взвел автоматный затвор. Напомнил Кубику:

- Стреляем в крайнем случае, сам понимаешь, дети здесь, - Уселся на корточки, вытянув колени в упор до стеблей. Слегка раздвинул пожухлые листья и сделал себе щель для наблюдения. Достал гранаты и отогнул усики у одной чеки, потом, подумав, у второй. Снял затвор с предохранителя. Проследил, чтобы Кубик проделал то же самое. Взял за подбородок, развернул лицо к себе и посмотрел пристально ему в глаза: - Держись, брат. Струсишь, побежишь - умрем оба. Выдержишь спокойно, не обоссышься - будем жить. Понимаешь, оба будем жить и баб любить, детей и внуков растить и баловать. - Ухватил крепко за запястье и сжал уверенно и сильно, прошептал: «Будем жить».

Первым во двор зашел крупный, почти квадратный айдаровец, одетый в новенький камуфляж. На брюках и куртке были видны свежие вставки клиньями. Никакая форма не вместила бы эту гору костей, мышц и жира. Большое, круглое как блин лицо обрамлялось короткой иссиня-черной бородкой. Маленькие черные глаза казалось вот-вот просверлят насквозь. На груди и на правом рукаве красовались ярко-желтые нашивки с синими свастиками. Новенькие берцы огромного размера громко шаркали по цементированной дорожке.

Айдаровец демонстративно передернул затвор новенького автомата и высоким, тонким, почти женским голосом пропел:

- Так цэ ж гнездо террористив, - затем перешел на привычный русский, -А ну-ка, дед, показывай где прячешь террористов. Где погреб?

Следом за ним во дворик вошли еще двое военных. Первый, мужчина лет сорока с узким длинным лицом, тонкой морщинистой шеей. Второй, совсем мальчишка, с тонким пушком над полными губами и наивными васильковыми глазами. Одеты оба в выцветший застиранный камуфляж. Свои автоматы они лениво сняли с плеч и стали обходить хату с двух сторон.

Тем временем мордастый, как его мысленно оценил Вишняк, так же демонстративно вынул из разгрузки округлую темно-зеленую гранату РГД, не спеша достал откуда-то снизу взрыватель, ввернул его в гранату и направился к погребу. Хозяин, прихрамывая, пошел следом.

Дальнейшее майор видеть не мог. Услышал только крик хозяина: «Не надо!». И через несколько секунд хату грузно тряхнуло. Глухой взрыв ударил по перепонкам. Громко лязгнула выбитая взрывом крышка погреба, обитая кровельным железом.

Мальчишка с васильковыми глазами прокричал ломающимся баском:

- Дядь Федь, зачем ты у людей погреб разбомбил. Глянь, у них же детки малые!

А дядя Федя уже громко и смачно грыз яблоко, взятое со стола:

- Ты, малец, быстрее соображай. Вот перед тобой настоящая террористка. - Он указал на старшую девочку, испуганно сгорбившуюся, зажавшую в детские кулачки края серой кофточки. - Веди её на допрос в автобус.

-

Небрежным жестом ухватил девочку за косички и рывком бросил прямо в руки длинноголового. Тот сжал в согнутом локтевом сгибе девчоночью головку и потащил ее к автобусу.

Тем временем мордастый таким же легким небрежным движение ударил прикладом автомата вставшую со скамейки Нину. Удар пришелся прямо в грудь и вызвал у бедной женщины глухой кашель и последующее оцепенение. Сработал материнский инстинкт; ей пришлось собрать в кулак всю волю, чтобы не допустить гибели остальных детей, чтобы удержать сознание от провала в бездну неистовства. Сквозь щель в стеблях кукурузы Вишняк увидел, как женщина сжала зубами губы и прикрыла обеими руками. Тотчас от левого уголка губ потекла струйка крови.

Страх липким клеем охватил, обезножил сидящих за столом детей, оцепеневшего Ивана Михайловича.

Вишняк почувствовал, как у сидящего рядом Кубика дрогнули мышцы ног. Пальцы правой руки побелели, сжимая в неистовстве приклад автомата. Майор протянул левую руку и что есть силы сжал на мгновенье плечо товарища.

Казалось, время остановилось и повернуло вспять.

Послышался голос мордастого:

- Веня, сходи в автобус. Если … не встанет, то хоть на сиськи посмотри. Ты ж наверное их в жизни не видел. - И захохотал заливисто. Словно залаяла маленькая безобидная комнатная собачка…

Вишняк почувствовал, как громко и настойчиво застучала кровь в висках. Показал жестом Кубику: через десять секунд начнем. Потом поднял вверх два пальца, показав, что обоих айдаровцев он завалит сам, а ему, Кубику надо быстро рвануть к автобусу и бить по сидящим там боевикам..

На счете девять где-то вдалеке ударила автоматная очередь, потом вторая. Над деревенькой взлетела красная ракета. Мордастый боевик пропел петушиным голосом:

- Тревога! Все в автобус. Выезжаем,- повернул голову, издевательски улыбнулся, - Не расстраивайся, дед, скоро вернемся и всю твою семью, террористов и сепаратистов, осчастливим. Не сомневайся.

Еще через минуту в калитку вбежала девочка в разорванном, с пятнами крови платье и бросилась на спасительную материнскую грудь.

-

Заревели моторы могучих БэТээРов, совсем рядом затарахтел очумело старенький трактор, тащивший на прицепе сломанный ГАЗ-33, забитый смесью мешков с крупами, банками свиной тушенки и цинками с патронами. Украинское воинство двинулось вперед - устраивать засады, усмирять, насиловать и покорять донбасские села.

Вишняк толкнул прикладом автомата Кубика, встал на четвереньки и осторожно пополз к углу хаты, стараясь не задевать похрустывающие стебли кукурузы. На углу перекинул автомат за спину, расчетливо отогнул на место усики первой и второй чеки. Пополз к ограде по-пластунски, обдирая до крови коленки, цепляя деревянные колышки, к которым были подвязаны стрельчатые кустики помидор с обильными завязями.

Проползли два десятка метров по кукурузному полю. Потом Вишняк поднялся и осторожно, боком стал передвигаться по рядку, стараясь не задевать стебли. Кубик неловко шагал сзади, задевая плечами шуршащие кукурузные початки. Майор оглянулся и увидел мертвенно серое лицо, глаза, застывшие с ненавистью и вобравшие в себя страх смерти. Сделал пару шагов назад, взял крепко за грудки и слегка приподнял. Прошептал-прошипел в лицо, в побелевшие глаза:

- Будем жить, понял! Обязательно будем, если ты очень захочешь отомстить, жену свою и детей спасти! -Повернулся и легко поскакал по рядку баскетбольным шагом. Кубик попытался двигаться так же, но стал шумно задевать стволом автомата по кукурузным стеблям. Вишняк опять вернулся к бойцу, перехватил его автомат и все так же легко поскакал по полю. В мозгу зрел план, матерый и жестокий, выстраданный в беспомощном сидении у окрашенной стены хаты.

Через полчаса они уже были у слившихся с зеленой стеной лесопосадок спасительными «зушками».

Майор не дал себе отдышаться. Хриплым свистящим голосом начал отдавать приказания. Колобок, слава Богу, не подвел. Выслушал молча, понял все с полуслова. Вместе с Вишняком переставил свою машину на полсотни метров вперед в неглубокую балочку. Майор проинструктировал:

- Через полчаса в лесок войдут бандеровцы. Когда все втянутся, жмешь на спуск. Смотри, сейчас стволы на уровне груди. Так их и надо держать: не выше, можно чуть ниже - на уровне пояса. Вот сектор обстрела. Дальше идет моя территория. Отстреляешь два боекомплекта, меняй стволы. И опять - в том же порядке. Бей ниже - по лежачим. За наводчика сам сядешь. Запомни: их две сотни. Чуть что не так, угол не выдержишь, стволы медленно менять будешь - нас всех положат.

Майор не стал говорить, что после первых залпов ему, Вишняку, придется бить по двум БТРам и надо обязательно разбить их, иначе их открытые для любой пули или осколка «зушки» и их расчеты будут одномоментно прошиты яростными очередями огромной многоствольной армады киевских бандеровцев. И это сверхзадача! А надеяться можно разве что на собственное хладнокровие, твердость рук, везение и Божью помощь.

Первую машину Вишняк также спустил в балочку. Лично выверил установку с тем, чтобы стволы прошивали насквозь лесопосадки на уровни груди и чуть ниже.

Едва закончили забрасывать ветками машины, подтянули поближе к установкам коробки с боекомплектами и сменными стволами, как ветки в лесополосе, всего в двухстах метрах от них зашевелились. Вначале осторожно качнулись несколько молодых кустов, потом густые заросли заколыхались, послышались грузные шаги, треск сломанных сучьев. Скоро вся лесопосадка зашевелилась, затрещала, наполнилась гомоном сотен голосов, перемежаемым матерными выкриками. Бандеровское братство, неопытное и расслабленное, развращенное безответным насилием и безнаказанностью, готовилось организовать засаду на ополченцев.

- А нам ведь страшно везет, - подумалось Вишняку. - Эти хреновы вояки умеют пока грабить да насиловать. А разведку выслать, грамотно озадачить бойцов - это слабо. Нет головной походной заставы, нет фланговых дозоров, нет вообще никакой рекогносцировки местности. Ну, значит - Бог с нами, не с этими гадами.

Потом в голове вдруг явственно всплыла совсем недавняя сцена: возня в желтом автобусе, страшный вскрик о помощи девчонки, ее кровь на кремовом платьице в зеленый горошек. И скошенные, обезумевшие от страха и боли глаза. Подумалось:

- Девчонке этой теперь всю жизнь маяться, переживать в страшных снах эти подлые рожи, вонь и грязь этих проклятых нелюдей.

Это видение чуть не стоило успеха всей операции и их висевших на волоске жизней. Рука Вишняка непроизвольно повела стволы в сторону, и висевшая между стволами ветка сползла, провалилась вниз, выставляя черный вороненый ствол под жгучее июньское солнце. Но и в этот раз их спасла беспечность и самоуверенность айдаровцев. Пьяные от безнаказанности и распитого самогона, что выгребли в погребах Семеновки, бандеровцы громко смеялись и перебрасывались матерными шутками, готовились к обеденному приему сала и горилки.

Вишняк дождался, пока экипажи БэТээРов, шоферы из машин перебрались в лесочек, чтобы пообедать, а потом и соснуть часок, прячась от жаркого солнца.

Первые ряды бандеровцев стали подбираться вплотную к расчетам «зушек». За секунду до столкновения лицо в лицо Вишняк нажал на ножной спуск, уверенно повел стволами по намеченному сектору. Смотрел чуть выше вздрагивающих стволов, выбрасывающих полукилограммовые снаряды со скоростью четыреста выстрелов в минуту. Явственно услышал последний выстрел, медный звон случайно выпавшей гильзы и ощутил падение отщелкнутой ленты.

Присевший рядом Падре подкинул как перышко тридцатипятикилограммовую патронную коробку и заправил ленту. В эти же секунды замолчала вторая «зушка».

Вишняк мысленно поблагодарил себя и порадовался своей терпимости к командиру второго расчета. Колобок был на высоте.

Бросил мельком взгляд на лесок впереди и содрогнулся. Лес превратился в бурлящее море. Волны с треском поднимались и опускались, срезанные, сломанные ветки явственно вздымались и падали. Это бушующее море ревело, один вал накатывал на другой в утробном страхе и бессильной ярости.

- Смертельно хорошо, - пробормотал Вишняк, нажимая на ножной спуск, поводя вздрагивающими стволами от обреза того сектора, который обстрелял Колобок. Дальше бормотал что-то совсем неуместное:

- Только на уровне пояса, не выше.

Успел дважды пройти стволами по своему сектору. Опять услышал щелчок закончившейся патронной ленты. Двинул кулаком по плечу Падре и просипел:

- Стволы меняй, убью гада. - Вспомнил: тренировал расчеты по скоростной смене стволов, сгибал пальцы посекундно, потом поднимал так же. Добился наконец - оба ствола меняли за 20 секунд.

В этот раз Колобок опять оказался на высоте. Он раньше Вишняка сменил стволы и вновь разрубал слитными снарядными очередями упругую, качающуюся волнами зелено-красную массу лесополосы.

-

А Вишняк взглядом был уже далеко, метрах в семистах. Там фигурки бойцов в танковых шлемах бежали к двум БТРам, падая и пригибаясь. Майор прицелился и зашептал, засипел:

- Боже, спаси и помоги, все Святые, помогите!

Стволы рыкнули двумя короткими очередями, трассеры уперлись прямо в борт первого БТРа. Над башенкой сразу показался сизый дымок. Фигурка, прыгнувшая было на броню, сломалась пополам, поползла в сторону. А второй БТР уже стал поворачивать ствол КПВТ[6] в сторону «зушки». Вишняк представил, как 14,5 - миллиметровые пули прошивают расчеты «зушек», рвут плоть, разбивают на куски стволы и станины его установки.

Нога механически нажала на педаль - и оба ствола выбросили длинные очереди. Бандеровский БТР неожиданно распух и начал расползаться по швам. Башня стала в замедленном темпе отрываться от корпуса и уходить всё выше и выше. Через долю секунды воздух упруго ударил в уши: внутри БТРа взорвался боекомплект. Потом выяснили: в этом БТРе перевозили ящики с противопехотными минами, которые айдаровцы планировали поставить перед лесопосадками.

Только теперь майор решился взглянуть на то, что несколько минут назад было цветущим густым лесочком. Неожиданно и неуместно взгляд остановился на рукотворных выемках для полива. Бороздки, выходившие прямо к его установке, расположенные продольно, показывали, что совсем недавно люди этот лесочек заботливо поливали и радовались окрепшим стволам березок, ясеней и осин. Теперь же это была та самая картина, о которой тридцать лет назад новобранец из Уфы высказался когда-то предельно точно: «смертельно хорошо».

Весь бывший лесочек представлял теперь собой трагическую площадку, заваленную срезанными, перемолотыми ветками. Словно гигантская мясорубка горстями втянула в свое жерло огромное количество деревьев, кустарников вперемешку с расположившимися в них людьми, их оружием, снаряжением и безжалостно перемолола их. Местами перемолотая зеленоватая биомасса вспучилась грязно-оранжевыми пятнами. В некоторых местах виделось робкое шевеление. Казалось, какая-то жизнь ещё теплилась на отдельных участках. Потом всю площадь накрыл вопль раненого, перешедший в надрывный вой.

Через минуту первый из подбитых БТРов густо задымил и ветер выбросил большую порцию копоти на бывшую лесопосадку. Второй БТР начал выбрасывать серии звонких выстрелов - это продолжал взрываться боезапас, иногда крупнокалиберные патроны рвались пачками. Ветер погнал целую тучу черной копоти и с этого БТРа прямо на точку, откуда раздавался нечеловеческий вопль. Скоро всю площадь бывшего лесочка милосердно накрыло черным саваном.

Майор подал сигнал вращением правой руки над головой, прокричал, выбрасывая с силой воздух из прокуренных легких:

- Заводи!

Приказал трогаться в сторону, параллельно шоссе. Машина Колобка прошла с десяток метров и остановилась. Вишняк почувствовал, как что-то ёкнуло под сердцем. Спрыгнул с машины и побежал к второму расчету, забыв подправить автомат, который больно бил по правому бедру.

Уже подбегая к машине, увидел: Колобок и Вектор рысцой спешат к ползущему со стороны лесопосадок зелено-оранжевому существу, бывшему совсем недавно человеком. Подошел спешным шагом к лежащему, на ходу снимая поясной ремень. У молодого айдаровца, того самого юнца с васильковыми глазами, бронебойным снарядом была отсечена правая рука выше локтя, из среза выглядывала снежно белая кость и сгустками плескала алая кровь. Вишняк туго стянул ремень чуть выше раны и бросил Колобку:

- Неси аптечку. Умелыми движениями сделал противошоковый укол, перетянул бинтом рану и приказал грузить раненого в кузов, набросав туда несколько срезанных веток. Посмотрел в глаза Колобку:

- Такая она, война. Ты не видел ещё, что они творили в Семеновке. А что они творят с пленными, с девочками! И запомни: теперь между нами и ними будет долгая война, кровавая, победитель получит главное - право жить на этой земле. Сжал крепко кулак и постучал по плечу, добавил:

- Больше не останавливаться и раненых не подбирать. Надо занять новую позицию и ждать авианалета. Уж теперь нас не пощадят, сам понимаешь.

На новой позиции их нашли конные разведчики от группы Молчуна. Пятеро бравых казаков- кавалеристов были находкой и несказанной радостью для ополченцев.

Вишняк коротко описал боестолкновение. Добавил:

- Противник потерял около ста человек убитыми и ранеными. С нашей стороны потерь нет.

Статный казак с пышным чубом снял кубанку с красным верхом и присвистнул:

- Ну ты даешь, Скиф. У них сотня жмуриков - а ты без потерь. Тут любой скажет: заливаешь

Вишняк криво усмехнулся:

- А ты пойди и пересчитай. Только смотри, не писайся со страху.

Казаки пошептались и попрощались:

- Прощевайте, только ваше донесение мы перепроверим, - Пожилой казак, с орденом Красной Звезды на груди обернулся:

- Ежели полсотни насчитаю - приеду поклониться и бутыль горилки притяну.

Казаки вернулись через час с небольшим. Переднего, статного всадника качало в седле из стороны в сторону. Вишняк удивился: неужели зацепило где-то. Вроде выстрелов не было. А может, горилки пропустил с полбутылки? Подъехав, казаки спешились. Молодой статный командир разведчиков, сделавший было шаг в сторону майора, вдруг качнулся, его развернуло и послышался утробный рык: казака рвало тяжкими, могучими порывами, выворачивало наизнанку. Пышный чуб упал на глаза, скрывая глаза, в которых застыл ужас.

Бледно - серый пожилой казак положил на землю несколько трофейных автоматов, протянул майору в подарок длинноствольный увесистый пистолет - настоящий АПС[7] потом, поглаживая зачем-то свой изрядно потертый орден на левой стороне груди, проговорил тихо, изогнув каким-то странным жестом губы:

- Извини, майор, ты там такого наворотил, что с непривычки любого вывернет. Я вот тоже едва стерпел. Знаешь, там руки оторванные, мозги и внутренности человеческие на кустах. Тяжко смотреть. Но командир настоял на досмотре: надо же докладывать самому Стрелку (Игорю Стрелкову). Тот оправданий и пустой болтовни не принимает. Строгий. Да сейчас по-другому и нельзя. Кто строже будет, тот и победит.

Потом казак взмолился:

- Ребятки, дайте граммов сто, дурно мне.

Колобок свинтил крышку с фляги и забулькал в подставленную Падре крышку от котелка.

Казак жадно, одним глотком проглотил спирт, закашлялся, запил заботливо поднесенной водой и с силой выдавил из себя:

- Я насчитал сто двадцать восемь трупов. Это не считая тех, что ты положил около их БТРов и машин. Там тоже все «двухсотые». Раненых почти что не осталось. Пожевал губами, - Прав ты был, майор, ты весь их батальон положил. Были б все у нас такими как ты, мы бы давно уже войну закончили.

Майор почувствовал на себе взгляды ополченцев и казаков, пробормотал:

- Спасибо, казак, что похвалил. Не я один победил, все мы. Только я считаю: нам сам Бог помог, он вложил в меня силу, я словно на полчаса вперед в жизнь заглянул и увидел там все так, как должен был сделать. Только гадов этих все равно жалко. - Майор посмотрел на раненого айдаровца, вспомнил его красивые васильковые глаза, которые сейчас, в обморочном состоянии, мелко подергивались. Бросил казакам, - Вот что, ребята, берите раненого, кладите поперек седла и рысцой до шоссе. А там в любую машину его положите, до госпиталя. Сами галопом к Молчуну, а лучше прямо к Стрелку. Мы же пленных не взяли. Некого допросить и узнать, кто ещё там двигается следом за этим грёбаным «Айдаром». Вдруг там танковый батальон объявится! А нам сейчас отсюда отлучаться никак нельзя.- Прокашлялся. Потом добавил:

- Давайте с Богом.

Посмотрел вслед удалявшимся конникам и занудливым командирским голосом приказал:

- Патронные коробки заполнить, как прежде - четыре осколочных, один бронебойный трассер. Машины замаскировать как учил. Срок на всё сорок пять минут. Всё делать как на тренировках. Время пошло!

После большой кроваво-резонансной победы под Семеновкой к майору пришла военная слава, точнее - обросшая небылицами и легендами баллада об уничтожении банды преступников, называвших себя «батальон Айдар», стала первым громким событием этой войны по обе стороны фронта. На место боя приехал сам Стрелок[8], осмотрел внимательно и изрек:

- Только дисциплинированный военный отряд и может так воевать. Значит, правильно ввожу законы: за мародерство - расстрел, за самовольный уход с поля боя - расстрел, за пьянство - расстрел. Так и победим.

Его слова потом передавались по всем отрядам ополчения.

СБИТЬ ГЕНЕРАЛА

В полдень к Вишняку заглянули разведчики. Майор несколько раз встречался с этими ребятами в штабе. Старший, Владислав, двадцати восьми лет от роду, не производил никакого серьезного впечатления. Простой парень, худощавый, скорее даже худосочный, гибкий, подвижный, с короткой стрижкой, производил впечатление шаловливого студента-старшекурсника, любителя устраивать всяческие подвохи. Под стать ему была и команда - ребята в возрасте до тридцати, не выделяющиеся бицепсами и накачанными бычьими шеями. Словом, полная противоположность сложившимся представлениям, согласно которым разведчики - это команда, сформированная из современных Рэмбо, тренированных, мясистых, задиристых. Лишь один из разведчиков выглядел на все пятьдесят. Это был снайпер по кличке «Михалыч». Оснащен он был снайперской винтовкой импортного производства калибром 12,7 мм. На дальности в полтора километра попадал в маленький кочан капусты.

Казалось, собралась группа случайно подобранных бойцов, которым еще предстоит учиться и учиться на этой войне. Но майор знал - Стрелок в таких вопросах не ошибается и подобрал тех людей, что способны добывать самые ценные сведения о противнике в условиях военной обстановки, меняющейся стремительно и непредсказуемо, в условиях отсутствия линии фронта и дилетантского отношения к военным действиям с обеих сторон.

В этот раз разведчики подъехали к замаскированным машинам Вишняка на небольших, скорее даже - крохотных мини-мотоциклах. Причем двое мотоциклов работали на бензине и имели какие-то дополнительные глушители. Так что услышать их можно было только когда они подбирались очень близко. А вот еще три - работали исключительно бесшумно, на аккумуляторах.

Владислав сразу отвел майора в сторонку и бесцветным голосом сообщил: в зону АТО прибыл новый командующий, генерал от киевского МВД. Ему дали особые полномочия, подбросили артиллерии, особо много реактивных систем залпового огня, и он поклялся «перебить террористов» за пару недель.

Первые несколько дней он летал на вертушке МИ-24 с навороченными системами безопасности. Всего пару лет назад американцы помогли этот вертолет переделать, установили модернизированные двигатели, станцию оптико-электронного противодействия, спутниковую навигационную систему JPSМАР-695, установили дополнительное бронирование. Словом, летающая крепость да и только. Сбить такой вертолет практически невозможно, к тому же его оснастили новым инфракрасным локатором целей и новыми очками ночного видения для летчика.

Но самонадеянному генералу надоело летать в тесноте и два дня назад он пересел на просторный МИ-8. Теперь он таскает с собой целую свору полковников, начальников родов войск и готовит какие-то серьезные гадости для ополченцев. А вчера он совсем обнаглел и подлетал довольно близко к позициям ополченцев, где нахально и демонстративно провел рекогносцировку.

Словом, появился шанс сбить эту летающую корову - Ми-8, если устроить настоящая засаду.

- Ты, Скиф, настоящий мастак устраивать засады, поэтому Стрелок выбрал тебя. - Владислав внимательно осмотрелся и продолжил. - У тебя всего пара дней. Потом этот гребаный генерал опять пересядет на свой навороченный МИ-24. Тогда уж мы его не достанем. Подумай хорошенько. Если что решишь - действую самостоятельно. Мы готовы прикрыть тебя несколькими БТРами и артиллерией. Подкинем с десяток твоих любимых 82-мм кара-мултуков (так разведчики называли самодельные минометы).

Владислав достал карту, показал обозначенные красными кружками места полетов генерала. Подумав, достал копию карты и обвел кружками самые напряженные зоны боевых действий, где генерал мог проводить рекогносцировки. Протянул карту майору и хлопнул на прощанье подставленную ладонь.

Майор долго не мог заснуть, ворочался, вставал, курил глубокими затяжками сигареты, отрывая желтые в крапинку фильтры. Включал свой старый, видавший виды фонарь на щелочных батареях, разворачивал карту, выверял расстояния спичечным коробком.

Ранним утром оправился в город к разведчиком. Вернулся под вечер на подржавевшем раздолбанном мопеде, одетый старую гражданскую одежду, разодранную сверху серую фетровую шляпу.

На раздолбанном мопеде он доехал аж до горы Карачун, вглубь украинских позиций, стараясь мысленно прочертить трассы полетов тяжелых вертолетов, облетавших цепочку вражеских блокпостов. Пару раз сталкивался с украинскими военными. Его досматривали, подозрительно вглядывались в морщинистое лицо. Выручало, что выглядел он гораздо старше своих лет. Въевшаяся глубоко в кожу рук угольная пыль выдавал в нем шахтера, местного жителя. Это спасало.

Но, как мысленно представил себе майор, закручивался круто только первый виток злобной гражданской войны и быть может через неделю или даже через день такие поездки вряд ли будут возможны. Уже в ближнем будущем могут не просто задерживать согласно своей майданной правде, но и пытать, избивать или просто расстреливать в лесопосадках. Он видел это будущее в глазах национальных гвардейцев неотвратимо.

В трех километрах от Карачуна дорога была перегорожена толстыми бетонными блоками. На длинном флагштоке вяло повис жовто-блокидный флаг. Безветрие, похоже, возбудило флегму у национальных гвардейцев. Потом Вишняк понял: безветрие и флегма спасли его тогда. Прямо перед ним блокпост проезжал небольшой ярко-желтый автобус, следовавший в сторону Карачуна. Когда Вишняк подъехал к блокам, автобус уже трогался. Чуть в стороне лежало окровавленное тело молодого мужчины. Его дружно пинали коваными ботинками несколько гвардейцев. Толстый, лоснящийся от пота гвардеец поманил Вишняка к себе пальцем:

- Вон видишь - це террорист. Был живой, щас будет неживой. А ты что, тоже террорист? - Лениво осмотрел его. Приказал показать руки, всмотрелся во въевшуюся в пальцы угольную пыль.

- Шахтер, значит. - И словно нехотя, как кот лапой махнул правым кулаком. Костяшки угодили точно в переносицу.

Кровь хлынула горячей струей, обрызгав грудь и рукав левой руки, которой Вишняк безуспешно пытался кровь утереть. Толстяк брезгливо ухмыльнулся и пнул кованым ботинком по мопеду. Пошел … Скажи спасибо своей … мамаше, что кровь у тебя такая яркая. И много у тебя такой крови. В следующий раз проделаю в тебе пару дырок в мозгах, чтоб не зыркал в мою сторону. Собрал под пухлыми губами густой, липкий сгусток мокроты и плюнул в лицо Вишняка. Это действо вызвало одобрительный гогот группы солдат территориального батальона Днепр, взиравших на происходящее с нескрываемым удовольствием.

Майор не вытирался, спешно сел на мопед, сжимая пальцами левой руки ноздри, отъехал метров триста от блокпоста, остановился. Прилег в придорожную траву, усмиряя кровотечение. Потом отъехал подальше в правую сторону от дорожного полотна. Решил: вот отсюда ублажит этот блок-пост полным комплектом снарядов, поскольку отсюда глупо и небрежно расставленные блоки его не прикрывают. А с этой позиции прямыми очередями «зушек», косым рикошетом с дороги и придорожного кювета будет сметено всё живое. Вслух прошептал:

- Да что я их живыми называю. Это нежить. И смести эту нежить с нашей земли - святое дело.

Сцена у блокпоста зарядила майора какой-то злой уверенностью в успехе. Ведь предстояло сбить вертолет с генералом, который отдавал приказы на расправы, создавал ту самую зубодробительную систему уничтожения всякого сопротивления.

Добрался до боксов с установками вечером. Под сочувственными взглядами обеих расчетов приложил смоченную в холодной воде марлю к разбитой переносице. Подсвечивая фонариком, развернул карту и стрелками набросал маршрут движения своей маленькой колонны. Решил отказаться от БМД[9], которую ему выделило начальство. Взамен бронетехники решил взять два 82 мм миномета и несколько ящиков мин. Тщательно проработал пути отхода от Карачуна. Получалось, что придется проникнуть на вражескую территорию почти на двадцать километров. Даже если удастся успешно сбить вертолет, то шансов уйти живыми будет немного, особенно с учетом боевой мощи того самого блокпоста, где стоял батальон Днепр, те самые «истребители кацапов», как они себя называли. Ведь на нем Вишняк насчитал два крупнокалиберных миномета, одно безоткатное орудие, три «Утеса» и множество гранатометов.

Рано утром собрал оба расчета, рассказал о задании, об убитом на блокпосту парне из желтого автобуса, о мордастом национальном гвардейце, кованых ботинках, терзающих тело мужчины, и планах гвардейцев по «истреблению москалей». Слушали молча. Также молча, играя желваками, пошли готовить машины к рейду. Только Колобок сказал прокуренным голосом:

- Сделаем, Скиф, мы их сделаем. Все будет смертельно хорошо.

Через пару часов подвезли 82 миллиметровые минометы и четырех минометчиков, трое из которых представились одесситами: Моня, Клинт и Вектор. Четвертым был восемнадцатилетний парнишка из Артемовска - невысокий, подтянутый крепыш по кличке «Везун». Все четверо сообщили, что дважды выезжали на полигон и хорошо усвоили правила минометной стрельбы. Проверять было некогда, и майор просто распределил их по машинам, забросив в каждую по пять ящиков с минами.

Порадовал Колобок, притащивший пару обрезков труб, внутри которых были грубо и нескладно вварены округленные пластины в несколько рядов.

Обрезки закрепили хомутами к выхлопным трубам КАМАЗов. Завели - и в самом деле, шум выхлопа упал до минимума. Все восторженно разулыбались. Падре предложил качать Колобка, но майор эту затею отменил. Сказал только:

- Знаешь, может своими мозгами ты нас всех спас. Так что будет тебе низкий поклон от всех наших жен и матерей.

Под вечер свежесрезанными ветками обвязали обе машины, особо - зенитные установки, так, чтобы не снимая веток можно было стрелять по врагу. Для этого тщательно срезали все веточки и листки в обозначенных векторах обстрела. Старые ветки, которые хотел нетронутыми оставить Колобок, были тщательно сняты и выброшены на свалку. Майор пояснил:

- От этого жизнь наша и весь успех операции зависят. Ветки и листочки живыми должны быть. Время жизни срезанных - двадцать часов. Дольше этого - всем нам смерть и поражение.

С наступлением темноты стали опробовать приборы ночного видения, которые Вишняк с надрывом выпросил в штабе. Из всех членов его команды и прибывших минометчиков только сам майор, да бывший прапорщик Захар умели ими пользоваться. Это были простенькие монокуляры «Беринг оптикс» с увеличением всего 2.5 крат. Побродили с ними по территории завода. Через час майор собрал всех испытателей, чтобы сообщить: на приборы не надеемся, хотя использовать их обязательно будем.

Расписал диспозицию. Впереди идет его КАМАЗ. Интервал двадцать метров. Двигаются все только по проселку, обнаруженному и исследованному Вишняком. Он развернул карту, показал Колобку весь маршрут движения, обозначил ориентиры. Напоследок проинструктировал:

- Бронежилеты не снимать, На случай ночного боестолкновения всем иметь в разгрузках по три гранаты РГД-5 с ввинченными взрывателями. Чтобы в темноте не перепутать выстрелы своих и чужих, перезарядить автоматные рожки трассерами через каждые три обычных патрона.

Выехали в двенадцать ночи и к двум часам были уже у линии блокпостов карателей. Здесь их встретили вездесущие разведчики и комроты из батальона «Восток». С ними согласовали план выхода с вражеской территории. По традиции Вишняка послали «к черту».

Двигались медленно и, по мнению Вишняка, бестолково. Проехали метров триста, и он почувствовал зудящую тревогу, остановил машину, спрыгнул с подножки и пошел вперед, поглядывая в окуляры приборчика.

Им повезло: с одной стороны - небо была безлунным, пасмурным, поэтому противник ничего не видел. В то же время и вся команда Вишняка была слепой, продвигались, надеясь лишь на опыт и интуицию майора, который трусцой бежал впереди, держа в левой руке крохотный, обмотанный тряпкой фонарик, обозначая свое продвижение по проселку. Ощущал, как тревога внутри стала перерастать в тихую панику. Понимал: велика опасность промазать, уйти на другую дорогу, подставить людей и установки под шквал пуль и снарядов.

Через полчаса Вишняк не выдержал. Остановил движение. Велел заглушить двигатели и сидеть тихо. Не курить, переговариваться тихим, очень тихим шепотом.

В наступившей тишине пошел один вперед, прислушиваясь к шелесту осиновых листьев. И тут, в черной безликой тьме, вспомнил вчерашний день. Осиновый перелесок располагался в двухстах метрах от головного блокпоста украинских силовиков, от того самого поста, где при нем запросто, с ленцой убивали молодого парня из желтого автобуса, а ему, Вишняку, разбили переносицу. Вспомнил плевок мордастого гвардейца, насмешки врагов, их готовность пытать, убивать, насиловать. Воспоминания породили прилив какой-то странной внутренней волны, приток энергии силы и возмездия. Голос внутри произнес спокойно и торжественно:

- Да, пришло время - и тебе дана сила…

-

Вишняк вернулся к машинам. Скомандовал:

- Кубик, укрой тряпкой руку с фонариком, оставь для света маленькое отверстие и сядь поближе к заднему борту. Водителю второй машины приказал ориентировать машину по едва заметному лучику фонарика точно по центру, в десяти метрах впереди. Своему водителю определил также дистанцию в десять метров. Обозначил подъемы поднятием фонаря вверх, спуски - вниз.

Когда отъехали на сотню метров, с блокпоста ударила очередь крупнокалиберного пулемета. Били по тому месту, где они стояли пять минут назад.

Через час вышли в нужную точку и расставили машины правыми бортами в сторону ожидаемой посадки вертолета.

Вишняк уловил ощущение слитности с окружающим, какое-то странное чувство уверенности в успехе. Приказал очень тихо нарезать тонких веток и укрыть ими дополнительно установки со стороны кабин и бортов. Добавил шепотом:

- Пописать отходить на три метра в сторону, не более. Может так случиться, что мы стоим вплотную к их лагерю.

Через полчаса пришел рассвет - серый, мутный, с болотным духом. И тут Вишняк увидел, насколько он был прав: всего в тридцати метрах, за перелеском, четко выделились контуры палаток украинской механизированной бригады.

Вишняк жестом подозвал Колобка, зашептал в ухо:

- Если кто из солдат набредет на нас, ну, в туалет решит с комфортом сходить, придется его тихо кончить, ножами. Колобок кивнул, чуть вытащил из ножен кинжал, произведенный на местной зоне из расплющенного автомобильного клапана. Потом еще раз проверил, чтобы пространство перед стволами «зушек» было свободным от веточек.

Когда совсем рассвело, невдалеке, примерно в километре, послышался рокот прогреваемых двигателей. Вишняк вспомнил - у Ми-8 два двигателя, мощных и надежных. Даже если разбить один из них машина все равно уйдет. Значит, надо бить длинными очередями по обоим двигателям и главное - винту. Через пятнадцать минут звук двигателей вырос и послышался присвист вращающихся лопастей. Майор слега довернул стволы установок и положил ногу на спуск.

Вертолет стал медленно ползти вверх, когда слева внизу показался отсвет от поднимающегося солнца. Вот в прицеле «зушки» показался вращающийся винт. Майор шептал, ощущая подрагивание в занемевшей ноге:

- Еще чуть-чуть. Надо бы побольше высоты, чтобы в падении разбился вдрабаган. Через секунду он нажал на спуск. Не слышал, оглушенный, стрельбы установки Колобка, но увидел трассер, шедший параллельно его очереди, упершийся прямо в борт вертолета.

Винтокрылая машина замерла и начала разваливаться прямо в воздухе. Первыми высоко вверх и в сторону полетели осколки огромных лопастей, потом блеснуло кровавым отблеском остекление кабины пилотов, куски дюралюминия, освещенные пламенем вспыхнувшего керосина, разлетелись в разные стороны.

Вишняк вовремя остановил себя, развернул стволы влево вниз и ударил по вражеским палаткам. Колобок в это время добивал вертолет. С тоской и горящей ненавистью встретил перерыв в стрельбе, необходимый для смены патронных коробок. Падре суетился где-то внизу, громко матерясь. Наконец звонкий щелчок - и еще несколько длинных, рубящих очередей по палаткам, стоящим около них машинам, разбегающимся человеческим фигуркам.

Похоже, одна из стоящих поблизости машин была бензовозом, поскольку высоко вверх поднялся багровый, яростный выплеск огня.

Падре, стоящий чуть в стороне, замер и стал что-то кричать. Вишняк пнул его ботинком, прокричал:

- Стволы меняй …

Оглянулся влево: Колобок кричал, широко раздирая оскаленный рот. Майор понял - тот тоже командует заменить стволы. Вишняк принялся считать вслух. Досчитал до двадцати, с трогательным восторгом погладил замененные стволы и крутнул рукой над головой: «Заводи!».

Водители дружно жали на газ, давая высокие обороты двигателям, освободившись от плена ночной необходимости тишины. Теперь, наоборот, машины дружно ревели и жадно пожирали километры. Столбы пыли милосердно закрывали их от прицельного огня: ведь даже пара автоматчиков сможет перестрелять всех их, совершенно открытых со всех сторон.

За километр от блокпоста, который Вишняк уже мысленно назвал проклятым, остановились. Майор приказал сбросить оба миномета и прицелиться.

Забрался на крышу КАМАЗа и принялся корректировать минометные выстрелы. С третьего залпа положили мины точно на блокпост. Майор поднес к глазам бинокль. Но и без него было видно, как там засуетились фигурки, прячась за толстостенными блоками. Вишняку показалось, что его минометчики стреляют уж очень медленно. Спрыгнул с кабины одним движением и сам принялся закидывать мины в ствол, чуть пригибаясь перед выстрелом. Ушей не зажимал, как это делали минометчики. Побросав в жерло ствола с десяток мин, опять взобрался на крышу кабины.

Взглянул в бинокль: на блокпосту был полный хаос. Гвардейцы разбежались с полотна дороги в ближайший лесок, только несколько фигурок, пригибаясь залегли около крупнокалиберных пулеметов, надеясь отстреливаться после минометной атаки.

Вишняк приказал Колобку оставаться на месте и подстраховывать. Свою «зушку» вывел на невысокий холмик, ощущая знобящий холодок, бесшабашно рискуя и ударил прицельно железными струями прямо по расчетам пулеметов, по безоткатному орудию, пристроенному на обочине. Через прицел видел, как высоко вверх и в стороны полетели куски сколотого бетона, обрубки металла и снарядных ящиков, смешанные с человеческими останками.

Взгляд настойчиво искал тело парня, забитого до смерти на блокпосту. За несколько минут до этого майор заприметил скорбный серый комочек в ближнем перелеске.

Через несколько минут все было кончено - разбитые пулеметы валялись в стороне, пулеметные и орудийный расчеты были превращены в месиво. Когда автомат отщелкнул последнюю ячейку снарядной ленты, Вишняк наконец увидел в прицел скорченное тело чуть в стороне от блокпоста. Это было тело того самого безымянного парня из желтого автобуса.

Майор прошептал и повторил несколько раз как молитву:

- Парень, за тебя мы отомстили, за нас всех отомстили, - ругнул себя за промедление и крутанул над головой правой рукой, - пора домой.

Через полчаса машины выскочили на разведчиков и ротного из «Востока». Здесь их ждали.

Колобок, чей экипаж шел замыкающим, доложил - в машине с десяток пробоин - стреляли вдогон, но все пули ушли по касательной. Никто не пострадал.

Командир разведчиков, не скрывая восхищения, прокричал:

- Ну, вы наделали шухера, послушай, что они по рации кричат: сквозь треск и помехи майор услышал надрывный голос радиста - офицера, кричащий о тотальном наступлении «террористов» по всему фронту, о гибели генерала, и десяти старших офицеров.

Разведчик оторвал наушник и бросил:

- Давайте-ка ребятки к себе на базу и прячьтесь получше. Сейчас они ударят и авиацией и артиллерией. Тем более, мы у них засекли готовые к стрельбам «Ураганы», даже пару «Точек У»[10]. Всё, Скиф, бегом на базу.

Весь день силовики били по городу из всех орудий. Периодически появлялись истребители-бомбардировщики СУ-25, разбрызгивали тепловые ловушки, уходили на большие высоты, прячась от зенитных ракет, и оттуда пытались достать ополченцев. Но бомбы и ракеты с большой высоты летели хаотично и рвались в основном на городских окраинах, разбивая частные дома, поднимали высоко в небо тучи пыли и обломков зданий. Достать их из «зушки», бившей всего на пару километров, было невозможно.

Вишняк приказал выдвинуться к западной окраине города, восстановить маскировку установок. Там, на городских окраинах, всматривались в небо над горизонтом, били по юрким, неприметным американским беспилотникам. Маневренные самолеты с мощными тупыми лбами напоминали огромных злобных, коварных насекомых, объявивших людям тотальную войну.

«Зушки» определенно были замечены одним из летающих монстров. Самолет, управляемый опытным оператором, сделал пробный круг, потом задрал вверх тупой упрямый лоб и ушел горкой вверх. Майор попытался достать его в момент, когда самолет в замедленном темпе начал набирать высоту. Дал длинную очередь, но беспилотник, ведомый опытной рукой вильнул в сторону, потом словно поднырнул под огненную трассу.

Вишняк громко выругался и приказал срочно менять позицию. И упредил летящую к расчетам смерть ровно на десять секунд, потому что через десять секунд то место, где стояли установки, превратилось в клокочущую воронку взрыва 155-миллиметрового снаряда гаубицы натовского образца.

На следующий день майор написал докладную о том, что беспилотники очень точно корректирую огонь и передают по спецсвязи сигнал на гаубицы-пушки натовского производства, калибра 155 миллиметров. Причем команда на огонь с указанием точных координат цели поступает на батарею практически мгновенно. Орудийному расчету надо только довернуть маховики наводки и произвести выстрел. Вишняк рекомендовал, при обнаружении вражескими беспилотниками, которыми явно управляют специалисты-иностранцы, скорее всего американцы, немедленно менять дислокацию.

ВЕЧНОСТЬ И СЫН. ДОЛГОЕ ПРОЩАНИЕ

Вернулись в расположение в сумерках. Бессонная ночь и тревожный день дали о себе знать. Загнав установки в боксы, все разбрелись спать. Вишняк устроился прямо в кузове, рядом с подругой «зушкой», отдающей терпким духом сработавшего артиллерийского пороха и особой притягательностью мощного оружия возмездия…

Он провалился в черную пустоту едва коснувшись головой своей подушки - старого потертого рюкзачка, в котором хранился весь его походный скарб. Вначале ощущал долгое падение в кромешной темноте, потом услышал какой-то внутренний голос, требовавший, настойчиво просивший очнуться, выплыть из темноты. Но тьма держала крепко, опутав необычайно прочными веревками всё тело, не позволяя шевельнуть ни одной клеточке.

Падение остановило только прикосновение теплого, оживляющего воздуха. Сразу понял: «пришел» сын. Сергей, как живой, сидел рядом, опершись спиной о рифленую сталь борта, в руке держал белеющий кусочек картона, словно стараясь укрыть от посторонних взглядов необычную, ценную вещь:

- Папа, я хочу вернуть тебе ощущение жизни. Это моя фотография, о которой ты, наверное, успел забыть. Знаешь, я ведь все время рядом с тобой. Я тобой горжусь. Ты храбрый, сильный. Такими были и твой отец, твой дед. Ты отважный и успешный воин. Но и меня и тебя грызут сомнения: чем больше твоих военных побед, тем больше ненависти вокруг, тем отдаленнее конец этой страшной войны. Тебя это не страшит? - Сын протянул руку и положил картонный прямоугольник рядом с Вишняком. - Мне пора…

- Сережа, сынок, скажи, мама там, с тобою? - Майор говорил торопливо, надеясь хоть на секунду продлить видение.

- Нет, папа, ее здесь нет. Наверное, тебе нужно отставить все и поискать ее и Никитку. Ты ведь знаешь, весь смысл нашей жизни в близких людях, чтобы они и в самом деле были рядом и были счастливы, а тебя, видишь ли, совсем поглотила война. Это плохо. - Последние слова сына растаяли, приглушенные звуком дальнего разрыва.

Серая пелена рассвета пришла одновременно с пробуждением и возвращением сознания. Ох, как не хотел майор возвращаться в этот мир, в котором не было сына, его глаз, его голоса и наивной, совсем детской улыбки!

Вишняк протянул руку к белеющему кусочку картона, лежащему рядом с форменным бушлатом, прислоненным к стальному борту. Это была фотография, насыщенная пронзительно счастливым светом пятилетней давности.

Вишняк поднес ее к глазам и увидел счастливые лица жены, сына, свои улыбающиеся глаза. И вспомнил все…

То был удивительно счастливый момент семейной жизни Вишняка. Тогда он в первый раз после выхода на пенсию привез жену и сына в Петербург. Сережка к этому времени с отличием закончил второй курс истфака Донецкого университета. Ночи напролет читал Карамзина, Соловьева вперемежку с Пушкиным, Достоевским. Но главным его увлечением, как когда-то у отца, был Петрарка. Временами показывал свои первые стихи и очерки, опубликованные в университетской многотиражке и городской газете, делился с родителями: «У меня каша в голове. Но эта каша такая прекрасная… Нет, скорее не каша, а прекрасный пространственно-временной хаос, в котором я живу хаотично и таинственно».

Именно Сережка прямо-таки настоял, заставил мать и отца вырваться из тесной от суеты жизни и уехать вместе в Питер, забыв на время обо всем другом.

Вместе ходили по Эрмитажу до полного онемения ног. Потом бесцельно и беспечно бродили по Лиговскому, по Невскому, ели люля-кебаб в крохотном ресторанчике на Невском и запивали его терпким красным сухим вином, плавали на речном трамвайчике по каналам.

На третий день Вишняк повез их в Царское Село. На четвертом этаже знаменитого Царскосельского лицея, у крохотной комнатки, в которой жил лицеист Саша Пушкин, Сережка, восхищенный, обнял мать, потом самого Вишняка:

- Мам, пап, я воспарил над нашим удивительным миром. Здесь столько тревожащих душу таинств. Я здесь почувствовал, что каждая строчка, написанная в этих стенах, еще витает в эфире, каждая радостная и печальная картина нашей жизни открывает такой просторный мир чувств, который нельзя принять иначе как величайший смысл жизнь. Знаешь, пап, как жить хочется и словесными ниточками старательно выткать новую картину своего мира. И вас с мамой. Особенно тебя, папа.

Раз за разом всплывали, искрились красками живые картинки из Царского Села, населенные родными лицами и душами. Картинки проплывали в ночной тишине (когда такая случалась). И эти яркие сны-воспоминания давали майору новый жизненный посыл: «Надо жить и помнить. Живые картинки - это и есть продолжение моей жизни, сплетенное в причудливое полотно. Умру - и полотно истлеет, превратиться в ничто».

Вишняк в каком-то странном, замедленном состоянии обходил новые позиции, продвинул, подумав, колобковскую установку на двадцать метров вперед, потом принялся рубить пышные ветки молодого ясеня и закидывать их на крышу КАМАЗа. Где-то глубоко внутри чувство исполненного долга смешалось с тоской и желанием уйти, испариться из этого мира.

Достал из старого стершегося портмоне две фотографии сына. В который раз ощутил приступ тоскливой вины за то, что не уберег, за то, что воспитал в нем чувство долга и справедливости, то, что на определенном этапе так старательно изживал из себя. Он тогда замкнулся на собственных горестях, на утере жизненной мечты. Похоже, тогда все это передалось сыну.

Вспомнились последние встречи с сыном. В далеком теперь феврале этого года (а ведь прошло с тех пор всего три с небольшим месяца!) он собрался в ставший почти родным Питер, к друзьям и знакомым. В те дни старался не смотреть телевизор, где с экрана зримо надвигалось чудовище, явленный Левиафан ненавистной бандеровщины, огромный, яростный, бескомпромиссный, скорый на расправу.

Посмотрел в глаза сыну, заглянул во взрослые глаза страдающего человека и увидел в этих глазах себя, изнывающего от невыполненного чувства долга, от угрызений совести за то, что не принял на себя никакой ответственности, отгородился от всего семейным мирком.

Попросил неуверенно:

- Сынок, дай слово, что не будешь лезть в эту свару. Плохо нам всем на здешней бессовестной Украине, а я поеду в Россию, в Питер, подготовлю там плацдарм для всех нас. Для тебя - прежде всего. Хочу, чтобы внук Никитка жил в счастье и спокойствии, а здесь теперь этого не будет. Никогда. Буду звонить тебе, сынок. Приедешь, посмотришь. Жилье мне друзья помогут подобрать. Да и работа для тебя подходящая там обязательно найдется. Прошу сердечно: не лезь в эту гребаную политику, не испачкай в крови руки. Лучше уедем в Россию, там теперь наш дом.

На прощанье еще раз повторил:

- Дождись, я скоро.

Вторая фотография была его тайной. Он не показывал ее никому. Её сделал врач-доброволец из Самары, оказывавший помощь раненым и вывозивший их из района проклятого аэропорта. Раненый в грудь сын улыбался бескровными губами и выставил перед объективом ладонь правой руки.

Этот снимок и обшарпанный телефон сына передал Вишняку донецкий комендант, старый добрый знакомый, сослуживец по Краснознаменной мотострелковой дивизии сороковой армии. Увольнялись с ним вместе в одно и то же время из бывшей Советской армии.

КАМАЗ с ранеными и сопровождавшим их врачом попал в засаду к национальным гвардейцам и азовцам в трех километрах от аэропорта. Машину расстреляли в упор из гранатометов. Потом открыли задний борт кузова и методично в упор добивали всех раненых, превратив их в кровавое месиво. Тогда каждый из них получил по полному рожку пуль. Боеприпасов Азов не жалел.

Вишняк убрал обе фотографии и старый потертый телефон «Нокия». Всего пару месяцев назад этот телефон грел руки сына. И хранился он обычно в нагрудном кармане слева, совсем рядом с сердцем…

МИНОМЕТНАЯ САГА

Стрелок приехал поблагодарить майора и его команду лично. Он был скуп на поощрения, не любил хвалить и награждать. Все знали его главную отличительную черту, одно из главных свойств характера - никогда не бросать своих в беде. Когда в славянской больнице кончились медикаменты и жизни десятков раненых повисли на волоске, Стрелок пробил коридор до Донбасса, по которому раненых повезли в лучшие клиники. И не только в Донецк, но и в Ростов-на-Дону.

Стрелок обошел выстроенные в линию расчеты, вгляделся в лица. Поблагодарил от лица всего ополчения и жителей Славянска. Вишняк собрался было вытянуться и привычно ответить, как принято в армии: «Служу Советскому Союзу», но вовремя опомнился: СССР не было уже долгих 24 года, да и в ополчении ещё не сформировалась воинская субординация, могут подумать, что подхалимничает.

Первое, о чем попросил начальство Вишняк - отпустить его на поиски пропавших безвестно жены и внука. Рассказал Стрелку о гибели сына, о тяжелом снаряде, угодившем в подвал, в котором прятались все родные и ставшем их братской могилой.

Стрелок, как и обычно, был сух и пессимистичен. Но майор сразу заметил: что-то угнетало его, делало рассеянным, несобранным. Вишняк почувствовал, как глаза у собеседника повлажнели, когда он сказал:

- В общем, майор, ты столько сделал для Новороссии, что тебя надо на руках носить. Но вот отпускать тебя рано. Поработай еще, восприми так - без тебя, твоей интуиции и везения туго придется, когда назрел настоящий кризис и нас всех могут в Славянске окружить и перебить. И вот о чем попросить хочу: помоги пустить в дело минометы восемьдесят второго калибра. Пойми, сейчас все наше дело висит на волоске! Никто нам не поможет, только сами, только через невозможное. Иного не дано…

Рассказал о ситуации. К середине лета мин такого калибра было не просто много. Их несметное количество еще весной вывезли с Волновахи в Донецк, там зачем-то погрузили в вагоны и загнали целый состав в тупик. Теперь эти несметные запасы могут сыграть огромную роль в начинающихся боях под Новосветловкой, Мариуполем, Иловайском и Краснодоном.

На следующий день за Вишняком приехал пожилой офицер, одетый в потертую полевую форму. Такую одежду носили в армии в провальных «девяностых». Подполковник был ближайшим сподвижником Стрелка, чувствовалось, очень переживал за обстановку и за попытки отлучить Стрелка от командования ополченцами в ДНР.

Было начало августа. Донбасское солнце вошло в раж, высушило все проселочные дороги. Каждая ополченческая машина, двигавшаяся по проселку, поднимала столбы пыли, по которым сразу начинала бить украинская артиллерия.

Вишняк с подполковником удачно проскочили все обстреливаемые участки и через пару часов въехали в обезлюдевший, словно вымерший, Луганск. Скоро их старенький уазик заехал на территорию одного из Луганских предприятий.

Надо было видеть, с каким энтузиазмом люди крутились вокруг токарных станков и сварочных полуавтоматов, изготавливали и приспосабливали к работе какие-то особые резцы. Токарь-расточник Петр Владимирович Заслонко показывал идеально расточенные стволы минометов и приспосабливался к шлифовке внутренних поверхностей, у самого входа, за трехметровой створкой проржавевших ворот стояли первые полсотни минометных стволов.

Скоро Вишняк разобрался: все ждут решения минометной проблемы именно на этом участке расточки минометных стволов и сборки-сварки их донной части. Именно Петр Владимирович, высокий полный пятидесятилетний мужчина, да седовласый мастер Иван Иванович оказались в центре яростных производственных споров.

Дело в том, что первая партия минометов оказалась непригодной к стрельбе. И это стало огромной трагедией! И никто не мог понять, в чем же дело. Первые десятки минометов не стреляли. Вначале решили, что это партия мин попалась бракованная. Потом попробовали эти мины на стареньком миномете 1942 года выпуска - все мины благополучно сработали и упали на километровом расстоянии, недалеко от мишеней.

Вишняк приехал вовремя: спустя полчаса подъехал старенький ГАЗ-33, на который начали грузить изготовленные минометы и зеленые ящики с минами. Полигон располагался за полуразрушенной фермой в десяти километрах западнее города. Майор, как человек бывалый, первый взял в руки зеленую шестиперую мину и спустил ее в жерло миномета. Выстрела не произошло. Выждав несколько минут, мину осторожно извлекли из ствола. Испробовали второй миномет - та же картина.

Вишняк выставил на глазок единственный старый миномет 1942 года выпуска. Привычным жестом вставил мину и сразу присел рядом. Миномет ответил яростным хлопком и через несколько секунд мина взорвалась недалеко от расставленных мишеней.

С испытаний все вернулись расстроенные. Больше всех волновался Петр Владимирович. Он долго возился около своего станка, что-то вымерял микрометром, потом выключилась подстанция, погас свет, все стали расходиться в полной темноте.

Вишняк решил остаться в цеху и попробовать разгадать ребус. Внимательно осмотрел, ощупал старенький миномет БМ-37, выпущенный в 1942 году. Особо долго сравнивал высоту и конфигурацию ударника с опытными образцами самоделок. Вдвоем с токарем принялись вымерять микрометром внутренние поверхности минометных труб, раз за разом сверять, сравнивать скорость падения макета мины в стволе. После долгих сравнений Вишняк констатировал: в самодельных минометах скорость падения мины в стволе гораздо меньше, чем у серийного образца. Решили: надо подумать, как увеличить скорость падения мины.

Под утро Вишняк оставил Петра, закурившего очередную сигарету и прикорнул на скамейке, что стояла в курилке у входа.

Скоро дали электричество, и когда бригада стала втягиваться в полураскрытые ворота, цех огласился громкими воплями Петра Владимировича. Он кричал:

- Нашел, нашел! Какие мы все балбесы! - И добавлял что-то нецензурное.

Оказалось, что внутренний диаметр стволов был расточен с ювелирной точностью до восьмидесяти двух миллиметров. Всё проверялось микрометром. Когда мина вставлялась сверху в ствол, ее падение вниз задерживалось воздушной пробкой, поэтому капсюль на дне мины не ударялся с должной силой о боёк. Петр Владимирович за полчаса снял с внутренних поверхностей две десятых миллиметра. Тотчас поехали на полигон, где в лихорадочной спешке установили новенькие минометы на позиции. Все десять минометов сработали «на отлично». Удачными оказались и примитивные прицелы, выполненные, по совету майора, в виде двух крестиков из широких пластин. Винт с трапецевидной резьбой с легкостью прицеливал ствол в нужном направлении. Правда, градус горизонтальной наводки не превышал шести единиц, но это легко было компенсировать перемещением двуножной опоры. Жаль только, что не было специальных таблиц для стрельб, наводили на глазок. Но и здесь нашлись умельцы, с легкостью корректирующие стрельбы.

Рабочие упростили конструкцию и снабдили винты ограничителями для вертикальной наводки - от 45 до 85 градусов, а на промежуточных позициях винтов сделали отметки: от двухсот метров до трех километров. Как сказал Петр Владимирович, дешево и сердито.

Слесарь Виктор Михайлович (все обращались к нему попросту «Михалыч») изготовил специальный тяжелый «пятак» - опорную плиту с приваренными снизу крест-накрест толстыми пластинами. Плита вбивалась кувалдой в грунт. Сверху в пятаке была выполнена глубокая сверловка. В нее вставлялся штырь, приваренный к казеннику миномета. С такими приспособлениями изготовиться к стрельбе можно за пару минут.

Особое достижение - приспособления для стрельбы из кузова машины, например «газели». На дно кузова намертво закрепляли старую покрышку. На нее накладывали и крепили на длинных болтах пятак - опорную плиту с высверленным отверстием посередине. При выстрелах машина ходила ходуном. Но успевали за минуту делать десять-двенадцать выстрелов и быстро покидать позицию, на которую сразу начинали сыпаться снаряды противника.

Одна из модификаций - в коляске мотоцикла. Точнее так - коляску срезали, а на ее место закрепляли опорную плиту. Когда мотоцикл подъезжал на позицию, под опорную плиту подкладывали сваренную из арматуры конструкцию кубической формы. Мотоциклист, как правило, даже не глушил двигатель. Пять-шесть выстрелов - и смена позиции. Силовикам кажется, что у ополченцев работают четыре-пять батарей, а на деле - всего парочка кочующих минометчиков.

Всего сделали более сотни минометов. Каждый из них надо было пристрелять. Майор приказал загрузить в КАМАЗы с десяток листов фанеры и несколько десятков обрезков арматуры.

-

На полигоне все листы фанеры расставили по намеченным мелкими камешками линиям, составившим два больших прямоугольника. Закрепили фанеру в вертикальном положении отрезками арматуры.

Вскоре к ним подъехали два «Урала» с ополченцами, которых предстояло обучить минометной стрельбе.

Вишняк выстроил всех в линию перед изготовленными к стрельбе минометами, рассказал кратко об истории боевого применения. Пояснил: мина весом в три с половиной килограмма бьёт на расстояние до трех километров. Поражающее действие от центра взрыва - 60 метров, каждая мина дает 400-600 осколков, которые буквально сбривают каждую травинку. Укрыться от мины можно только в окопе, в лучшем случае - за бугорком. При таком количестве осколков любому пехотинцу, даже в бронежилете, буквально иссечет мелкими, острыми как бритва осколками руки и ноги. Поэтому миномет считается самым грозным оружием против пехоты, особенно в условиях наступления или отступления.

Потом предложил всем зажать уши и ловко бросил мину в минометную трубу. Следом сработали все девять минометов, выставленные на позиции.

После обозначившихся на километровом расстоянии разрывов, сели на грузовики и поехали к листам фанеры.

Будущие минометчики осматривали с недоверием мелкие воронки от взрывов, потом подходили к фанерным мишеням. Все они были иссечены словно сито, особенно на высоте до полутора метров. Легкий ветерок раскачивал фанеру со зловещим скрипом.

Прибывший следом за будущими минометчиками командир бригады приобнял Вишняка:

- Ну ты, Скиф, молодец, убедил всех смертельно, - Вишняк невольно вспомнил свою присказку, ставшую своеобразным слоганом в ополчении.

После возвращения к минометным позициям Вишняк ещё раз выстроил минометчиков. Предупредил:

- Скорострельность минометов - до 30 выстрелов в минуту, но частить на самодельных минометах нельзя, поскольку на них нет предохранителей и при быстрой стрельбе и шуме от стреляющих рядом минометов, можно сунуть в ствол вторую мину, а это значит - взорвать себя и товарищей вокруг. Показал шестиперые, десятиперые осколочные, осколочно-фугасные мины. Особо выделил дымовые, для важности даже погладил одну из них:

- Эта штука может всех вас от смерти спасти - задымит все позиции противника и никто в вас прицелиться не сможет. Главное - корректировщики сразу ослепнут, а вы мигом смените позицию. И имейте в виду - стрельба десять минут, пять минут на сборы и отъезд с позиций, поскольку через 17-18 минут после начала стрельбы это место будет перепахано тяжелыми снарядами и ракетами.

Вишняк вернулся в свое расположение успокоенный, умиротворенный и начал засыпать за ужином прямо с ложкой в руках. Никогда не спал так крепко, словно с него сняли на несколько часов свинцовую оболочку, тяжесть невидимого воинского долга, что взвалил на себя в эту безумную войну…

Через день за майором примчался взволнованный подполковник. Не успев поздороваться, заговорил о неприятном:

- Знаешь, ваши самоделки после полсотни выстрелов дают трещины в донной части, так что стрелять из них нельзя. Надо что-то делать. Собирать по всему фронту и вести их на ремонт невозможно, сейчас пора горячая, особенно под Иловайском.

Спустя пару часов Вишняк с подполковником въехали на территорию предприятия. Все суетились, снаряжали два КАМАЗа для поездки на фронт. Старые знакомые - Петр Владимирович Заслонко и сварщик Михалыч о чем-то спорили и ругались нецензурно. Петр с ходу ввел майора в дело: он предлагал обварить донную часть прямо на местах, в ополченческих ротах. Для этого взять с собой маленький трехкиловаттный генератор «Хюттер», сварочный аппарат инверторного типа и болгарку. На месте все днища проварить и зачистить швы болгаркой. Михалыч предлагал другой вариант - выточить кольца из толстостенных труб подходящего диаметра и приварить их снаружи к донной части. Майор поддержал именно такую переделку.

Через пару часов две сотни спешно нарезанных колец загрузили в машины и все быстро залезли в КАМАЗы. Когда начали отъезжать, заметили - в клубах пыли за машинами кто-то бежал и кричал страшным голосом. Майор приказал остановиться. Через минуту в машину забрался Петр, обиженный и взволнованный. В кузове он стал хватать воздух широко раскрытым ртом и схватился за сердце. Вишняк вскрыл аптечку и начал кормить его таблетками. В этот момент пришло тяжелое предчувствие, внизу слева что-то тяжело и больно заворочалось. Майор повернулся к Петру, взял за запястье: пульс был частый, но сильный, устойчивый. Подумалось:

- Не надо было брать его с собой в эту командировку. Но в то же время и без него тоже нельзя. Такой спец очень даже нужен - ведь сколько минометных стволов придется переделывать!

По дорогое дважды попадали под залпы «градов». Совсем недалеко от Иловайска откуда-то из-за облака свалился СУ-25, спешно выбросил веер неуправляемых ракет и ушел в облако, отстреливая тепловые ловушки. Ракеты ударили метрах в двухстах позади, попали в деревянные дома у обочины проселка.

Вишняк обернулся и увидел, как из домов выскакивают люди, выносят детей и пожитки. Серыми комочками уложили в стороне убитых - похоже, среди них было немало детей. Пожилая женщина в сбившемся набок сером платке воздела к небу руки. Её голоса не было слышно, только разверстый в крике рот говорил о мольбе и призыве к карам небесным - отомстить…

Первой мыслью было - вернуться, оказать потрясенным людям хоть какую-то помощь, отвезти раненых в больницу. Но в этот момент, словно предупреждение, грозно потряс воздух слитный удар тяжелых артиллерийских снарядов. Это под Иловайском по позициям ополченцев били артиллерийские дивизионы. Майор промолчал, знал, что все ждут его команду на возвращение к разбитым авиацией домам, к раненым детям. Сказал громко, чтобы услышали все:

- Наш долг отомстить за них и не пустить нацистов в эти места. А потому мы должны быть на фронте, там и сделать свое дело. Может, только наше усилие и принесет победу, наступит перелом - и мы защитим от смерти тех… - Вишняк указал рукой назад, кто остался в живых и ждет нашей помощи…

Когда подъезжали к фронту, стали слышны слитные разрывы гаубичных снарядов, утробное подвывание 120-миллиметровых мин.

В большом сарае, построенном около сельской водокачки, их уже ждали. Вишняк сразу предупредил встречавшего командира роты и старого знакомого - командира отделения разведки с позывным «Самара»:

- Водокачка эта - идеальный ориентир для артиллеристов. По ней нас любой корректировщик раздолбает, даже какой-нибудь неопытный молокосос из местного правого сектора позвонит по сотовому и накроет с первого залпа.

Ротный обиделся сразу:

- Местный я, нет у нас никакого правого сектора. Давайте-ка побыстрее ремонтируйте свои «самовары». Нам без них сейчас никак нельзя. А за безопасность я отвечу.

Тем временем Петр вместе с Михалычем бережливо сняли «Хюттер» с грузовика и вмиг его завели, протянули провода к сарайчику.

Комроты замахал руками:

- Постойте, заглушите, - Дождавшись, когда Хюттер умолк, собрал всех вокруг, глубоко затянулся самокруткой и предупредил приехавших рубящими словами. - У нас здесь снайперши объявились, стреляют крупнокалиберными пулями из импортных винтовок. Бьют в низ живота под срез бронежилета. Почему снайперши? Вот разведка сообщила что их целая группа прибыла, все спортсменки, биатлонистки. Есть среди них чемпионы Европы. В низ живота бьют потому, что мужчина, получив такую пулю, будет считаться раненым, но всё равно умрет. А при этом будет мучаться и сознание не будет терять. Запугать и унизить нас хотят такой стрельбой… Так что помните, на запад от села можно выходить только в темноте, да и то с опаской, поскольку есть у них ночные прицелы и тепловизоры. У нас уже четверо двухсотых. Вот так-то…

Петр махнул рукой:

- Двум смертям не бывать, - и направился к сарайчику, откуда Михалыч уже выносил минометные трубы.

Через пару минут затрещал сварочный аппарат. Заваренные швы Петр обрабатывал видавшей виды болгаркой - зачищал острые сварочные швы, чтобы минометчики не поранились при установке стволов.

Ближе к вечеру закончили: двадцать семь готовых к бою минометов выстроились в ряд. Часть их погрузили на носилки и вместе с восемью минометчиками и ротным отправились к позициям.

Наспех вырытые окопы на передовой были наполовину завалены, накрытые плотными залпами «градов» и 120 мм. минометов.

Отремонтированные «самовары» командир роты разместил метрах в двустах позади своей основной траншеи. Вишняк приглядел мелкую балку, которая изгибаясь тянулась к передовой. Пригибаясь, побежал по ней, стараясь не наступить на «мины» - ополченцы, сидящие в окопах, превратили балку в отхожее место, что вызывало у майора бездну возмущения.

- Дурачье … вместо того чтобы углубить и окультурить, загадили. А ведь по этой балочке и боеприпасы доставлять, и раненых выносить…

Ротный смущенно прятал глаза и оправдывался: дисциплина у ополченцев хромает, и ничего он поделать не может.

Скоро раздались первые минометные хлопки. Отремонтированные минометы били четко, отправляя осколочные мины аккурат по позициям нацгвардии. Вишняк в бинокль видел, как кучно ложились мины у окопов. Отметил несколько попаданий прямо в окопы и ячейки. Кто-то бесцеремонно выдернул бинокль. Это был Петр. С минуту он лежал рядом с майором, потом раздраженным движением привстал, чтобы разглядеть «работу» родных «самоваров».

Майор спохватился через секунду и, ухватив его за колено, потянул вниз. Но этой секунды замешательства хватило снайперу: Вишняк почувствовал, как Петр подался всем телом назад и согнулся пополам, словно кто-то ударил его с необычайной силой в низ живота.

Кто-то внутри Вишняка закричал страшным голосом, запричитал; случилось то самое, смертельное. Сам он действовал автоматически: ухватил Петра за плечи и потянул обмякшее тело назад, за небольшой бугорок. Там уложил товарища на пыльную траву, подложил под голову свою фуражку. Петр был в сознании. Вначале, превозмогая страшную боль, пытался что-то сказать. Потом собрал все внутренние силы, отогнал подступившее безумие, желание сорваться в крик, железными пальцами ухватил Вишняка за плечи и заставил смотреть себе в глаза:

- Будь мужиком, Вишняк. Ты же не хочешь видеть как я вою и катаюсь от боли, ору не своим голосом. Дай мне твою пушку и отвернись.

Вишняк, не отводя глаз вытащил свой АПС, взвел затвор, снял с предохранителя и подал его Петру, коснулся его пальцев и ощутил холодный липкий пот, ватную вялость.

Услышал сзади:

- Прощай, Скиф. Поклонись всем нашим. Все будет смертельно хорошо!

Вишняк повернулся в сторону и зашагал, стараясь успеть отойти подальше от плакучей ивы, упрятавшей раненого. Сзади раздался громкий щелчок, словно кто-то сломал сухую ветку, заготавливая топливо для костра.

На звук выстрела подбежали минометчики и командир разведчиков. Молча сняли кубанки и фуражки.

Минометчик Самара зло бросил:

- Да что мы, слабаки какие, что ли? Пятый двухсотый за два дня. Надо этих … прикончить как бешеных лис.

Майор уже справился с внутренним крушением. Сказал ровным голосом:

- Снайпера бьют из вон той рощицы. Там осина, листья все время шевелятся, шелестят - хорошая маскировка. Отсюда метров семьсот будет, не больше. Тащите-ка сюда пару «утесов»[11], только очень - очень быстро.

Сам быстро зашагал к минометам, приказал распечатать ящики с дымовыми минами. Установил прицелы на два километра, там, по его прикидкам, сидели корректировщики в перелесках и на крышах дачных домиков. Первые мины легли точно у цели и сразу выбросили клубы черно-бурого дыма. Ветер понес его вдоль линии фронта.

- Везет нам сегодня смертельно, - прошептал майор, наблюдая, как дымка закрыла все позиции противника и перебежками вернулся к пригорку, настроил бинокль, присмотрелся к шевелению осиновых листочков. Вспомнил почему-то про осиновый кол, которым добивают вурдалаков, присмотрелся к густым, плескающимся волнам листьев. Выделил как ориентир высокую кустистую верхушку дерева, вокруг которого тесными кругами толпились деревья помельче. Отметил: сам выбрал бы вот этот сгусток веток, пристроил гамак, оттянул накидными веревочными петлями веточки для сектора стрельбы. Да, скорее всего там и притаились снайперши.

Ополченцы, потные, грязные, управились быстро, в несколько минут принесли и установили «утесы» в десяти метрах друг от друга, аккурат на срезе едва заметного пригорка вдоль балочки. Майор спросил, который из пулеметов заряжен лентой с трассером, и сел сам за него. Зло бросил второму пулеметчику:

- Бери сектор левее самой высокой осины, бей влево на двадцать метров. Ориентируйся по моему трассеру. Высота от земли - четыре метра. И чтобы каждая пуля ровно шла, шаг - двадцать сантиметров. Усек?

Не ожидая ответа, рубанул очередью прямо в центр высокой ольхи. Зло отметил: рассеивание большое, крепче сжал рукояти и повел вздрагивающим стволом вправо. В том месте, куда ударила первая очередь, посыпались ветки и дерево с нарастающей скоростью наклонилось, переломилось посередине, круша остальные ветки. Там же, в середине, явственно свалилось, обрушая мелкие ветки, какое-то бесформенное тело.

Майор приказал:

- К осиннику идут только добровольцы. Надо уложиться туда и обратно в двадцать минут. Кто не уложится - попадет под пулеметы и минометы. Это потому, что мы, дураки, дымовых мин мало взяли. Кто готов рискнуть и взять снайперш - вперед!

Разведчик и Самара защелкали затворами автоматов и побежали вперед. За ними бросились остальные минометчики. Майор остался. Подошел к телу погибшего, снял фуражку. С усилием прижал ладонью, закрыл застывшие, оставшиеся открытыми глаза. Снял с себя куртку и закрыл лицо, заметил: все черты заострились, теряя жизненную силу. Вишняк присел рядом и закурил. Вспомнил бессонную ночь в цеху, радостные вопли Петра, нашедшего решение, может быть главное решение в жизни, его основной вклад в победу.

Всего через два десятка минут услышал топот множества ног. Минометчики и разведчики спешно, рысцой возвращались обратно. За ними, словно подталкивая сзади, вставали кусты разрывов крупнокалиберных мин. Самара нес на спине бесформенную фигуру с копной волос соломенного цвета. Фигура была одета в камуфляж особой расцветки и обрамлена тысячью мелких веревочек и полосок зелено-болотного цвета. Положи ее на землю - перед тобой окажется просто холмик, заросший травой. Следом за ним бежал ополченец с двумя крупнокалиберными снайперскими винтовками и небольшим трофейным рюкзаком.

Вишняк четким движением подхватил раненую, уловив, что Самара решил сбросить ее на землю, словно мешок с тряпьем. Пленная была в сознании и смотрела на минометчиков мутным болезненным взглядом.

Разведчик доложил:

- Двое их там было. Одна - двухсотый, вторая - вот она, ранена, но выживет без проблем.

Боковым зрением Вишняк заметил Михалыча, склонившегося над погибшим Петром. Уловил момент, когда тот, сжимая рукой кувалду, шагнул вперед, намереваясь выбить мозг ненавистной снайперши.

Вишняк вовремя успел перехватить крепкую жилистую руку:

- Запомните все: ее надо в штаб, допросить, найти их базу, узнать сколько их, где сосредоточились, кто послал и оплатил. В общем, бережем ее как ценный груз. Не унижаем себя ненавистью. Относимся как к опасному неодушевленному предмету. А она и есть нежить. И души в ней нет и не будет никогда. Но даже эта нежить должна видеть и понимать - мы никогда, слышишь, никогда не будем такими как они - насильниками, продажными гадами и подлецами.

Майор осмотрел раненую. Крупнокалиберная пуля ударила ей справа в ребра, раздробила одно и ушла дальше по касательной. При падении с дерева она скорее всего просто ушиблась. Принесли аптечку. Майор, не снимая одежды, сделал противошоковый укол, перетянул грудную клетку бинтом в несколько слоев. Приказал разведчику отвезти снайпершу в штаб.

Подумав, снял с себя АПС в жесткой пластиковой кобуре и передал пулеметчикам:

- Это вам в подарок за подстреленных снайперов, - Вытянул из кобуры рукоятку, прошелся по ней шершавой ладонью и вставил обратно, ощутив холодный пот и последнюю жизненную энергию Петра. - С Богом!

ТАНКОВЫЕ РОДЫ

На следующий день после возвращения в часть за Скифом, становившимся легендой, приехал один из новых заместителей Стрелка и привез ему новое назначение - командиром танковой роты.

Приказ застал майора врасплох. С одной стороны он понимал, что рано или поздно ополченцам придется создавать свою артиллерию, свои бронетанковые войска, саперные части, а может - и свою авиацию (это если повезет). С другой - брать на себя груз новых обязанностей в деле, которое он не знал, было не в его правилах.

Приказ он выслушал безо всяких эмоций. Только внизу, слева, ниже сердца свернулся тяжелой болью какой-то странный подсознательный комочек сомнения и плохого предчувствия.

Когда майор предстал перед самим Стрелком, он первым делом попытался сказать, что бронетехнику, в частности танки, он не знает и никогда с ними близкого дела не имел.

Командующий не стал ничего отвечать. Пригласил присесть и попить чаёк. Не спеша расспросил про афган, про учебу в Ленинградском военном училище, что-то черкнул в блокнотик, потом сухо усмехнулся:

- Знаешь, майор, в наших советских училищах так готовили офицеров, что они могли в любой род войск пойти. А вообще-то ты меня пойми, мне офицеров грамотных не хватает, а без них - проиграем, ведь сил у нас раз в десять меньше, чем у укров. А потом, нам нельзя так - чтобы один танк у какого-то, пусть самого важного блокпоста простаивал. Нам нужен хотя бы один отдельный танковый батальон, пока - пусть рота. Да и должен тебе сказать - даю тебе всего восемь танков, пара из них на полевом ремонте, ещё у двух - снаряды в казенниках заклинило, их надо на ремонт ставить, все разбирать. Завершил по-военному коротко:

- Всё. Принимай людей и технику. Завтра - доклад о состоянии боевой готовности.

Вишняк вышел от начальства в состоянии задумчивости и сомнений. В довершение - внизу, слева, вновь заныло, закрутило. Так уже было в Афганистане под Джелалабадом, перед тем как первый БТР из его батальонной колонны нарвался на противотанковую мину, а затем по всей колонне разом ударили минометы из-за придорожных скал странного, причудливо обрубленного профиля (позже он узнал, что это место жители называли «шайтан дарваза» - ворота дьявола). После того боя в батальоне насчитали трех «двухсотых» и «девятнадцать трехсотых», а сам Вишняк получил первую свою контузию средней тяжести.

В том бою моджахедам двумя залпами противотанковых управляемых ракет удалось подбить новенький Т-72, шедший во главе колонны. В танке по каким-то причинам «сработал» боекомплект, что и привело к всеобщему замешательству. Контуженному Вишняку пришлось тогда участвовать в сборе останков погибших танкистов…

Всю трофейную технику и людей подогнали на окраину Славянска, в большие просторные помещения небольшого заводика, занимающегося ремонтом шахтного оборудования. Майор бывал на этом предприятии пару раз несколько лет назад, завозил дефицитные подшипники, привезенные по слезной просьбе друга, главного инженера, из Питера, с подшипникового завода. Тогда он здорово выручил ребят, меняющих старые раздолбанные транспортеры сразу на двух шахтах Горловки.

Теперь предстояло восстановить и подготовить к бою хотя бы семь-восемь танков Т-64, брошенных украинским военными у Семеновки и на полпути к Краматорску. Помощником к нему назначили шестидесятидвухлетнего Захара Николаевича Задонского, бывшего прапорщика Советской армии, потомственного казака, в давнем прошлом - танкиста. Он признался сразу: поездил по полигонам на танках Т-55, Т-62, знает в принципе что да как в танке - где трансмиссия, где коробка передач, как гусеницы снимать да надевать. Может быть механиком-водителем. Меньше знает о вооружении, о танковых пушках.

Более всего Вишняк обрадовался второму пенсионеру - Павлу Федоровичу Мокшину (все звали его по-простецки - Паша), ушедшему всего год назад с Харьковского тракторного завода, где он, хоть и короткое время, поработал на сборке и ремонте танковых двигателей. И тут говорливый Паша прочел целую лекцию о танковых двигателях, установленных на доставшихся Вишняку машинах. Это были двигатели 5ТДФ, многотопливные двухтактные, мощные, но очень капризные, поскольку у них ненадежная инжекционная система охлаждения.

Последующие несколько дней майор провел в ремонте танковых двигателей, трансмиссий, механизмов заряжения танковых пушек.

Это были трудные дни. Обнаружил: у всех танков корма буквально залита маслом. Паша пояснил: масло заливали не той марки, перегревали тяжеленные танки в летних условиях, используя их для буксировки разной бронетехники.

Много головной боли принес ремонт механизмов заряжения. У Т-64 вместимость вращающегося транспортера составляет 28 выстрелов. Механизм капризен и нужно у всех танков как минимум переделывать тросиковые приводы ловушек поддонов. В них должны падать гильзы от выстрелов.

И тут майора «понесло». Ранее бывали моменты в жизненной ситуации Вишняка, когда он становился несносным занудой, словно с рождения он был вечно недоволен подчиненными, цепляясь к ним по каждому поводу. В этот раз предметом его занудства стали залитые маслом кормовые части танков, слабо подтянутые гусеницы, подржавевшие стволы пулеметов ПКТ[12]. Особо раздражали частые перекуры ополченцев, во время которых некоторые из них выкуривали по паре сигарет. Он прочел курильщикам нотацию, закончившуюся выразительным жестом в сторону слышавшихся на севере разрывов гаубичных снарядов и гневными словами:

- Там люди гибнут, хорошие честные ребята, у которых и оружия никакого кроме автомата с неполным рожком нету. А вы, как последние негодяи и засранцы, здесь лясы точите. Отдам вас под трибунал. Вот сегодня Стрелок приедет - отдам. У него разговор короткий. Сами знаете.

Стрелок действительно приехал. И действительно грозил всяческими карами, если через два дня все танки не выступят на передовую. Майор молча слушал и чувствовал как нарастает внутри волна раздражения. Его раздражал высокий лоб Стрелка, небольшие подвижные усики, но более всего - нежно-юношеская верхняя губа, презрительно сложенная бантиком. Чувствуя, что вот-вот взорвется и скажет какую-нибудь гадость, Вишняк нашелся:

- Извините, товарищ командир, пушки надо пристреливать, едем на полигон, иначе не успеем.

Потом был благодарен себе за эту находчивость. А то ведь, Бог его знает, до чего может довести взрыв раздражения, когда всё висит на волоске, когда все мыслимые ресурсы ополченцев закончились, а вражеские пушки грохочут кажется прямо на соседней улице.

В течение нескольких часов на добытых майором больших листах ватманской бумаги Паша и Захар рисовали фломастерами разные ремонтные схемы, писали регламенты обслуживания, марки масел и прочую, как её назвал майор, «танковую флористику».

Через три многотрудных дня, сна урывками, Вишняк уяснил: украинские военные «потеряли» свои танки в силу того, что неправильно их эксплуатировали, перегревали, заливали масло не тех марок в трансмиссии и двигатели. Чуть не самый тяжелый урон нанесли застрявшие в казенниках снаряды. Здесь вообще мнения разошлись. Возобладало предложение Захара снять орудийные стволы, как это предусмотрено в инструкции.

На это, если все пойдет очень удачно, потребно не меньше восьми дней.

И тут Вишняк рассвирепел. Несколько часов провел в угнетающе тесном пространстве башни. Опускал и поднимал ствол пушки, периодически выскакивал, светил фонариком внутрь ствола. Гладкий, шлифованный изнутри стодвадцатипятимиллиметровый ствол словно подмигивал майору изнутри, дразнил своим коварством. Майор безуспешно старался высмотреть марку и тип взрывателя, ввинченного в осколочно-фугасный снаряд. Ночью вслушивался в приблизившиеся к городу разрывы крупнокалиберных мин и снарядов. Понял, что времени на подготовку к бою его «танкового дерьма» (так он в сердцах ругался к концу дня) осталось совсем немного.

На следующий день ранним утром привез с шахтоуправления на закрепленном КАМАЗе с десяток труб подходящего диаметра, самолично ровно обрезал их болгаркой и провел, как он выразился «операцию века». Для этого уговорил сесть за рычаги лучшего механика-водителя из Новосветловки Артемку, потомственного тракториста, двадцати лет от роду. Артемка, повинуясь командам майора, подогнал Т-64 пушкой вперед к стене заводского корпуса с наружной стороны. Четверо бойцов вставили трубу в пушку. Через минуту ствол со вставленной трубой уперся в заводскую стену, а Вишняк пристроился в тесном внутреннем пространстве танка к казеннику. Приказал, на случай взрыва снаряда, всем укрыться за торцевыми стенами заводского корпуса. Скомандовал по переговорному устройству:

- Артемка, жми вперед, тихо и ласково, как будто любимую женщину нежно прижимаешь. Нажмешь резко - снаряд внутри рванет. После мучительного ожидания и нервирующей перегазовки не выдержал:

- Да ты что там, описался? Жми очень плавно… Во-от показался милый. Да, Тема, ты мне настоящего ребеночка рожаешь.

Из открытого казенника наконец показалось донышко снаряда. Через минуту весь 125 мм снаряд, отдающий ровным свинцовым отсветом, лежал в руках Вишняка. Это была победа!

Майора, вылезшего из башни со снарядом в руках, бережно приняли внизу, оттащили снаряд в сторону и принялись тискать и хлопать по плечам. Захар сконфуженно заметил:

- Ну, командир, я уже подумал - чокнулся ты. Ни разу даже не слышал о таком способе ремонта. Рисковый ты, Скиф…

В эту ночь, приняв сто грамм «наркомовских», майор проспал беспробудно аж двенадцать часов.

Как только пробудился - не стал даже перекусывать, приказал Артемке садиться за второй танк. И лишь когда второй снаряд, извлеченный из казенника, лег ему на руки, почувствовал - вот оно счастье победителя! Сразу же ощутил острое чувство голода, набросился на трофейные мясные консервы и умял две банки.

-

В этот же день все семь танков выехали «на пробежку» (так выразился майор) и на учебные стрельбы. По дороге, уже за окраиной города, у третьего по ходу танка сорвало на повороте левую гусеницу. Запыхавшийся Паша побежал к обезноженному танку и сразу успокоил:

- Командир, сделаем быстро, не волнуйся, это уже мелочи. И принялся объяснять - про соединение траков серьгами, «биноклями» и чем такие соединения лучше традиционных «пальцев».

Майор слушал вполуха и мысленно просил Бога, чтобы это испытание его терпения стало последним. Он очень остро чувствовал - вот-вот решится судьба Славянска, и его танковая группа может стать решающим фактором противостояния. Об этом сказал сам Стрелок, приезжавший повторно на ремонтный завод.

В этот раз все прошло благополучно. Казалось, молитвы Вишняка были услышаны. Каждый танк сделал по три прицельных выстрела. Не все попали в цель, но дело теперь было не в этом, главное - грозные боевые машины были готовы к бою, к внезапному рывку вперед.

На следующее утро Вишняк пошел в атаку со всем своим «танковым сбродом». Фактор внезапности сработал «на все сто».

Неожиданный бросок группы ополченческих танков застал украинских силовиков врасплох. Они никак не ожидали слаженного удара довольно большой группы танков. А Вишняк тем временем стремился ошеломить врага и посеять панику. И это в полной мере удалось.

Мощный рев танковых двигателей, хлесткие выстрелы танковых орудий, треск пулеметов сделали свое дело. Результат первого этапа бравого рейда танковой группы - два разгромленных блокпоста, три разбитых БМП-80, два БМД-2, много погибших и раненых бойцов ВС Украины.

Много позже Вишняк узнал: украинские и европейские газеты запестрели сообщениями о вторжении колонны российских танков на Украину. Репортеры вещали о целом танковом полке русской армии. Натовские штабы озадачились поисками российской бронетехники под Славянском.

Генштаб украинской армии отложил операцию по ликвидации ополченцев в Славянске, что и дало им возможность вырваться из окружения и прорваться в Донецк.

Вишняк всего этого не слышал и не знал, что его геройские танки вызвали такой переполох. Он получил в этом бою тяжелейшую контузию, попал в госпиталь. Там, в реанимации, окружённый встревоженными врачами, в беспамятстве качался, словно на больших качелях между жизнью и смертью.

Виновником этого тяжелого ранения стал отказ пулемета ПКТ, закрепленного на башне, спаренного с пушкой. Не случайно майор ругал и проклинал создателей танка, когда пытался включать тумблер, расположенный в башне за спиной. В тряском тесном пространстве это была сверхзадача. Знал: если пулемет заклинивало, то надо было вылезать наружу под пули снайперов и смертельные осколки снарядов и мин. Его головной танк уже проскочил взятый блокпост и надо было добить рассеявшуюся по полям отступающую пехоту. Сгоряча майор ужом выскользнул из башни и нырнул сразу под массивный ствол пулемета, пытаясь отсоединить патронную коробку. В этот момент совсем рядом с левой гусеницей ударила стодвадцатимиллиметровая мина. От крупных осколков Вишняка спас корпус башни. Но взрывная волна была такой силы, что его сбросило с брони и пронесло по воздуху метров десять. Там его и нашли танкисты из следующего за головным танка.

Луганская больница была спасением и милосердной пристанью для многих раненых ополченцев и украинских военных. Здесь лечили всех. И невозможно было разделить пациентов на своих и чужих

- А надо бы делить, - думалось Вишняку, для которого тяжелейшая контузия обернулась сплошным кошмаром дневных обмороков с приступами тошноты и внутренними ощущениями переворачивания земли. Именно переворачиваниями, а не землетрясениями. Земля странно и необъяснимо начинала резко поворачиваться, и Вишняк, повинуясь инстинкту самосохранения, старался ухватиться за что-нибудь, чтобы не скатиться с земной поверхности в чудовищную бездну. Он хватался за жесткие крепления панцирной сетки, судорожно пытаясь удержаться. Но это не помогало. Земля упорно сбрасывала его в пропасть. И он уставал бороться и проигрывать…

Но ночью было намного хуже. Ночью постоянно тошнило, и дневная пища, с трудом протолкнутая в ссохшийся желудок, толчками выходила наружу, окрашенная сгустками крови. Физические страдания были мелочью по сравнению с образами и голосами, поселившимися в воспаленном мозгу. Вишняк проклинал все и всех, молился, просил милосердия. Иногда его молитвы слышали, и он проваливался в мягкую обморочную темноту. Но потом опять ждало проклятое пробуждение.

Так было до той поры, пока не услышал от старенького профессора-консультанта, пришедшего на обход с лечащим врачом:

- У этого пациента днями, возможно сегодня, завтра будет перелом; возможен летальный исход, так что давайте-ка его в реанимацию.

Когда врачи вышли, Вишняк попытался сострить:

- Летальный - это значит, полетаю перед смертью. Эта фраза, произнесенная с долгим мучительным заиканием, повергла соседей по палате смущению. Никто не обратил внимания, что впервые за весь период пребывания в больнице к Вишняку вернулся слух.

В эту ночь, уже в реанимационной палате, к нему «пришел» сын. Присел на край кровати, отодвинул в сторону мешавший гибкий шланг от капельницы и сказал:

- Ну все, ты пойдешь теперь на поправку. Будешь жить и помнить обо мне, о нас. У тебя будет хорошая жизнь. Не сомневайся! Твоя и наша надежда в том, что ты многое ещё сумеешь сделать. Пока ты жив - мы здесь возвышаемся твоим духом. Помни об этом.

Посмотрел внимательно в глаза, знакомым жестом потер указательным пальцем левой руки переносицу:

- Знаешь, ты не очень любил слушать мои философствования. Но сейчас многое изменилось и все идет по-другому. Всё стремится к совершенству по-своему. Кому-то удается, кому-то - наоборот. Но ничего не остается неизменным. Уловить изменения, понять, осмыслить очень трудно, поскольку то, что меняется на виду, остается изменением поверхностным и не отражает реальной картины, а вот глубинные изменения в последние времена, годы, недели гораздо более мощные, чем то, что происходит на видимом физическом плане.

А потому новая реальность может прийти как гром средь бела дня. То, что с тобой и другими происходит на Украине - это предтеча глобальных изменений, что идут уже полным ходом и скоро проявятся. Так что вас всех ждет новая реальность, новый мир. Каким он будет, что будет доминантой, что станет главным жизненным ориентиром не знает никто. В вашем мире об этом никто не задумывается. А ведь пора!

Тебе предстоит ещё многое увидеть, многое пройти, испытать на себе новые тяжелые грузы войны. Ведь война будет долгой и кровавой, и ты, я знаю, от своей внутренней сути никогда не отступишь - это твоя беда и твое счастье. Сын ещё много говорил, старался заглянуть в глаза.

Единственное что ещё воспринял Вишняк угасающим сознанием - это стремление сына унять боль, его странные слова, напоминающие старославянские молитвы и в самом деле сняли ощущения тошнотворной боли и погрузили тело и мозг в мягкую милосердную тьму.

После этой ночи Вишняк пошел на поправку. Ему показалось, что кто-то, распоряжающийся человеческим жизнями, приказал вернуть его бледную, наполовину поглощенную тьмой человеческую суть в разбитое контузией, посеченное мелкими осколками тело.

Спустя несколько дней, вместе с живительными энергиями и нарождающимся стремлением выжить, пришло острое желание - ещё раз испытать свою военную удачу на любимых «зушках», столь явственно воплотивших его планы, его умения воевать с врагом, которому нет и не может быть пощады. Если бы сейчас какой-нибудь политик стал говорить ему, что военного пути решения проблемы нет, он бы не просто высмеял его, но и убедил бы логикой военных событий: эта война редкостна тем, что завершить её можно одним путем - военным истреблением небольшой, но очень жестокой и фантастически живучей прослойки современной Украины - бандеровцев. Вишняк слышал от командиров-разведчиков: по масштабам Украины это небольшая группа людей, тысяч тридцать-сорок, не более. Но именно эта небольшая группа «рулит» умами, причем, как ни фантастично это звучит, остальная часть общества - политики, шахтеры, журналисты, даже военные, олигархи, прокуроры боятся этих фашистов, испытывают перед ними страх самой высокой степени, страх непонятный и необъяснимый, не подчиняющийся никакой рациональной логике.

- Переубеждать их бесполезно, - рассуждал Вишняк. - Они сами способны своей необычайной напористостью, силой духа и нахальством, презирающим всё человеческое, переубедить и изменить, превратить в послушные тряпичные куклы всех украинцев. Этот феномен ещё предстоит разгадать…

Правда, чувство протеста, ответная реакция сопротивления на это есть. Не раз в тылу украинских сил АТО вспыхивали перестрелки, перерастающие в настоящие баталии, как это случилось в августе в разгромленном Луганском аэропорту.

В период выздоровления жизнь подкинула майору удивительный шанс узнать все подробности трехдневного сражения в Луганском аэропорту днепропетровских десантников и национальных гвардейцев. В соседней палате лежал совсем молодой парнишка-десантник, рассказавший Вишняку историю о страшной Луганской бойне, участником которой он стал. Майор записал все в память телефона, потом раздобыл школьную общую тетрадь и с упорством несостоявшегося литератора записал все словесные комментарии парнишки, который медленно, но верно увядал, несмотря на все усилия врачей.

Рассказы десантника, Дениса Селиверстова собирали многих слушателей. В эти моменты, когда раненые и больные собирались вокруг его кровати, его иссохшееся тело начинало оживляться, он присаживался, на лице появлялся чахоточный румянец, и парень в ответ на предостережения шутил:

- Не бойтесь, не помру, пока не расскажу все, что тогда случилось. Может, вы найдете какого писателя, журналиста, который все перескажет людям. Ведь об этом обязательно должны узнать!

БУНТ В ЛУГАНСКОМ АЭРОПОРТУ

Дениса вытащили из развалин Луганского аэропорта разведчики батальона «Заря». Парнишка фактически был брошен умирать на этих развалинах, где разбитые снарядами кирпичи и бетонные плиты перемешались с человеческим останками.

Придя в себя после тяжелой операции, сразу же как его перевезли из реанимации, Денис начал искать, кому рассказать о бунте обреченных, в котором он участвовал, о десантниках и артиллеристах украинской армии, расстрелянных национальными гвардейцами в бункерах аэропорта. В лице майора он нашел благодарного и сочувственного слушателя. Потом слушателей стало больше.

Денис рассказал, как очередную группу десантников из Днепропетровска с гаубицей Д-30 доставил тяжелый военный транспортник АН-12 душной июльской ночью. Это была невезучая для пилотов и десантников ночь. Сбитый накануне гигант ИЛ-76 заставил изрядно понервничать всех. При заходе на посадку самолет так колбасило из стороны в сторону, что половина солдат очистила свои и так тощие желудки прямо на металлические заклепки пола. Все облегченно вздохнули и начали креститься, когда тяжелые колеса шасси победно зашелестели по аэродромным плитам. Но после посадки выяснилось, что гидравлические тележки, с помощью которых разгружались тяжелые составляющие разобранной гаубицы, вышли из строя. Командир роты капитан Подопригора, инженер-механик по образованию, матерясь принялся ремонтировать гидравлику, безуспешно пытаясь найти специальную жидкость, вытекшую из гидроподъемников во время полета.

К суетящимся десантникам подошел первый пилот, выматерился и зло бросил:

- У меня трое девчонок на шее, да жена инвалид, если не взлечу через полчаса, меня точно сожгут в небе, прямо над вами. Поняли? - и тут же констатировал. - Ничего вы не поняли, не знаете, что воюете с крепкими и очень злыми на вас ребятами, которые теперь никого не прощают. И вам конец здесь, и мне …

Капитан, пытавшийся раскрутить заклинившую гайку, не рассчитал и угодил сорвавшейся правой рукой прямо в срез сварного шва, разодрав кисть руки до сухожилия. Тут же сорвался на крик:

- Где Денис?

Денис, наводчик гаубицы Д-30, был душой роты. Выглядел он совсем мальчишкой: острые худые плечи, тонкая шея и небольшой рост, что никак не мешало ему быть признанным лидером в роте. Было у него какое-то особое мастерство сплачивать людей, находить верные решения. А еще у него была острая, цепкая память, срабатывающая словно часовой механизм. Сработал этот механизм и сейчас.

Денис куда-то пропал и подоспел как раз тогда, когда кризис достиг пика. Летчики транспортного АНа, ругаясь, матерясь со слезами на глазах, опять потребовали сгрузить, сбросить разобранную гаубицу, а все десантники стояли понурив головы вокруг капитана Подопригора, которому неловко бинтовали руку.

Денис успел достать и принести несколько кусков пеньковой веревки и плотного брезентового фала. Через секунду расставил четыре пары солдат у первой станины гаубицы и скороговоркой разъяснил:

- Запомните, станина весит 310 килограмм. Значит на каждого меньше сорока килограмм. Продеваем фал снизу и через плечо. Раз-два, взяли...

Тяжелая станина взлетела словно перышко. Солдаты быстро спустились по титановому, проклепанному стальными заклепками трапу и аккуратно уложили ее в десяти метрах. Через три минуты рядом была уложена вторая станина, затем третья. Труднее было с пятиметровым стволом, весившим больше тонны. Его тащили двадцать человек, перекинувших прочные веревки и фалы через плечи и приподнимая всего на десять сантиметров над трапом.

А Денис уже завязывал петли сбоку массивной люльки и командовал:

- А это уже перышко, всего 110 килограмм.

Через двадцать минут все части гаубицы уже стояли на бетоне. Затвор, весящий тридцать килограмм, Денис гордо перенес сам. Этот последний финальный груз был отмечен благодарным капитаном Подопригора. Поблагодарил Дениса не по уставу, приобнял за плечи, похлопал по спине. И уже через минуту самолетные переноски, питающиеся от аккумуляторов, высветили картину предстартовой подготовки: мощные гидравлические подъемники тяжело втянули створки в брюхо самолета, который наконец-то разгрузил свое чрево и готовился к облегченному взлету в ночную темноту.

Сумрачный пилот в майорских погонах подошел к Денису, посмотрел в глаза тяжелым долгим взглядом и неловким движением сунул ему в руки две нарядные жестяные коробки оранжевого цвета:

- Спасибо. Выручил. Успеем затемно взлететь. Значит будем живы… А то ведь знаешь, трое девок у меня. Младшей три года. Без меня пропадут. Потом мрачно добавил:

- А может и со мной вместе пропадут... Чтоб всем нашим правителям гореть в аду!

Потом он говорил еще что-то, но слов уже не было слышно за ревом прогреваемых моторов.

Через пятнадцать минут едва различимый силуэт, озаряемый отстреливаемыми тепловыми ловушками, замелькал все ближе к горизонту. Капитан облегченно вздохнул:

- Не сбили…Спаси Господи его… и нас.

Потом повернулся к Денису:

- Ну-ка покажи, чего это он тебе подарил? - и чиркнул зажигалкой. На оранжевых с черным обводом жестяных коробках было выдавлено крупными буквами «COGNAC MEUKOW». Басовитый голос командира расчета Вадима Дорошкова прогудел восторженно:

- Ребята, живем! Два литра марочного коньяка «Мягков»

Подсвечивая фонариками, стянули в одно место все части гаубицы, укрыли их брезентом. Капитан выставил часовых у разобранной Д-30, дал команду «отбой» и повел десантников на ночлег.

Временной казармой всем стали два бетонных бункера, заглубленных на два с лишним метра. Офицерам там отгородили отдельный кубрик.

Денису первому налили сто граммов крепкого маслянистого напитка. Лейтенант Кошевой, разливавший коньяк бросил осипшим голосом:

- Денису ура!

Всем показалось, что ее величество Судьба ласково улыбнулась, прикрыв за улыбкой все смертельные неожиданности этой нелепой войны. Никто не подозревал, какая судьба была им уготована.

Утром наблюдали, как с взлетной полосы стартовали американские беспилотники - мощные, туполобые создания, несущие на себе горы специальной аппаратуры. Они корректировали огонь артиллерии с безукоризненной точностью. Американские инструкторы, не доверяющие украинским коллегам, наносили на карту точки нанесения ударов, приводили точные координаты целей, рассчитывали по специальным таблицам количество залпов и расход осколочно-фугасных снарядов и мин.

Ополченцы безуспешно пытались сбить крепкие маневренные машины, целя в небо крупнокалиберными пулеметами. Но беспилотники, словно огромные юркие насекомые, уходили от пулеметных очередей. Лишь одна «игла», пущенная многоопытным ополченцем вдогон, ударила точно, разнеся в куски дорогостоящую конструкцию.

Вскоре первые залпы тяжелых минометов и гаубиц ударили по центру Луганска. Стало ясно: решается вопрос жизни и смерти большого красивого города, наполненного прежде детским смехом и скромным человеческим счастьем, а ныне застывшем в скорбном обреченном ожидании начиненных смертью снарядов.

Первые артналеты задушили жизнь города и принесли неизмеримый опыт смерти и разрушений. Утробный вой стодвадцатимиллиметрой мины можно услышать за три секунды до взрыва, упасть лицом вниз и подползти к дереву покрупнее или бетонной стенке. Снаряд из гаубицы калибром 122 миллиметра прилетал бесшумным невидимым убийцей. Двадцать один килограмм взрывчатки разбивал стены, сокрушал внутренние перегородки, ломал и корежил плиты перекрытия. Спящие дети, женщины, старики пробуждались под адский грохот. Живая человеческая плоть разрубалась сотнями зазубренных, острых как бритва осколков, сжималась смертельно под рушащимися стенами и перекрытиями. Разорванные человеческие тела, бывшие миллисекунду назад смешливым шумным ребенком или светящейся красотой и силой жизни молодой женщиной, накрывало перебитыми плитами, битым кирпичом и стеклом.

То в одном, то в другом районах города взлетали высоко в небо фонтаны дыма, гари и пламени. Бессильно и обреченно звучали сирены пожарных машин и карет скорой помощи.

Совсем недавно всё здесь дышало жизнью, искрилось радостными ожиданиями. Теперь чудом оставшиеся живыми соседи и родственники, потерявшие смысл существования близкие не знали, как отдать последний человеческий долг, как отпеть в церкви останки их родных и близких.

Десантники-артиллеристы из Днепропетровска Вадим Дорошков, Миша Добренко и Денис Селиверстов держались вместе. И это их не раз выручало, спасало от вечно пьяных национальных гвардейцев. Первое их требование было - разговаривать на их западэнской мове.

Главарь одной их группировок нацгвардейцев Охрим со своей командой бородатых головорезов, с всегда презрительным выражением лоснящегося от пота лица наблюдал за сборкой гаубицы.

У Охрима было мощное телосложение, большая круглая голова и короткие жирные ноги. Голова была выбрита до блеска, а посередине вырывался на белый свет клок жестких черных волос с проседью. Но главным в облике было иное - насыщенная плотоядной жестокостью улыбка. Охрим часто и многозначительно улыбался неповторимой сладкой улыбкой, от которой у окружающих стыла кровь в жилах, потому что так улыбается, предвкушая наслаждение, палач, получающий удовольствие от страданий, страха смерти жертвы. Наконец, в этой улыбке отражалось самое сокровенное и самое страшное из всех человеческих страхов - последний вопль жизни жертвы.

Охрим сладко улыбнулся:

- Будь ласка, говори на ридной мове.

Десантники униженно молчали, капитан нервно закашлял. Звонкий мальчишеский голос Дениса словно прорубил пелену страха:

- Вот что, дядя, я буду говорить как хочу, и ты никак не помешаешь. А если помешать захочется, у меня на каждое твое желание найдется девять грамм контржелания, - в зазвеневшей тишине прозвучал металлический щелчок затвора денисова автомата.

Денис дополнил свою тираду почти примирительно, поводя зрачком автомата ниже пояса Охрима:

- Будь ласка, делай свое дело, дядя, воюй честно. И нам не мешай воевать честно. Одна моя пушка за час сделает работу, которую ты со всей своей братвой за месяц не осилишь. И еще - будь ласка. Не улыбайся так сладко, словно десять кур зарезал и сожрал сырыми.

- Десять таких телят как ты, - и Охрим, с металлически чавкающим звуком, вытянул из старых засаленных ножен кинжал. На лезвии длинного, хищного клинка были начертаны слова на непонятном языке. Охрим поднес лезвие к губам, слащаво улыбнулся, показывая ряд кривых желтых зубов, и коротко махнул темным лезвием, перерезая невидимую человеческую глотку.

- Знаешь, дядя, первым выстрелом я тебе мошонку прострелю, а потом - точно между глаз, потому как мозги у тебя внизу. По ним и вдарю первым делом.

- Отставить! - в группу спорщиков ворвался пожилой сутулый полковник. - Под трибунал пойдете. Где тут капитан? Чтоб сегодня до вечера гаубицу собрали. Первая пристрелка завтра утром. Все по местам!

Охрим первым тронулся в сторону казармы, широко разбрасывая в стороны короткие кривые ноги.

Вадим, крупный, угловатый, с мощными бицепсами, мелко семенил за Денисом. Признался:

- Знаешь Денис, честно, я чуть в штаны не наложил. Этот Охрим настоящий убийца. Все испугались. Ты один ему в глаза прямо посмотрел. Но как он улыбается - прямо из фильма ужасов!

Сборкой гаубицы реально руководил Денис. Капитан и лейтенант Кошевой стояли в сторонке и вели свои бесконечные разговоры о денежном довольствии и путях обретения собственных квартир. Оба мечтали сбежать из обрыдлого офицерского общежития в Днепропетровске. Надежды свои связывали с этой проклятой войной. Может, хоть теперь офицерам начнут давать жилье и повышать зарплаты. Подопригора даже сказал намеком:

- Попали бы мы изначально в российскую армию, были бы сейчас счастливыми семейными офицерами, с собственными квартирами, ездили бы мирно на учения и стреляли холостыми патронами.

На следующий день стреляли из гаубицы осколочно-фугасными на полном заряде. Пять раз меняли прицел, выполняя команду корректировщика, выехавшего затемно на НП. Потом долго ждали, вдыхая запах подгоревшей на стволе краски.

Под вечер вернулся корректировщик - командир взвода управления лейтенант Кошевой с серым, ставшим в одночасье дряблым землистым лицом, больно толкнул плечом Дениса и прошел вихляющей походкой в свой кубрик. Поскольку канонада прекратилась, все расчеты разбрелись по аэродрому в поисках глотка чистого воздуха. Денис решил остаться, что-то тревожно стало на душе и грызло какое-то предчувствие. И был прав.

Из кубрика послышались причитания, следом, по нарастающей, плаксивым бабьим голосом - оплакивание. Потом голос Кошевого на истерической ноте стал читать «Отче Наш», запинаясь и сбиваясь.

Наконец, все прекратилось, и Денис развернулся было к выходу. Но тут в тишине четко прозвучал щелчок затвора пистолета Макарова. Денис понял все и ранул к кубрику. Лейтенант трясущейся рукой заталкивал пистолет в рот, который никак не желал открываться. Вот это нежелание и спасло его, поскольку Денис на лету, падая на лейтенанта, сумел направить ствол пистолета в сторону. Прямо над ухом сухо грохнул выстрел - и пуля тонко, противно взвизгнула, отрикошетив от бетонной переборки.

Пистолет с утробным звуком шлепнул по бетонному полу и застыл на боку. Денис, больно ударившись локтем, перехватил руку Кошевого и ухватил двумя пальцами ребристую рукоять, спустя мгновение поставленный на предохранитель «макаров» спокойно улегся в денисов карман.

А лейтенант уткнулся лицом в полушку и опять завыл-запричитал по-бабьи. Рядом на тумбочке стояла опустошенная на две трети бутылка дрянной водки, которой нацгвардейцы поделились с десантниками.

Кошевой, размазывая сопли и блевотину, всхлипнул, и начал говорить каким-то несвойственным ему голосом:

- Мы все обреченные, преступники мы и негодяи. Сегодня мы расстреляли два мирных дома... Две пятиэтажки. Да-да, Денис, ты сегодня влепил полтонны снарядов в простых жителей, таких как твоя мама, как моя жена. Знаешь, в оптику с ЗУММом я разглядел оторванные ноги и внутренности. Их взрывом выбросило из того самого последнего дома, который мы разнесли. Понимаешь, мы не солдаты, мы - убийцы. Мы обреченные. Вот увидишь…

Всю ночь, уединившись в офицерском кубрике, Денис, Вадим, Михаил и лейтенант Кошевой шептались, разрабатывая свой план, планируя свой бунт. Никто из них не хотел быть участниками преступлений и убийств мирных горожан.

В эту ночь капитан Подопригора, у которого раздулась раненая рука, улетел очередным бортом. Кошевой перед отлетом чуть не насильно изъял у него табельный «макаров». А свой пистолет он подарил Денису, многозначительно кивнув и указав на готовую к стрельбе гаубицу. И это незначительное событие стало решающим для десантников, определившем их судьбу.

Так и случилось: Дениса и остальных десантников, обслуживающих орудие, спас пистолет, подаренный Кошевым. Помогло и то, что весь расчет во время стрельбы работал без бронежилетов. Благодаря этому все могли передвигаться быстро, реагируя на каждую угрозу. А угроза была вполне конкретной и исходила от начштаба «Азова» и сопровождавшего его Охрима. Похоже, начштабу настучал кто-то из своих и он только что получил по рации сообщение, что Денис и его расчет бьют по картофельному полю в полукилометре от окраин города. Начштаба приставил свой АПС к виску Дениса, а Охрим, скаля рот гнилыми остатками желтых кривых зубов, достал свой палаческий кинжал.

Денис словно в замедленном гипнотическом трансе наблюдал, как палец начштаба медленно вдавливает матово отсвечивающий курок, ухватил левой рукой ствол и направил его в небо. Одновременно правая рука сама по себе рванула «макарыча» из-за пояса. Короткий сухой выброс синеватого пламени ударил начштаба сбоку в челюсть. Второй выстрел пришелся Охриму в бронежилет. Только Дорошков среагировал мгновенно и перехватил АПС из руки начштаба. В следующую секунду он сжал сзади в локтевом сгибе шею бешено сопротивлявшегося Охрима.

Денис и Вадим не знали, что уже бесконечно долгие минуты открытые омертвелые глаза лейтенанта Кошевого равнодушно отражали голубое небо Луганска. А бородатый национальный гвардеец по кличке «Гуцул» старательно вытирал об одежду убитого старинный дорогой кинжал, выполненный из дамасской стали. Этот кинжал принадлежавший деду, известному бандеровскому палачу, резал, словно масло, восемь десятилетий назад польские глотки, а потом крошил плоть в украинских и белорусских деревнях. Вот теперь проснулась его ненасытная страсть резать и убивать. Прошло восемьдесят лет со времени последней казни, и опять пришло время палачей…

Это был настоящий взрыв просветления, протест сознания, бунт обреченных. Всё накопившееся за последние недели ощущение подлости и несправедливости этого мира войны и чувство собственной вины - все прорвалось мощным потоком яростной неудовлетворенности. Все десантники сплотились для одного - вырваться из этого морока преступной бойни, в которой врагами стали в одночасье простые мирные люди - бабушки, дедушки, дети, женщины. А в союзники назначили откровенных бандитов. Это были даже не идейные национал-социалисты, а люди с поврежденной, искореженной психикой, насильники и убийцы, уверовавшие, что только насилием и убийством, страхом смерти, они смогут выстроить новый мир.

Пока одни десантники отстреливались лежа на бетонной полосе, другие лихорадочно сооружали из мешков с песком, кирпичей, стальных швеллеров баррикаду у входа в бункеры-казармы. Первый залп гранатометов баррикада выдержала успешно. Через час ее накрыли плотным минометным огнем…

Дениса ранили в левое бедро, когда сопротивление десантников уже затухало. Кончались боеприпасы. Нечем было отвечать на залпы гранатометов. Самый тяжелый урон нанесла восьмидесятидвухмиллиметровая мина, рванувшая на скосе баррикады. Она посекла осколками всех оборонявшихся.

Тяжело контуженного и пробитого осколками Дениса втащили в бункер. Там из небытия его вывели причитания Мишки Добренко:

- Денис, Денис, не умирай.

Денис пошевелился и сжал крепко Мишкину руку. Тот вложил Денису в руку гранату РГД с ввинченным взрывателем. Предупредил:

- Скоро гады придут добивать нас. Для того и граната, чтоб не мучиться. Вот, я тебе даже усики отогну. Прощай…

Денисов мир качнулся и ушел в беспамятство, в беспросветную ночь. Вытащили на поверхность странные звуки. Впереди и выше блеснул свет фонаря и раздался хищный хруст. В свете двух фонариков Денис признал Охрима и его подручного Гуцула. Палачи находили жертвы обостренной интуицией, расправлялись с ними с оттяжкой, насладясь их страхом. Вот раздался всхлип и нелепое мычанье. Денис понял - это Мишка встретил смерть от клинка, которого так панически боялся.

На долю секунды в мозг пришел заряд силы. Губы нащупали ребристую головку запала. Пальцы отогнули усики, зубы потянули на себя чеку. Ещё доля секунды - и запал хлопнул словно предтеча победного гимна. Но вот на бросок сил уже не хватило, и Денис толчком отправил гранату к ногам приблизившихся Охрима и Гуцула.

В этом моменте силы и истины сошлось воедино всё: свет фонарика, блеск клинка и слащавая палаческая улыбка Охрима, мигом слетевшая от вида крутнувшейся у ног гранаты со сработавшим запалом.

Взрыв обозначил новую красно-черную жирную точку отсчета в видениях Дениса. Взрывная волна вознесла его, спасла от ядовитого палаческого клинка и милосердно пронесла в новое путешествие в прошлое, в удивительно четкие, чувственно узнаваемые мелкие черточки картин из прошлой живой жизни. Временами он понимал, что та жизнь до страшной войны оторвалась уже от него и живет самостоятельно и отстраненно, и только фрагментами он может вторгаться в нее и испытывать светлое счастье и тепло близких, все то, что удерживало его на кромке живого мира.

Уходил во временное небытие всегда с одним и тем же видением: вдвоем с Маринкой летят на Денисовом мотоцикле - «Волчонке». На каплевидном бензобаке черного цвета белой краской выпукло нанесена летящая голова молодого волка. Искристые глаза волчонка исторгают радость полета…Ветер так и норовит приподнять из седла. А сзади Маринка, вжавшаяся в его спину и прожигающая таким родным живым теплом всю спину и восторженное сердце. Чувствовал каждый изгиб ее рук, каждую родинку на груди, и вечно смешливые губы вдруг обжигали поцелуем шею сзади. А дорога вдоль набережной пела свою песню. Мелькали как рекламные ролики названия улиц и вывески вдоль голубоглазой речки Самары. И неизменно дорожка вела к любимому заброшенному пляжу на озере Ленина. Кривые чахлые березки в сторонке у берега и медовый запах луговых трав.

Возвращался в мир с одним и тем же видением и остро чувствовал Маринкины губы сзади и каждую ее клеточку, сливавшуюся с его мальчишеским телом. В видениях они вдвоем отрывались от луговых трав и воспаряли над перелесками, над плывущими в глубинной низине речке Самаре, над Днепром. Вот они пролетели над микрорайоном Коммунар. Вот они восхитительно быстро и мягко нырнули вниз и влетели в окно Маринкиной квартиры, благо ее мама на ночной смене на заводе Петровского.

Денис потерял всякие ориентиры времени и пространства. Случались моменты просветления, и в один из этих моментов он распорол перочинным ножом брюки слева у бедра и колена, перетянул туго бинтом рану, нащупал выходное отверстие чуть выше колена. Кровь стала убегать медленнее, организм потребовал: жить во что бы то ни стало. Первое, чего захотелось нестерпимо - пить. В мозгу побежали живые картинки: безмерная пустыня, песок, зной над головой и внутри. Пересохшее горло бунтует и требует - ползи, ищи.

Пополз. Натыкаясь на одеревеневшие трупы товарищей, руки первым делом ощупывали фляги. Вот, наконец, Добренко . Вспомнился Мишка, совместивший в себе застенчивость, полноту и плавную подвижность. Не шел, катился словно мягкий пушистый шар. А сейчас тело Мишки каменело и пугало своей неподвижностью, столь невозможной, несовместимой с Мишкиным характером. Угасающим усилием воли Денис нащупал слева фляжку. При сотрясении от руки там что-то булькнуло. Нащупал большую толстую кнопку и непостижимым усилием отстегнул, потянув к себе. И тут же ощутил - фляга пробита насквозь пулей, которая потом раздробила Мишкину плоть. Судорожно сжал пальцами пробоины и собрал весь свой угасающий внутренний дух. Свинченная крышка глухо звякнула о бетон. Денис судорожно начал глотать. Но оказалось - он вливает в горло огонь, или сама жизнь, уходя из тела, противится своему продолжению и отторгает воду, ставшую огненным ядом!

Денис закашлялся и, чудо - присел, облокотившись на одеревеневший труп. Понял - у Мишки во фляге был коньяк, непостижимым образом сбереженный.

С этого момента борьба за жизнь обрела новые черты. Бетонный пол перестал качаться. Денис решительно пополз к трупам погибших, отключив сознание, удалив все ненужное, поскольку цель была одна - вода. В двух фляжках погибших вода нашлась, и это было словно молчаливый гимн спасению. Десяток глотков - и почти остановившееся сердце нерешительно, потом требовательно застучало, словно намереваясь вырваться из грудной клетки. Денис пополз к выходу из бункера. В пути два раза отдохнул, припав лбом к прохладному бетону.

В развалинах за толстой бетонной плитой оборудовал себе убежище в тщетной надежде выстоять и выбраться живым из этого ада. На следующее утро наблюдал, как нацгвардейцы вытащили все трупы десантников из бункера. Рядом уложили трупы Охрима и Гуцула. Потом всех погибших обильно облили авиационных керосином и подожгли. К вечеру обгорелые останки разбросали по глубоким воронкам вдоль взлетной полосы и забросали битым кирпичом.

Разведчик батальона «Заря» Леонид Зверев первым услышал стон из-под широкой бетонной балки. Внимательно осмотрел каждый квадратный сантиметр у широкой щели, ища растяжки, столь любимые нацгвардейцами. Заглянул в щель - и отпрянул. Высохшее тело, покрытое язвами и въевшимся пеплом явственно шевельнулось. После нескольких попыток без особого труда вытащил раненого наружу. Парень был жив и в сознании. По обрывкам формы и разодранной тельняшке угадывалось - днепропетровский десантник.

Выздоравливающий Вишняк старался окружить увядающего Дениса заботой. По несколько раз в день приходил в его палату, присаживался на край скрипучей койки, приносил угощение: яблоки, лимоны, конфеты, которыми его задаривали многочисленные посетители, ребята с зушек, танковой роты, минометчики.

В один из дней майор почувствовал: словно некая жизненная пружина лопнула и высохшее тело паренька перестало сопротивляться смерти. Жизнь из него уходила, выплеснув в наружный мир рассказ о бунте обреченных, о трагедии подлой, проклятой тысячами сердец, войны.

Парень передал Вишняку свой паспорт, прощальное письмо с адресом: Днепропетровск, улица Правды, дом 25, кв. 37, и телефон.

- Я должен за парня отомстить. Я просто обязан наказать тех, кто все это устроил. Я умею и у меня получится! - Эта мысль раз за разом всплывала, раскаляла мозг, не давала расслабиться. Она заставляла Вишняка вставать со скрипучей больничной койки, делать разминку, массировать крепкими пальцами непослушные мышцы ног и торса, отжиматься от пола, преодолевая боль, под тошнотворный шум в ушах делать ногами «ножницы». И все это бесконечное преодоление недуга, преодоление своей беспомощности - всё превращало оставшийся отрезок жизни в беспрестанную борьбу против своей инвалидности в бескомпромиссную схватку с судьбой за собственное, очень важное место в боевом строю, за возвращение возможности разить врага насмерть, без пощады, не ожидая от военной жизни никаких поблажек.

В одну из бессонных ночей вновь «пришел» сын. Сел рядом на кровать, как это делал по утрам, будучи подростком, в уютной спальне в домике на окраине Горловки, в те дни, когда отцу не надо было спешить на шахту. Посмотрел пристально в глаза и сказал до боли родным, проникающим в душу голосом с доверительными, смешливыми нотками:

- Пап, не мучь себя, не думай о мести и ненависти. Ты за меня и за близких уже многократно отомстил. Долг твой и честь теперь в другом: борись, бейся за свои идеи, за свой смысл жизни. Помнишь, ты мне рассказывал об Афгане, о державе, о служении Отечеству. Вот это - твое. Так и думай, тем и живи, не сдавайся. И ещё, пап, прошу о самом главном для меня и всех нас: найди маму и Никитку. Они тебя ждут. Очень ждут. Вы ведь в том мире с ними втроем остались!

Сын встал, словно вспорхнул, сделал два шага к двери, повернулся и улыбнулся грустной прощальной улыбкой…

Вишняк встал со скрипучей панцирной кровати, оперся о проржавевшую дугу кроватной спинки и стал речитативом молиться, просить Всевышнего дать сил для выполнения сыновнего наказа. Он просил долго и проникновенно. В промежутках казалось, что его слушают, ему что отвечают советуют. Но ответный голос, вещающий о его будущем, был слабым, и слова едва различались за дальним гулом разрывов крупнокалиберных минометов. Единственное, что явственно расслышал:

- Молись и проси от сердца, и тебе дано будет.

ЧЕРНУХИНО. СМЕРТЬ ПЕРЕД ОКОПАМИ

Вернувшегося на фронт Вишняка ожидало разочарование. В штабе он не встретил ни одного знакомого лица. Спросил одного из немногих, оставшихся в живых соратников - коменданта, встреченного на выходе из здания, о судьбе друзей, служивших рядом с ним всего пару месяцев назад. Ответы на вопросы были односложными: убит, в госпитале. Оказалось, Колобок погиб на следующий день после ранения Вишняка. Обе легендарные «зушки» разбиты противотанковыми управляемыми снарядами. Из расчетов в живых остался только Кубик. Он потерял руку и ушел «на гражданку». Живет с семьей в Белгороде, где у него родной брат работает в горадминистрации.

-

Танковая рота почти целиком погибла при броске из окруженного Славянска. Она прикрывал отступление и держала оборону на одном из главных блокпостов, прикрывающих тылы отходящих войск. Задержались там танкисты добровольно, поскольку дожидались полной эвакуации славянского госпиталя. Всех раненых тогда вывезли. Но из танкистов не вернулся никто. Все погибли, сгорели вместе со своими танками. Да и нацгвардейцы в том бою пленных не брали.

Майора направили под Дебальцево. Там, вблизи небольшого села Чернухино, он принял роту численностью 49 человек. Не густо. Зато все одеты и экипированы хорошо. Да и с дисциплиной было куда лучше. Большой радостью было наличие и боевое применение старых знакомых, скорее - любимых созданий ополченцев 82-миллиметровых минометов. Майор с особым чувством осмотрел их. В наличии было восемь исправных, хотя и изрядно подржавевших «самоваров». За все время боевого применения их так и не удосужились покрасить. Зато самих мин было много - более десяти боекомплектов.

Теперь, под Дебальцево, самодельные минометы в руках опытных ополченцев были очень востребованы. В условиях плотно застроенных жилых кварталов их применение наиболее оправданно. Они поражают живую силу, но не наносят серьёзный урон многоэтажкам.

Майор выслушал доклады разведчиков. У украинских силовиков полный раздрай. Многие солдаты вооруженных сил Украины устали, оголодали и не хотят участвовать в бессмысленной бойне. В связи с этим украинская Верховная рада узаконила «заградотряды», которые и так уже вовсю расстреливают солдат, пытающихся сбежать с передовой.

Украинские бойцы из так называемых «мехбригад» находятся в самых унизительных условиях. Многих из них заставляют окапываться в поле перед населенными пунктами. Там они мерзнут, поскольку в окопах никак не согреешься. Хорошо еще, что нет снега. Природа словно проявила милосердие. А нацгвардецы закрепились у них за спиной, заняли нижние этажи в домах, оборудовали там огневые точки, сидят в тепле, едят «от пуза». Оттуда и контролируют бойцов ВСУ. При этом не торопятся доставлять в окопы пищу и боеприпасы, больше смотрят за тем, чтобы солдаты не сбегали с передовой, не перебегали к ополченцам.

Вишняк долго рассматривал позиции нацгвардии. Закрепились они основательно в нижних этажах комплекса зданий капитальной постройки, бывших до недавнего времени большим молокозаводом. Все окна в цоколях замурованы, заложены красным кирпичом, расставлены пулеметы, в основном это крупнокалиберные «Утесы». Пристрелян каждый квадратный метр. В то время как у солдатиков из мехбригад - обычные раздолбанные в боях пулеметы Калашникова калибра 7,62. мм.

Большинство солдат ВСУ тощие, с тонкими, как у цыплят шеями. А нацгвардейцы все крепкие, мордастые, с бычьими шеями.

Разведка сообщила: под Чернухино Национальная гвардия укомплектована милиционерами из Сумской области, смешанными с боевиками из правого сектора. Настроены жестко. Для них лучший шанс отсидеться и защититься от ополченцев - сидящие перед ними в окопах солдатики. Тем деваться некуда: впереди смерть и сзади смерть. Однажды днем группа солдат попробовала отойти в тыл по мелкому, местами развороченному минами, ходу сообщения. Но по ним сразу ударили из крупнокалиберных пулеметов навстречу. В бинокль было видно, как крупнокалиберные пули вздымают вверх фонтанчики земли и мелких камней. Предупредительный огонь был таким злым и плотным, что солдаты немедленно вернулись на позиции.

Разведчики рассказали, что значительная часть боеприпасов у украинских солдат бракованные. Ополченцы в недавних боях захватили цинки с патронами 7,62. Трофейные патронные цинковые коробки оказались покрытыми белым налетом и проржавели местами до дыр. Патроны внутри также покрыты вросшейся цинковой пылью и один из трех дает осечку.

Но главная проблема для украинских солдат, сидящих в окопах на передовой (да и для ополченцев), это новенькие приборы ночного видения, которыми щедро снабжена нацгвардия. В цокольных этажах засело и жирует множество артиллерийских корректировщиков. Корректируют огонь «градов», «акаций», «васильков» (Артиллерийские системы, имеющиеся на вооружении украинской армии). У них же появились уникальные целеуказатели-дальномеры американского производства. По рассказам пленных солдат ВСУ, у этих приборов, после наводки перекрестия на цель, на экранчике высвечиваются точные координаты для стрельбы из 152-мм «акаций» и натовских пушек калибра 155 мм., которые в больших количествах поступили в войска и нацгвардию.

У ополченцев же на десяток минометов всего пара лазерных целеуказателей-дальномеров типа 1Д26 советского производства. Точность у них хорошая, просто удивительная. Только натовские целеуказатели куда как совершеннее. От них только один путь защиты - вовремя сменить позицию и спрятаться.

Одно из первых дел, которым решил заняться майор - выручить украинских солдат, оказавшихся между двух огней на передовых позициях. Приказал забросить им несколько комплектов «агитационных» мин. Внутри вместо зарядов и взрывателей были заложены листочки с предложением переползти ночью на сторону ополченцев с обещанием отпустить всех сдавшихся по домам. Гарантировал вспомогательный отсечной пулеметный и минометный огонь по позициям нацгвардии и правого сектора.

Следующей ночью, аккурат перед рассветом, в окопы к ополченцам приполз делегат. Лицо у солдата было черным - то ли от копоти окопных костров, то ли от обморожения. Кожа на лице, покрытая сотнями мелких морщин, казалось, была неудачно натянута неким куклоделом на острые выдающиеся вперед скулы. Многодневная щетина милосердно закрывала нижнюю часть лица. Вишняк вначале посчитал, что перед ним мобилизованный предпенсионного возраста, оказалось, парню всего 24 года.

Солдат не мог стоять на ногах. Когда его втащили в теплый блиндаж и сняли разбитые ботинки, стало понятно - у него обморожены ступни обеих ног. Подошедший фельдшер мрачно махнул рукой:

- Срочно в тыл. Ступни уже не спасти, самого хотя бы вытащить с того света.

Солдат пустил слезу и рассказал о своих бедах, о безысходности положения товарищей. Сообщил: ночью вся их рота ползком переберется к ополченцам и сдастся в плен. Некоторые, как и он, уже не могут ходить, способны только ползти.

Перебежчика срочно отправили в госпиталь - лечить обмороженные ноги и стали готовиться к приему пленных.

Ночь, как назло, выдалась лунная. Перед рассветом, когда солдаты начали выползать из окопов, начался шквальный ветер, разогнавший появившиеся было облака. Вишняк тотчас приказал дать залп дымовыми минами. Позиции нацгвардии удалось накрыть с первого залпа, но шквальный ветер сносил дым в сторону.

Национальные гвардейцы догадались о начавшемся побеге отчаявшихся солдатиков с передовой, высветили разом всю площадь перед собой осветительными ракетами и минами. К тому же у них полно новеньких приборов ночного видения и тепловизоров. Дождались, когда солдаты выползли на открытое пространство и начали бить по ним из всех стволов. Особо свирепствовали «утесы». И как ополченцы ни пытались накрыть позиции нацгвардейцев из минометов, их пулеметы плотно «обработали» всё пространство перед окопами.

Под утро ополченцам удалось вытащить лишь шестерых раненых. Их отправили в Луганск, в госпиталь. Остальные так и остались лежать посреди поля, ближе к покинутым окопам. Трупы убитых никто не убирал. Когда ополченцы попробовали это сделать, по ним ударили из всех стволов.

Вишняк ощутил внутри бездну отчаяния и беспомощности, раз за разом осматривая поле с убитыми. У некоторых скрюченные руки так и остались поднятыми над землей, словно просят о помощи…

Майор долго не мог прийти в себя после ночного расстрела. Ругал себя последними словами, проклинал войну и украинских гвардейцев, истово молился, брал в руки бинокль и смотрел на укрепления нацгвардии. Взгляд то и дело останавливался на лежащих на нейтральной полосе мертвецах.

Вишняк повторял как молитву:

- Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, Говорит Господь» (К римлянам 12:19) - добавлял с жаром от себя,- Сам Господь Бог решил наказать эту нечисть. Так назначь, Господь, меня, Вишняка, выполнить твою волю, и я исполню. Не должны эти мальчишки уйти в небытие неотмщенными.

Через час тяжких раздумий и нетерпеливых расчетов, замеров ржавым циркулем по старенькой стертой карте, вызвал к себе комвзвода номер один, вручил ему послание и отправил в Краснодон.

С письмом он обратился к давнему знакомому, пенсионеру-инвалиду Владимиру Петровичу Петриченко. В июльских боях он подбил из «фагота»[13] три танка и две БМП. А самое главное - он обучил с десяток ополченцев стрельбе управляемыми противотанковыми ракетами, которых было в избытке на складах. Кроме того, каждый из неисправных, захваченных, подбитых украинских бэтээров и БМП имел комплект таких ПТУРов. Беда была в том, что эти установки становились грозным оружием только в опытных руках.

Владимиру Петровичу было 68 лет. Он добросовестно прослужил прапорщиком в Советской армии, два года воевал в Афганистане. Пришел к ополченцам в начале июня и блистательно воевал вплоть до конца августа, несмотря на почтенный возраст и прогрессирующий артроз суставов, из-за которого он с трудом передвигался, опираясь на фирменную дубовую клюку. В августе его контузило, после госпиталя он отправился долечиваться в родной Краснодон.

Направив письмо, Вишняк тщательно продумал свой план мести проклятым бандеровцам. Решил: давно пора было вносить свой вклад в штурм Дебальцево, где в огромном котле сгрудилась большая группировка врага. Пришла пора решать - кто выйдет победителем в этой неравной бойне. Ему очень хотелось не только выжить, но и победить. Для выполнения его победного плана нужно было много «фаготов», поэтому он отправился к соседям, знал, что у каждого командира есть свой неприкосновенный запас, своя заначка на черный день, и не ошибся, когда первым делом направился к казакам.

Старый знакомый, войсковой атаман Рубан Леонид Александрович не раз увещевал: казаки народ боевой и запасливый. Придешь с уважением - получишь все.

- Здорово дневали? - Вишняк вошел в штабное помещение казаков, перекрестился. Навстречу шагнул Паша Збитнев, молодой походный атаман, с задорным черным чубом смоляных волос и пышной бородой:

- Слава Богу! Сидай майор, давно не виделись. А твое появление, это все знают, примета хорошая. Значит жди: погоним поганых, далеко погоним.

Вишняк без предисловий рассказал о массовой гибели украинских ребят, о том, что теперь надо мстить за них нещадно. Потом разложил захваченную карту, показал помеченный укрепрайон нацгвардии. Изложил свой план: собрать на его участке семь-восемь пусковых установок с прицелами 9Ш119 с аппаратурой управления 9С474-1 и хотя бы двадцать ТПК[14].

За час до заката сделать из них несколько залпов, не менее двадцати выстрелов. Одновременные кумулятивные взрывы в нескольких опорных бункерах вызовут эффект «удара по мозгам».

Достаточно суровая зима, минусовые температуры и стремление к теплу сыграли с гвардейцами злую шутку: заставили их загерметизировать помещения опорных пунктов. Каждый вечер национальные гвардейцы забиваются в бункера словно сельди в бочку. Если несколько ракет с трехкилограммовыми зарядами пробьют ударными струями толстые бетонные и кирпичные стены, то все находящиеся в помещениях получат мощный удар «по мозгам». А те, кто останутся в живых, рванут наружу, где их накроет плотный минометный огонь.

Вопрос только в том, чтобы в одном месте собрать в кулак все имеющиеся ПТУРы, семь-восемь пусковых установок и не менее двадцати ТПК.

У Вишняка в наличии всего пять ТПК и две пусковые установки. Остальное предстоит добыть не позднее завтрашнего дня.

И ведь надо спешить. Завтра-послезавтра они постараются плотно заминировать все пространство перед собой, чего они не делали, поскольку перед ними оборонялись солдаты мехбригады.

Паша обещал подумать. Было заметно, как вишняковская идея захватила его. Ведь если выбить из этого сектора гвардейцев, то рушится вся вражеская система обороны и за ночь можно выйти на тылы всей обороняющейся группировки, взять все село. А там и до Дебальцево - три километра огородами! Было видно - Паша загорелся и теперь в лепешку расшибется, но добудет сколько-то «фаготов».

От казаков Вишняк уехал воодушевленный. Интуиция говорила: в боях наступает перелом, и его идея удара ПТУРами сможет переломить равновесие в пользу ополчения. Заехав к соседям слева - там стояли бойцы бригады «Призрак», Вишняк послал делегата в министерство обороны, еще двух бойцов - в бригаду «Заря» с изложением своего плана и слезной просьбой помочь с ТПК.

Под вечер прибыл комвзвода один с Владимиром Петровичем. Вишняк встретил прибывших за полсотни метров до своего штаба. Обнял старика крепко, чувствуя, как непрошеная слеза скатилась по левой щеке. Всмотрелся в морщинистое лицо с памятной синей жилой, проходившей у него наискосок поперек лба. Сердце болезненно сжалось: Петрович совсем сдал. По летним боям он запомнился живым, подвижным. В те памятные времена он передвигался быстрее Вишняка, хотя и сильно хромал, ещё подсмеивался над ним.

Тогда, в боях под Славянском, он выставлял треногу пусковой установки за несколько минут и тотчас, свернувшись калачиком, пристраивался у прицела. Еще минута - и срабатывал вышибной заряд. Ракета, крутнувшись, срывалась в дальний полет. Несколько мгновений - и сноп длинных искр, клубы черного дыма говорили - пенсионер попал в точку и сделал военную работу за целый взвод гранатометчиков.

Теперь, после контузии, он похудел, высох и шел болезненно покачиваясь, боясь потерять равновесие, опираясь на свою любимую тяжеленную клюку из мореного дуба.

- Эх, до чего мы все эгоистичны, - подумал майор глядя в серые, покрытые старческой мутноватой пленкой глаза. - Ведь старик, наверное, и живет впроголодь. Нет ведь ни пенсий, ни пособий. Мы все, кто воевал рядом с ним, на фронтах или в госпиталях, а о старике забыли, только сейчас, когда понадобился, вспомнили. Нельзя ведь так, непростительно!

Зашли в штаб, подошли вместе к иконам в углу, прочли «Отче наш», перекрестились. На столе уже стоял ужин, но Петрович решительно шагнул к выходу:

- Стемнеет скоро, давай показывай, что задумал, и какое место мне отведено в твоих задумках. Ведь знаю я тебя - дерзкий ты человек, и планы у тебя всегда дерзкие и нахальные. Но фортуна таких как ты любит. И я тебя люблю. Сделаю все, что смогу, - Вишняк заметил, как старческая пелена сошла с глаз. Петрович прищурился и посмотрел на него помолодевшим взглядом.

На позициях Вишняк молча подал боевому другу бинокль, указал на фортификации национальных гвардейцев:

- Есть идея, Петрович, выкурить их из бункеров и цокольных этажей твоими любимыми «фаготами». Помещения у них там толстостенные, их и снаряд не возьмет. А вот твои ПТУРы прошьют эти стенки как нож масло. Да еще внутри, если бить залпами, дадут такое избыточное давление, что мозги им расплющат, - Раскурил сигарету, заметил, что Петрович рассматривает поле с неубранными трупами солдат, добавил:

- Эти нелюди своих вот так запросто положили. Вот они, в основном молодые простые парни, лежат там и отмщения требуют. А мы с тобой и должны отомстить так, как должно, чтобы нелюдей этих земля не носила.

Петрович развернул клюкой вперед и вправо, чуть не задев Вишняка:

- Вот здесь, Скиф, прикажи готовить позиции. Заглубление - по пояс. Знаешь, я ведь так как летом не смогу. Мне даже ноги в коленках согнуть не удается. Артроз проклятый. Так что давай копать так, чтобы я стоя мог с прицелом работать.

Петрович самолично прошел вправо и влево вдоль брустверов, отмечая, где надо устанавливать пусковые установки. Требовательно запросил, чтобы ему доставили лазерный дальномер.

Через десять минут по приказу Вишняка сработали дымовые шашки и все пространство впереди заполнилось бурым дымом. Важно было, чтобы сидящие в бункерах наблюдатели ничего не заподозрили. Тотчас застучали кирки, зазвенели штыковые лопаты.

Петрович махнул клюкой:

- Идем, показывай свои ТПК, пусковые установки, главное - прицелы.

В сумерках у входа в штаб столкнулись с казаками, разгружавшими из разбитого, ржавого ГАЗ-33 пусковые контейнеры, аппаратуру управления, треноги. Все это заносилось в просторный штаб и укладывалось штабелями в свободном месте, в углу под иконами и горящей лампадкой.

Когда укладывали последний штабель зеленых контейнеров, майору почудилось, что огонек лампадки, разросся, мигнул и начал разбрасывать вокруг веселые лучики прямо в глаза входящим в помещение бойцам.

Петрович пересчитывал контейнеры самолично, поглаживая матово отсвечивающие цилиндры в той части, где располагались боевые части. Всего насчитали восемнадцать ТПК и пять комплектов пусковых установок с прицелами.

Все поверили в счастливую звезду Вишняка. К тому же, в подтверждение победных планов майора далеко в тылу заурчали танковые двигатели. В пятистах метрах правее стали устанавливать мощные 120-милиметровые минометы. Казалось, все вокруг задвигалось, зашевелилось в новом ритме.

Наблюдатели донесли: к национальным гвардейцам стали подвозить боеприпасы и, скорее всего, противопехотные мины. Ожидалось, что в ближнее время свои позиции они оградят плотными минными полями. Саперы ругались: у силовиков появились итальянские пластиковые мины с хитрым механизмом защиты от разминирования. Такие мины извлечь невозможно. Двое саперов погибли, пытаясь избавиться от этих заморских посланцев смерти.

После ужина в штабе собрались командиры взводов, разведчики, артиллерийские корректировщики, саперы и будущие операторы «фаготов». Вообще-то ополченцев, обученных стрелять ПТУРами у Вишняка не было. Хорошо, что Сбитнев прислал совсем молодого ополченца, добровольца из российского Норильска. Тот всего год назад отслужил в Российской армии, где и был обучен специальности наводчика ПТУРов. Правда, в российской армии все «фаготы» списаны. Там на вооружении более совершенные «корнеты», «конкурсы», но парнишка, как выразился проэкзаменовавший его Петрович, «вполне справится с тем, что Бог послал ополченцам». Остальных наводчиков и их помощников предстояло обучить в ближайшие сутки.

Первому слово дали Петровичу. Он расположил на стене пару привезенных с собой плакатов, изданных для Советской армии лет сорок назад. Для наглядности перед ним поставили пусковую установку, на которой норильский новобранец по имени Дима несколько раз установил и снял пусковой контейнер.

Петрович объяснил: пусковой контейнер - по сути ствол, из которого выстреливается сама ракета. После выстрела включается маршевый твердотопливный двигатель и ракета, расправив стабилизаторы, сделав виток начинает двигаться к цели. Управляется она по проводам полуавтоматически. Все команды передаются от системы управления, в полете ракета стабилизируется вращением. И вот здесь оператору надо быть очень осторожным, чтобы не ударить ракету о землю или какой-либо выпирающий из земли предмет: дерево, холмик, пенек.

Петрович пояснил: «фаготом» можно поразить не только танки, бэтээры, но даже летящий вертолет, как это произошло в Чечне во время «второй чеченской». Можно бить и по мощным бетонным бункерам. Ведь бронепробиваемость обычного «фагота» - шестьдесят сантиметров. Так что метровый армированный бетон, кирпич он пробьет с легкостью, да ещё создаст внутри бункера мощное избыточное давление.

Петровичу не дали договорить: мощный артналет тяжелыми гаубичными снарядами потряс все здание. Вишняк приказал всем рассредоточиться, так как не исключено прямое попадание. Оставил только командира саперов. С ним согласовали время проверки на наличие минного поля перед бункерами гвардейцев. Решили сделать это через пару часов после окончания артналета.

-

Через три часа саперы доложили: все поле перед бункерами чистое, мин нет, но вероятнее всего, следующей ночью мины поставят. После выхода саперов на разведку противник занервничал. Выдал серию осветительных мин и начать бить из тяжелых минометов и пулеметов по площади, где лежали убитые украинские солдаты. В отсветах горящих осветительных зарядов было видно, как мощные взрывы вздымают вверх, разрывают тела погибших, посылая им вторую смерть.

Артналет прекратился лишь под утро. Вишняк слушал канонаду, вставал покурить, не мог заснуть всю ночь. На соседнем лежаке ворочался и натужно кашлял Петрович.

Ранним утром Вишняк принялся его отпаивать молоком, потчевать медом. О предстоящей операции не говорили. Петрович лишь сказал обыденным тоном:

- Стрелять будем втроем, ты, я и этот малец. Знаешь, ведь я могу по три выстрела в минуту делать. Да и ты не меньше двух. Вот мы и выдадим за десять минут, с учетом перемещений, пять залпов, потом будем бить парами, с этим мальцом, двадцать точных попаданий гарантирую. После этого, уверен, все бункера разобьем. И ночь ты со своей ротой встретишь уже в Чернухино.

Утром к майору пришли делегаты от соседей. Все сообщали, что если разведка боем вишняковоской роты будет удачной, то по пробитому им коридору они войдут в село и навалятся на противника с тыла, взяв его врасплох.

Артиллеристы пообещали открыть огонь из «градов» и гаубиц Д-30 через головы наступающих, сразу после того как рота Вишняка войдет в село, гарантировали перекрытие путей отхода национальной гвардии и обещали не допустить в село подкреплений противника.

Последним прибыл делегат от танкистов. Сообщил: по сигналу по рации и ракетами, пять танков войдут в село и поддержат наступление огнем. Главная их просьба - вхождение в село засветло.

Ровно в два часа, когда, по убеждению Вишняка, все национальные гвардейцы насыщались обожаемым салом, все расчеты, под прикрытием дыма от заботливо расставленных шашек, застыли перед треногами пусковых установок. Майор еще раз уточнил секторы стрельбы и согнулся перед прицельным устройством. Вот ветер сдул бурый дым с позиций. Пора!

Первый залп прозвучал не совсем слитно: Петрович выстрелил одновременно с норильским добровольцем, Вишняк отстал на долю секунды и успел заметить, что парень увел ракету чуть выше, потом опустил прицел и ударил точно в центральный бункер. Второй залп. Ожидаемо громко хлопнули вышибные заряды и светло-малиновые факелы из сопел ракет совершили витки по спирали, ушли с нарастающей скоростью к вражеским дотам. Вот оно - есть попадание!

Дальнейшее было как в фильме с замедленной съемкой. Один за другим малиновые огоньки устремлялись к цокольным этажам зданий, к бункерам, из которых длинными серыми струями стала выбиваться наружу сконцентрированная энергия взрывов кумулятивных зарядов.

Со стороны это выглядело так, словно огромный паровой котел начал взрываться под воздействием бешеной энергии перегретого пара. То с одной, то с другой пробоины вырывались смертельные струи. Можно было представить, что там было внутри!

Вишняк видел «свои» ракеты, старался направлять их чуть выше амбразур, чтобы задеть снизу плиты перекрытия. «Паровой котел» распирало изнутри, выбрасывая не только газовые струи, но и куски пламени. Потом картина вдруг резко изменилась. Центральный бункер стал на глазах распухать, наружу полезли фундаментные блоки и плиты перекрытия. Через секунду утробный грохот ударил по ушам и здание, распухнув и разбросав в стороны большие бесформенные куски, стало непостижимым образом сжиматься, вбирая в себя верхние этажи. Вишняк понял: внутри сдетонировали боеприпасы, которые это дурачье решило складировать внутри. Потом установили: одна из ракет влетела в пробитую брешь и угодила в складированные противопехотные мины, которые гвардейцы собирались поставить в обезлюдевшем поле.

Вишняк тотчас приказал накрыть все пространство вокруг бункеров 82 - миллиметровыми минами. Оставшиеся в живых очумелые гвардейцы выскакивали, выползали из рушившихся зданий и попадали под разящие осколки трехкилограммовых мин, превращались в бесформенные серые холмики.

Вишняк приказал минометчикам бить беспрерывно, пока его рота не дойдет до бункеров, огонь прекращать по его сигналу - три красные ракеты.

Прихрамывая, Вишняк зашагал впереди своих бойцов во весь рост. Был уверен: стрелять по ним некому, разве что могут накрыть в поле из минометов, а потому надо поспешать и миновать это «поле мертвецов» как можно быстрее. Майору казалось, что незахороненные мертвецы притягивают к себе смерть и разрушение, поэтому, сверхусилием заставил себя бежать рысцой, сняв автомат с плеча.

Наконец убедился, что вся его рота уверенно миновала «поле мертвецов», потом - вражеские окопы и совсем близко подошла к бункерам. Хрипя от нехватки воздуха, приостановился, выпустил три красных ракеты и оглянулся. Следом за ним через поле уже бежали соседняя рота и казаки. То ведь была редкостная удача пройти через поле, избежав пулеметного и снайперского огня. Сбылась мечта Вишняка оказаться в самом центре неприятельской обороны, взорвать ее изнутри и замкнуть наконец кольцо вокруг вражеских бригад.

Скоро гул разрывов и рвущий воздух рокот автоматных очередей сместились к окраине села.

У кирпичной стены разрушенного молокозавода тесной группой сидели прямо на земле пленные национальные гвардейцы. Вишняк уловил на себе один из ненавидящих взглядов. Подошел, услышав внутренний призыв:

- Кто-то же должен знать, почему они расстреляли совсем молодых солдат. - Остановился на том, кто не смог скрыть своей ненависти. Это был бритый наголо крепкий сорокалетний гвардеец с бычьей шеей, крупными надбровными дугами. По форме было видно - из украинской милиции. Спросил:

- Зачем же ты столько своих молодых пацанов расстрелял?

Гвардеец отвернулся, пряча глаза:

- Нэ разумию вашу мову.

- Ну, ты майор, развел здесь милосердие по-русски. - К Вишняку подошел командир разведчиков, - Эти … один язык понимают. Знаешь, вся эта бандеровская гвардия - военные преступники и судить их надо военным трибуналом. А вот для этого убийцы и военный трибунал не нужен. Разведчик щелкнул затвором автомата. Направил зрачок ствола ровно между глаз.

Вишняк заметил, как губы и пухлые щеки гвардейца мелко задрожали:

- Не убивайте, все скажу! А стрелял я потому, что сам был под прицелом. У нас в войсках, да и на Украине вообще сейчас так: если ты не стреляешь, не выполняешь приказ, то тебе смерть. Все держится на страхе. А у меня в Сумах двое детей, мать с отцом инвалиды. Кто их кормить будет? Будь оно все проклято!

Вишняк отметил про себя:

- И говорит ведь по-русски чисто, без акцента, видно из русской семьи… До какой степени может вырасти уровень страха? Один страх накладывается на другой, одна спираль ненависти и насилия накрывает другую. А где же конец?

В этот момент совсем рядом гулко «заработали» танковые пушки. За окраиной села пытались отбиваться группы гвардейцев, засевшие в заброшенном коровнике. Разрывы танковых снарядов накрыли постройки дымом и высоко взлетающими вверх осколками кирпича. За ними в пороховой дымке просматривалось Дебальцево.

- Товарищ командир, разрешите обратиться, - норильский казачок Дима стоял навытяжку. Вишняк полюбовался его выправкой и заметил - за его спиной останавливались два уазика и грузный БМП. Приобнял парнишку- Спасибо, казак. Знай, ты сегодня с полсотни жизней своих товарищей сохранил и победу добыл. Буду просить, чтоб тебя наградили. - Посмотрел на выходящих из машин людей: пожаловало все действующее начальство Луганской республики.

Его доклад слушать никто не стал. Вначале обнял сам Игорь Плотницкий, потом пошли поздравления, рукопожатия от знакомых и незнакомых, военных и гражданских. Вишняк почувствовал, как сжатая пружина внутри начала ослабевать, старался соблюсти приличия, но понял: еще несколько минут - и он усядется, нет, скорее уляжется прямо на холодную промерзшую землю и нырнет в омут тихой журчащей успокаивающе сонной воды. Выручил Петрович, которого также тискали обнимали десятки людей:

- Вы уж нас простите, двух стариков, оба мы контуженые, раненые, двое суток в бою, без сна, нам бы прилечь на полчасика.

На начальственной машине обоих довезли до штаба. Там Вишняк отказался от еды, от сладкого чая, просто прилег на топчан и нырнул сразу в тот самый омут, темный обволакивающий тишиной и безмятежностью.

Проснулся под утро, когда небо на востоке стало светло-серым, накинул шинель, закурил и отправился прямо в поле, где еще не начала работать похоронная команда. На краю, у раскиданных при последнем артобстреле в страшных позах тел остановился:

- Услышьте, дети! Вы отомщены! По воле Божьей это сделал я, майор Вишняк. Пусть матери ваши проклинают тех душегубов, кто убивал вас, кто отдавал приказы. А я сделал совсем малое - смог лишь отомстить за вас!

Когда объявили о перемирии, Вишняк уже был на пределе. Организм отказывался подчиняться. Более трех суток не шел сон, мучительно болел сломанный позвоночник, немела правая нога. Но особо болело правое предплечье, напрочь лишенное нормальной кожи, сгоревшей в танковом бою под Славянском.

В один из дней решился - надо отправляться в госпиталь на долечивание. Написал рапорт и стал готовиться в дорогу. В этот день кто-то свыше решил смилостивиться: ему принесли письмо, перевернувшее весь мир вокруг, письмо отписала его Маша!

Она сообщала, что была тяжело ранена и контужена взрывом тяжелого снаряда. Долго лечилась в Ростове-на- Дону. Там ее буквально вытащили с того света. На долгие недели утеряла речь, не могла назвать своей фамилии. Теперь память восстановилась и она вернулась в Донбасс, устроилась работать в больницу, в Краснодон.

Еще Маша писала, что ей удалось найти Никитку. Он сейчас находится в детском доме в Воронеже. Документы на него утерялись во время эвакуации, чтобы их восстановить, надо ехать в Воронеж.

БУДЕМ ЖИТЬ!

На следующий день Вишняк уже был в Краснодоне. Всю дорогу сердце стучало со странным надрывом, словно предчувствуя новое испытание, новую жизненную проверку.

Машина подвезла его до центральной городской больницы. Глаза, словно бездумная видеокамера, фиксировали мир, банальный и серый: облупившуюся краску на стенах, разбитые ступени у входа. Вот и процедурный кабинет.

От двери со стершейся табличкой повеяло странными образами. Память перенесла его на тридцать лет назад. Вишняк вспомнил тот букет тридцатилетней давности и себя, стоящего у процедурного кабинета гарнизонной больницы. Несколько дождевых капелек причудливыми бусинками легли на розово-кремовые лепестки роз, посылая во все стороны сотни переливчатых лучиков. Он тогда опустил глаза и дотронулся пальцем до лепестков. Очень захотелось попробовать на вкус эту дождевую капельку, отдающую янтарным светом… Когда поднял голову, увидел глаза Маши, удивленные и радостные, они говорили что-то необъяснимо важное.

Тридцать лет назад он внезапно и неповторимо ощутил, что вот она, самая главная встреча в его жизни, состоялась. Это ощущение жило мгновение и сразу же ушло, усиленно стираемое жизненными условностями. Но в глубинной памяти осталось то яркое, неосознанное воспоминание, словно гимн жизни, делающий слабую человеческую суть могучей, непобедимой.

Вишняк помедлил, не решаясь стучать, боясь спугнуть ощущение чуда. Дверь открылась сама, и в дверном проеме проявилось из серой тьмы родное лицо. Ничего не стерло главного. Косой шрам от левого уха до уголка губ, седые волосы, обильные морщины - все это не погасило света жизни в любимых глазах. Время остановилось, секунды, часы, годы быстро и бесшумно ушли назад. Тот самый букет в руках и дождевые капельки на лепестках роз - все возродилось. Значит, впереди еще любовь, жизнь, всё то, что война постаралась стереть из жизненной памяти.

Измученные тревогами глаза, казалось, поглотили в себя всю бездну страданий от ран и потерь, от тяжелейшего из страхов - неизвестности. Вишняк не мог насмотреться, он был в этой бездне, принимал всю боль любимой женщины. Повторял, как молитву, одну фразу: «Будем жить…».

[1] Зенитные спаренные установки калибром 23,2 мм

[2] Бронебойно-зажигательные трассирующие снаряды

[3] Осколочно-фугасные зажигательные снаряды

[4] На полигонах стрельбы велись по условным воздушным целям, а не по «зеленке».

[5] БМД – боевая машина десанта

[6] КПВТ[6] - крупнокалиберный пулемет Владимирова, танковый

[7] АПС[7] - автоматически пистолет Стечкина

[8] Игорь Стрелков - министр обороны самопровозглашенной Донецкой народной республики.

[9] БМД - боевая машина десанта.

[10] «Точка У» - баллистическая ракета большой мощности с дальностью действия 90 километров.

[11] Крупнокалиберные пулеметы.

[12] Пулемет Калашникова, танковый.

[13] Противотанковый управляемый ракетный комплекс.

[14] Транспортно-пусковые контейнеры с ракетами.