Эти слова луганчанка Людмила адресовала своей матери, младшей сестре и мужу сестры.
“Я ни в коем случае не хочу, чтобы они пострадали. Я просто хочу, чтобы они почувствовали то, что чувствовали мы. Хоть сутки”, — сказала она.
Мать и сестра живут в Черкассах. В 2014 году Людмила взяла сына и уехала на время к ним. Выдержала всего 6 дней.
“Меня приветствовали зигами — так хотелось схватить лом и переломать им руки, — вспоминает женщина. — Мне рассказывали ахинею и не верили тому, что говорила я. Мама мне не верила. А дальше стало еще “веселее”. Сестра растрепала, откуда я. Незадолго до моего приезда к ним в район привезли парочку 200-х. Мне и маме начали угрожать”.
Людмила, переживая за мать и сына, решила уехать. Забрала ребенка и села в первый поезд, следовавший в направлении Луганска:
“В вагоне не было никого, кроме меня и сына. Как заехали на нашу территорию, проводник сказал ложиться на матрасы на пол и лежать, пока не приедем”.
С тех пор Людмила не общается с сестрой. С мамой общение прекратилось недавно — с началом спецоперации.
“Я ей говорю одно, а в ответ слышу дикие вопли о том, что нужно “резать русню” и о том, что они победят. Ну, и скулеж по полной “а нас за шо?”
Людмила добавила, что ее украинская родня взялась копать земляной подвал, чтобы прятаться в нем от взрывов. Она предупредила, что спускаться в такие убежища опасно — погребет заживо. Не услышали.
“8 лет вся семья молилась за украинских солдат, — с горечью добавляет Людмила. — Пусть хотя бы сутки. Хоть одни сутки, как мы …под шквальным огнем. Может, тогда поймут, какое это страшное слово “прилет”.
Людмила просила не судить ее строго за черствость. Я и не сужу. Мы все здесь очерствели.
И все же хочется в светлый праздник Благовещения верить, что таких историй станет меньше, а семьи воссоединятся. Верится, правда, с трудом.