Начать наше знакомство я хочу с рассказа «Ночной звонок». Основан он на реальных событиях и был опубликован как на родине погибшего бойца в городе Медыни, так и в городе Старый Оскол, где герой рассказа пал смертью храбрых при освобождении нашей земли от фашистских захватчиков.
Нина Игнатовна была в полном недоумении, когда посреди ночи в её квартире зазвонил телефон, и мужчина на том конце провода, представившийся Михаилом, сказал, что звонит из Якутии, из города Ленска.
Нина Игнатовна уже давно находилась на заслуженном отдыхе, однако в прошлом, по специфике своей прежней работы, изъездила почти весь Советский Союз, но вот в Якутске ей бывать не приходилось.
– Слушаю вас! – монотонно произнесла она. – Что вы хотели?
– Нина Игнатовна, я собирал материал о деревне Варваровка Медынского района и вышел на вашу семью. Скажите, вашу маму звали Пелагея?
– Да, Пелагея Дмитриевна, но в Варварке она жила очень недолго, в большой части – в Адуево, а в чем собственно дело?
– Ещё раз извините! Я разыскивал Бычинского Ивана Тихоновича, участника парада 7-го ноября сорок первого года на Красной площади, погибшего спустя всего несколько месяцев, и наткнулся на его двоюродного брата Бычинского Игната Борисовича 1915года рождения. Скажите это ваш отец?
Женщина едва устояла на ногах, она присела на небольшую тумбочку рядом и после короткой паузы продолжила:
– Да, Игнат Борисович мой родной папа, он погиб на фронте где-то под Воронежем.
– Это всё, что вам известно?
– К сожалению, да! А что вам удалось найти?
– Ваш отец погиб не в Воронежской области. В похоронке, вероятно, было указано « в ходе Воронежско – Касторненской операции». Он погиб в боях под Старым Осколом, на обелиске мемориала братской могилы есть его фамилия.
– Может, вы что-то путаете Михаил?
– Нет, я нашел сестру Игната, Александру Борисовну по мужу Гурееву, она проживает все там же, в Варваровке. В Медынской библиотеке помогли поднять архивы, там нашлись наградные документы и выписка из части вашего отца.
– А как вы на меня вышли?
– Интернет. Ваш телефон там есть, может, специально для этого случая оставили.
– Не знаю, – плохо понимая, ответила она, – возможно... Спасибо Михаил! Извините!
Она положила трубку и прошла на кухню. Столько лет она считала, что могила отца неизвестна, а мама – она так и умерла с твёрдой уверенностью в этом! И вот, спустя семьдесят четыре года, она вдруг узнает, что отец захоронен не в безыменной братской могиле, а всего в несколько сотнях километров от Москвы!
Нина Игнатовна была сильной женщиной, и твердости её характера можно было позавидовать. Но сейчас не сдержалась, дала волю чувствам, и солёные слёзы побежали по щекам.
– Папа, – тихо промолвила она, – папочка...
Сон будто рукой сняло, она ходила по комнате как неприкаянная, а в голове всё звучали слова Михаила. Женщина открыла холодильник, накапала в стакан валерьянки и посмотрела в окно. Москва жила своей жизнью, переливаясь гирляндами огней, яркими витринами и вывесками на многоэтажках.
«Какую высокую цену заплатили за всё это миллионы таких, как мой отец», – вдруг поймала себя на мысли Нина Игнатовна, и под сердцем защемило. Она сделала несколько глотков и взглянула на часы – было уже половина четвертого ночи.
Нина родилась в августе сорок первого и отца своего Игната Борисовича не видела. В июле сорок первого он был призван на фронт, а в сорок третьем мама получила похоронку: « Погиб смертью храбрых, – дальше сухое: – захоронен в братской могиле». Четыре года после того злосчастного дня мать ждала, ждала так, будто знала - он вернется! Срывалась к двери на каждый стук, а едва скрипнет калитка, она уже у окошка. Только чуда не случилось. Как и тысячи вдов, ожидавшие своих любимых с верою в то, что ошибся командир, вписывая бойца в списки невозвратных потерь части, Пелагея так и не дождалась мужа.
В сорок седьмом семья перебралась из Адуево в Бабушкино, тогда еще Московской области, где Пелагея и вышла замуж во второй раз.
Нина всегда жалела, что так мало знала об отце, не видела даже его фотографии, хотя иногда он снился ей, снился как-то странно: в белой рубахе, заправленной в широкие брюки, сером пиджаке, с котомкой за спиной, он стоял в дверях избы, в глазах его откликались – грусть и тоска! Он смотрел долго и пристально, словно хотел сохранить всё, что сейчас перед ним, в своей памяти.
Потом, он надевал кепку и открывая двери, тихо произносил:
– Прощайте, любимые мои, вы ждите и молитесь! Храни вас господь!
Нина пересказала свой сон матери, та побледнела, попросила описать мужчину, а когда услышала в ответ подробности, онемела.
– Доченька, – дрожащим голосом говорила она, – это твой отец, но это невозможно, ты не могла это видеть! Не могла, но это… действительно было! Именно так он и уходил, говоря те же самые слова.
Позже мама как-то подозвала Нину и тихо шепнула:
– Была в церкви, за Игната поставила свечку, ну и батюшке о твоих снах поведала. Так вот он говорит, что настолько сильна любовь Игната к тебе, что сам господь даровал чудо, что бы ты моими глазами увидела отца.
Нине, конечно, с трудом в это верилось, но уже в преклонные лета она относилась к этим словам по-иному. Наверно, с возрастом ей все больше стало не хватать отца с его грустным взглядом, который, являясь во снах, раз за разом уходил навсегда. Мама немного рассказывала об отце, видимо, воспоминания о нем сильно ранили ее сердце. Зато когда она говорила, то в глазах ее вспыхивал огонек и лицо заходилось румянцем.
– Впервые встретила его на гулянье, он тогда на гармони играл весь вечер. Я ж как увидела его – голову потеряла! Всем хорош парень: и высок и крепок, что и говорить! А сколько вокруг этого гармониста девушек овивалось – с иронической улыбкой вспоминала она и махала рукой, – и не сосчитать! А он меня выбрал. Родители Игната на хуторе жили близ Варваровки, люди верующие, серьезные, оттого все честь по чести решили: поперву сватов заслали, с родителями срок обозначили! Венчались мы с Игнатушкой с родительского благословения, в церкви, свадьбу сыграли как и полагается.
Опосля я в доме его родителей жила! Бог родственниками не обидел, и свекровь сговорчивая, а уж сверк, Борис Леонович и вовсе души во мне не чаял! Все хорошо было, только вот… – и тут она смолкала и опускала взгляд, – первенец у нас помер. А потом все разом и навалилось: хуторян в колхозы сгонять стали, свекр в Варваровку переехал, мы следом. Потом война…. Будь она неладна! Мы ж тогда тебя ждали, Игнат меня оберегал как мог. Да только, повестка пришла - явится в комиссариат… Как ушел, словно свет перевернулся, поблекло все кругом! Только и жила молитвами, да ожиданием весточки с фронта.
Дальше рассказывала, что сам ангел хранитель отвел от них беду, в сентябре сорок первого к ней приехал отец, Дмитрий Данилович Смирнов, и, взяв на руки крохотную внучку, тихо произнес:
– Мать ноне Игната твово во сне видела, велел, забрать вас! Так что сбирайся, подле нас будете, неспокойно ноне.
Четырнадцатого октября Медынский район оккупировали фашисты, а седьмого января сорок второго, в ночь Христова рождества, Варваровку сожгли немцы, сгорел и дом Пелагеи с Игнатом, сгорели все немногие памятные фотографии и вещи! Всего и осталось у Пелагеи памяти об Игнате, симпатия дочурка Ниночка.
– Ты, малая хворенькая родилась, – вспомнила как-то Пелагея, поглаживая уже взрослую дочь по голове. – Впроголодь жили, немцы-то всё из подвалов
выгребли, скотину забили, а всё им мало! Рыскали по дворам, как псы, да мародёрничали. А у тебя тогда сыпь выступила, ох я и натерпелась страху! Не приведи господь, увидел бы немец! Они же от всякого прыщика шарахались, как очумелые, чуть что – тиф, подопрут двери и красного петуха, не глянут, стар ли, млад, всех в один котел...