Обзор повести Тропа Прощения
В начале 2019 года мне позвонила учительница 20 школы Иванова Анна Леонидовна и рассказала, что существует автобиографическая повесть Татьяны Дунаевой (Смаиловой) – «Тропа прощения» - большой художественный документ станицы. Повесть описывает жизнь 50-60-х года ХХ века. Произведение размещено на сайте проза.ру.
Татьяна Смаилова родилась в 1945 году в станице Суворовской, умерла в 2016 в городе Ессентуки.
В первой части повести Татьяна рассказывает о детстве героини Тони Исмаиловой, о жизни станичников, детском лагере, об ученической бригаде Колхоза имени Ильина, о молодёжных вечерах, интересных экскурсиях в историю и этнографию. Упоминается могила деда Тони Никиты Фёдоровича Смаилова, захороненного на левом берегу реки Тамлык, в конце Тамлыкской улицы. Повесть начинается с подъёма Тони на «косогор», где она любуется росой и широкой степью, раскинувшейся перед глазами. (Пунктуация и орфография сохранены).
В это время суток всё в природе залито ранним солнцем. Особенно красиво в эти утренние часы пшеничное поле: нежные лучи восходящего солнца, прикасаясь ярко-зелёных побегов озимых, превращают поле в полотно художника, вокруг которого парят лёгкие паутинки и, чуть задерживаясь на кончиках всходов пшеничных лепестков, плавно летят дальше над степью. Дополняют красоту степной картины росинки: на пурпурных листочках всходов озимых они под солнечными лучами сверкают всеми цветами радуги. Их мерцание напоминает россыпь драгоценных камней на зелёном бархате огромного покрывала.
Природную картину озвучивают птицы: то здесь, то там раздаётся пение жаворонка, вторя жаворонку, нежно поёт зорянка, где-то перекликаются между собой перепёлки, а в ближайшем лесочке поёт иволга, да кукует свои года кукушка – всё это, сливаясь, превращается в удивительную степную музыку.
Воздух в это время суток чист и прозрачен, отчего так легко дышится, и сердце от утреннего пьянящего степного запаха наполняется радостью…
Далее Татьяна описывает отца Тони Стефана Никитича и его любовь к лицезрению природы. Об отце и о его отношении с дочерью написано много.
Умение любоваться красотой летнего утра девушка переняла от своего отца – человека, чья жизнь была посвящена земле: он сеял хлеб, выращивал сады и виноградники, от которых земля становилась ещё краше. А во время короткого отдыха он мог часами смотреть на бескрайнюю степную даль. Отец часто брал с собой в поле дочь, и она видела, как в такие часы при виде степи его взор менялся и становился каким-то тёплым и ласковым, а голос – тихим, шаги – осторожными, как будто он боялся кого-то потревожить. И всё смотрел куда-то вдаль…
Далее сюжет раскрывает реальные события, произошедшие в станице. О них неоднократно рассказывают станичники в том числе и атаман Тамлыкского куреня Костенков Сергей. Никита Фёдорович – его прадед, а Татьяна Дунаева двоюродная тётка.
Может быть, в такие минуты он (Стефан-ВР) вспоминал своего отца, казненного на этом поле большевиками в 1918 году, которые приняли его за белогвардейца. Но дед Тони ни к одной из сторон революции никакого отношения не имел. Он был простым камнетёсом, и в тот трагический для него день шёл домой из каменоломен за харчами (так казаки называют еду, взятую в степь).
Став старше, Тоня и сама часто вспоминала рассказы отца о том бушующем страстями времени. И, как напоминание о тех трагических событиях, посреди степи и по сей день стоит большой каменный крест, установленный казаками на месте гибели Тониного деда.
Вот и сегодня девушка устремила свой взгляд вдаль, к месту гибели деда, пытаясь понять, как всё это было…
Отец рассказывал, когда нашли в поле его отца, то у него были выколоты глаза, а на плечах вырезаны пагоны, хотя дед Тони никогда не носил военной формы царской армии. Он предпочитал черкеску и папаху, потому что предок деда был горец по имени Исмаил. Отсюда и фамилия Тониной семьи с ХV111 века была произведена от имени далёкого предка – Исмаила.
Дунаева обрисовывает происхождение многих фамилий казаков, в том числе и проживающих в станице Суворовской по сей день.
Традиция горцев давать своим семьям фамилии по имени отца сохранилась у многих станичников и по сей день: Касымовы, Жендубаевы, Жундубаевы, Джуртубаевы, Баевы, Смаиловы и Исмаиловы – вот чьи предки казаков породнились с горцами после успешного разгрома турок в ХV111в. Это был поистине «золотой век» в отношениях казаков и горцев. Много с тех пор утекло воды, но память об этом времени жива до сих пор…
А на месте гибели Тониного деда каждый год во время созревания хлебов прилетают на пшеничное поле птицы, встречая утренние лучи солнца, они на этом каменном постаменте поют свои песни, а пшеничные колосья, сгибаясь под тяжестью зёрен, при каждом дуновении ветерка кланяются этому кресту-памятнику…
Повесть отражает жизнь станицы того времени. Редко можно встретить внешний вид улиц, но при этом передана атмосфера того времени, поэтому читать повесть крайне интересно. В следующем отрывке описана работа ученической бригады. По всей видимости сады, описываемые Дунаевой, располагались между станицей Суворовской и хутором Сухоозёрный. Они частично сохранены до сегодняшнего дня, хотя большинство из них были заброшены в середине 90-х годов ХХ века и выкорчеваны. Сегодня бывших садов земля используется под посевы зерновых и картофеля.
Постояв некоторое время на краю поля, и мысленно попрощавшись с утренней степью, Тоня поспешила на стан ученической бригады.
А жизнь в ученической бригаде бурлила. Коллективу бригады надо было успеть справиться и с прополкой виноградной лозы, и с обработкой деревьев от вредителей, чтобы не испортить будущий урожай яблонь, груш, черешен, вишен, слив. А тут уже подошел сбор урожая кабачков, высаженных в междурядьях сада. Всю эту работу каждодневно бригадиры Толик Шведов и Неля Чурсина распределяли на планёрке между звеньями.
Утренняя прополка проходила легко и весело, потому что утром сорняк в росе, срезается легко, поэтому спешили приступить к прополке до солнцепёка. Потом и отдохнуть можно больше. К тому же полевые работы всегда выполнялись коллективно, отсюда и отстающих не было ни в младших звеньях, ни в старших: старшие помогали младшим, а младшие старались не отставать друг от друга.
Обеденный перерыв проходил весело и шутливо, все нахваливали поваров за вкусный обед, просили добавки, а еда, приготовленная девушками-старшеклассницами, действительно была очень наваристой и вкусной. Да и прополка овощей или виноградных лоз требовала много сил и терпения – отсюда и аппетит. Продукты для ученической бригады отпускал колхоз.
Старшая по кухне ехала на лошадях, запряжённых в повозку, в кладовую, где кладовщик Тихоненко Андрей Григорьевич отпускал продукты, отбирая для детей самые аппетитные куски мяса, высокосортные овощи, а фрукты для компота выращивали в своём ученическом саду.
После столовой все отправлялись в сад для дневного отдыха. Здесь можно было понежиться под густой кроной яблоневых и грушевых деревьев. В такие часы обычно рассказывали легенды, какие-то смешные случаи из собственной жизни, придумывали на школьные темы шутки или просто предавались воспоминаниям…
А моя героиня в школе писала интересные сочинения по литературе, поэтому решила попробовать себя в сочинении легенды о жизни кавказских народов, к которым причисляла и себя. Так родилась легенда о символах народов Кавказа…
Конечно, это литературное переосмысление жизни станицы и воспринимать жизнь Суворовской по одной описанной линии не стоит. Я прочёл повесть моим родственникам и знакомым старшего поколения. По их оценкам жизнь станицы передана довольно подробно.
Также уделено внимание юношеским чувствам станичников:
А вечером укрывающий от дневной жары сад становился самым романтичным местом: здесь назначали свидание влюблённые пары, проводили свои мероприятия звенья, встречаясь целыми коллективами. Запах цветущих яблонь и вишен, тихий шелест листвы – всё это наполняло территорию ученической бригады удивительным ароматом, и тогда трудно было удержаться от порыва первых нежных чувств…
Поэтому в разгар летних работ влюбленных пар становилось всё больше и больше…
Ведь лето, как и весна, располагает к поиску нового, неизведанного и увлекательного. Да и юное сердце чего-то постоянно ждёт и надеется на счастливую встречу. Но, увы, пришедшая любовь и заставшая юное сердце врасплох, не всегда приносит счастье, потому что она бывает и безответной! Тогда на смену радости приходят слёзы любви…
На закате лет о них вспоминаешь, как о чём-то возвышенном и дорогом, которое, к сожалению, невозвратимо. Поэтому несёшь это воспоминание, как самое драгоценное, которое стало со временем и жизненным стимулом, и верой, что не зря прожил жизнь, а испытал и любовь, и волнения, и счастье, и разлуку, и разочарование…
Отношения учителей и учеников в советское время разительно отличается от современных стандартов образования. Тем интереснее узнать какими запомнились учителя станицы:
А слёз разочарований в трудовом лагере было немало. И тогда на помощь страдающим от безответной любви приходили наши наставники. Они были нам и воспитателями, и психологами (хотя в 50—60-е годы ХХ века о психологах мы понятия не имели), поэтому главными утешителями, перед которыми можно было и поплакаться, и найти у них надёжную поддержку, получить дельный совет, были наши учителя.
Особым уважением и любовью у молодёжи пользовался Писарев Михаил Филиппович. Это был человек бесконечно преданный своему учительскому призванию: он находился с детьми на полевом стане круглосуточно. Для каждого из нас он был, наверно, прежде всего отцом, а потом уже учителем, воспитателем и начальником трудового лагеря. Ему можно было доверить исключительно всё: первые чувства, рассказать о несчастной любви, о семейных проблемах. Его тепло и забота о нас оплачивались детской преданностью ему. Его так и звали: Папа Миша.
Таких наставников теперь нечасто встретишь. Это были люди особой закалки. Они, оставив дом, семью, отдавали себя молодёжи, решая зачастую довольно трудные вопросы молодости. Да и ученических бригад сейчас нет при школах, потому что возрождать это трудное, но очень полезное дело некому.
Были случаи, когда влюбленные пары под сенью цветущих яблонь засиживались допоздна. Тогда им приходилось испытать на себе особый метод, учреждённый Папой Мишей: он брал детский водяной пистолет и, наполнив его водой, подкравшись, обливал ею влюблённых. Так он напоминал им, что скоро рассвет, а там уже и на работу пора. А вот нотаций и назиданий не было. И такой метод воздействия молодёжь одобряла, стараясь быть терпимыми и мудрыми в своих поступках. Поэтому сколько не провёл времени на свидании, а вставал в положенный час без оговорок, улыбаясь первым лучам восходящего солнца.
По вечерам после изнуряющей работы молодёжь не была предоставлена сама себе. По вечерам организовывались спортивные и интеллектуальные игры, и так называемые «танцы». Татьяна делает большой акцент на этом и оценивает организацию досуга юношей и девушек того времени с временами 90-х годов. Лагерь располагался на выезде в сторону Бекешевской на левом берегу реки Кума. Руины лагеря сохранились и сейчас, правда используется земля совсем для других нужд.
А свободное от работы время заполнялось разного рода увлечениями: мальчишки азартно играли в футбол, баскетбол, волейбол и шахматы. Видимо, поэтому у них не оставалось времени на ссоры и разного рода разборки. Драки вообще отсутствовали. Благо площади для игр вокруг спальных корпусов и административного здания было предостаточно. Нет, подшучивания друг над другом были, но это были добрые шутки. Спальные корпуса… Они были построены ещё в период организации колхозов - примерно в 20-е годы. Стены из самана побелены известью, земляной пол, маленькие оконца. Готовясь к летнему сезону, корпуса старшеклассники мазали глиной, потом белили стены, тщательно обновляли глиняный пол. От этого всего внутри корпуса становилось светло и пахло свежестью. Все три месяца работы в ученической бригаде ребята старались сохранить эту свежесть. Для этого в корпусах каждое утро убирались, в обуви не ходили, чтобы не повредить пол. Везде в вазах, сделанных своими руками, стояли полевые цветы. В спальнях всегда была прохлада, и пахло полем.
Ещё древние педагоги утверждали: воспитание в коллективном труде – дело благородное. И мальчишки послевоенного времени отличались своим благородством и порядочностью.
А пока они спорили о правомерности забитых голов, девчонки занимались хозяйскими делами: помогали парням украсить их спальни, оформляли дом, где проходили торжественные встречи всех членов трудового отряда для подведения итогов дня, недели, месяца и семестра в целом. Работу по организации встреч выполнял совет, которого избирали открытым голосованием на общем сборе перед началом весенне-летних работ.
Награждений было множество: за качество работы, упорство в выполнении дневных норм, выносливость, волю, юмор, активность и многое другое. Никто не оставался без внимания.
Но больше всего все ждали вечера, когда после ужина и обсуждений прожитого дня приходило время танцев. В 50- 60годы в лексиконе молодёжи слова «дискотека» ещё не было. На вечер танцев все собирались очень тщательно: мальчишки подправляли свои чубы, а девчонки мастерили друг дружке причёски. Здесь были и свои парикмахеры, и швеи, и даже танцмейстеры. Самой активной и талантливой в танцевальном мастерстве была Люся Терновская. Где она появлялась, там начинало всё двигаться, суетиться и кружиться. Она знала и исполняла многие танцы народов СССР. Делала это мастерски, грациозно и с азартом. Её все любили в отряде. Мальчишки тайком просили её научить их кружиться в вальсе или исполнять нетрудные «па» в танго. И она всем помогала, никого не оставляя без внимания, делая это легко и весело.
А тем временем уже на импровизированной танцплощадке слышится мелодия вальса. Юноши спешат пригласить девушек. В шестидесятые годы ХХ века считалось противоестественным не уметь танцевать бальные танцы: учились танцевать на репетициях хора в течение всего учебного года под руководством и звуков баянов Фёдора Арсентьевича Шибалева и Якова Тимофеевича Погребнякова.
На вторую часть репетиции хора приходило гораздо больше старшеклассников, потому что не у всех был голос или музыкальный слух, а вот научиться танцевать – желание было у многих. Они томились два часа в коридорах спортзала, ожидая окончания репетиции хора, для того, чтобы покружиться в вальсе, пообщаться с друзьями, проводить понравившуюся девушку к её дому.
Вальсом начинались и заканчивались танцы на стане ученической бригады. В течение вечера распорядитель танцев (слова «ди-джей» молодёжь тогда ещё тоже не знала) несколько раз за вечер объявлял «белый танец», и девушкам предоставлялась возможность пригласить понравившегося юношу – так в нашем понятии торжествовало равноправие. Но объявлять «белый танец» просили и юноши, чтобы испытать свой шанс: танцевать хотелось, но излишняя стеснительность мешала им пригласить девушку, поэтому ждали приглашений от девушек.
Большую популярность в отряде имела и художественная самодеятельность. Хор, танцевальный ансамбль, ВИА, солисты – все стремились проявить себя в творчестве. Что интересно – делали всё это как само собой разумеющееся, потому что так можно было проявить себя как личность, привлечь к себе внимание, реализовать свои способности. Это ещё одна отличительная черта поколения 50- 60-х гг.
В Суворовской существовал казачий хор. Он выезжал с концертами по краю и снимался на пятигорском телевидении. Здесь же рассказано о концерте станичного хора вне Дома Культуры.
О колхозном хоре стоит сказать отдельно. Как-то у родительского дома остановилась чёрная «Волга», из неё вышли руководители района и незнакомый мужчина. Встретив гостей, отец пригласил их в дом, где и состоялся разговор с первым секретарём райкома партии, который начал издалека: расспрашивал отца о состоянии дел в колхозе, семье, а только потом сказал:
– Никитич, к вам в гости приехал московский композитор. Он хочет записать песни колхозного хора. Вы не смогли бы собрать коллектив и исполнить репертуар ваших концертов?
Отец, подумав, ответил:
– Если песни наших предков заинтересовали столичного композитора, то мы будем только рады их исполнить для нашего гостя. Но моё условие такое: петь мы будем в моём доме. С условием отца все согласились.
И наследующий день к воротам дома подъехал автомобиль с аппаратурой. И всё задвигалось, завертелось: носили в зал столы, стулья, операторы устанавливали аппаратуру, женщины накрывали на стол. Мать Тони с соседками суетились у печи, вынимая с пылу-жару краснощёкие пироги, испечённые по старинным казачьим рецептам. А к вечеру стали подходить участники хора. Многие надели казачьи черкески, папахи и, начистив, заполнили газыри. Зал в доме был украшен по-казачьи ярко и самобытно, как это делали в станицах до революции. На столах красовались пироги и графины с домашним, приготовленным по рецепту Тониного отца, вином. В центре стола обязательно стояла большая старинная ваза с мёдом – гордость отца-пчеловода.
Пели в тот вечер слаженно, мощно, проникая в душу каждого слушателя. Некоторые песни исполняли стоя, потому что они посвящались историческому, и в большинстве своём трагическому, прошлому терского казачества. В конце вечера исполнили «Многия лета».
Крайне интересный фрагмент о приобретении навыков общения с людьми разных национальностей представлен Дунаевой в главе «Тёплое чувство товарищества»:
В ученической бригаде рождались сплочённость и коллективизм, потому что тёплое чувство товарищества помогало преодолеть собственный эгоизм, заносчивость и страх.
Была в ученических бригадах интересная традиция – обмениваться опытом. На стан ученической бригады приезжали делегации ученических трудовых коллективов из союзных республик СССР. Знакомство с новыми друзьями, совместные концерты, вечера отдыха, конкурсы, прогулки под звёздным небом…
А трудовые десанты! Каждая делегация вносила что-то своё, национальное, в процесс полевых работ, обучая этим навыкам всех присутствующих на эксперименте. Интересно было познавать названия орудий труда разных народов, с которыми работали на трудовых десантах. Со смехом, с шутками и прибаутками разрушались языковые преграды в общении. Концерт тоже состоял из песен на родном языке, но кавказскую лезгинку танцевали все без исключения азартно и весело, а главное – правильно. Мог ли тогда кто-нибудь из нас предположить, что наступит время, и мы будем жить обособленно и смотреть друг на друга, как чужие, а то и как враги…
И наши дети уже никогда не испытают то тёплое чувство товарищества у пылающего костра, которое посчастливилось испытать нам, жителям противоречивого, но лучезарного ХХ века! Ведь такие встречи формировали в нас интерес к народам, живущим на огромной территории СССР.
По мимо культурной жизни внутри станицы, колхоз Ильина организовывал различные поездки по достопримечательностям Северного Кавказа.
Не менее интересно проходило в ученической бригаде и окончание трудового лета. Колхоз выделял транспорт, в основном это были открытые бортовые машины, и все отправлялись в путешествия по экзотическим местам Кавказа и Закавказья. Одним нравились пешие маршруты, а другим – автомобильные.
Тоня предпочитала пешие путешествия по горам Главного Кавказского хребта.
Домбай, Теберда, Архыз, Терскол – любимые базы туристов и альпинистов. Тоня старалась побывать на всех туристических базах. А чтобы понять и усвоить все тонкости правил путешественников в горах, ей приходилось участвовать во всех туристических соревнованиях, которыми руководил Погребняков Яков Тимофеевич. Он был заядлым путешественником и научил любить горы тех, кто стремился к походам.
1967 год. Это год 50-летия Октябрьской революции.
В честь революционного юбилея ЦК ВЛКСМ организовал массовое восхождение на Эльбрус. Конечно, моя героиня в первых рядах. А потом спрашивала себя: а надо ли было это делать? Куда проще просто жить, не беря на себя никакой ответственности, не нагружая себя трудностями, И, подумав, сама себе отвечает вопросом: а смогла бы жить по-другому? Вряд ли. Ведь биография любого человека складывается из мелких, порой совершенно незначительных событий и фактов жизни. Да и цели в жизни можно добиться только через упорство, терпение и волю. А эти качества без активной жизненной позиции не проявятся сами по себе.
Татьяна рассказала об обоих казачьих родах. Некоторые моменты я не стал выписывать в статью, поскольку есть возможность прочесть «Тропу прощения» самостоятельно. Ссылка прикреплена в конце моего повествования.
Род Исмаиловых
Род Исмаиловых берёт своё начало с Х века. Пращуры Тони жили на территории Киевской Руси и носили фамилию Панежды. Спустя век, после набегов половцев, они вынуждены были бежать в запорожские степи, где становились вольными казаками. А ближе к ХV111веку переселились на плодородные Прикумские степи. Этот век стал знаменательным для рода Панежды.
Издревле Кавказ стремились завоевать многие государства. Об этом хорошо сказано в учебниках истории России. Не исключением была и Турция. И чтобы не допустить на кавказские земли чужеземцев, казаки, объединившись с горцами, выступили единым фронтом против захватчиков.
А после победы над турками горцы и казаки породнились. Это был век ренессанса в отношениях казаков и горцев. Горцы брали в жёны казачек и принимали православие, а казаки, женившись на горянках, присягали Корану. Вот с этого-то памятного времени и берёт своё начало род Исмаиловых. Фамилия произошла по имени предка-горца – Измаила. Время подкорректировало произношение, но потомки брачных союзов горцев и казаков бережно хранят в своей памяти подвиги пращуров, и с гордостью носят родовые фамилии.
Род Николаевых:
Род Николаевых по матери Тони, помнит то время, когда на донские степи совершали варварские набеги кочевники, которые после своих набегов оставляли опустошённые селения да своих пленных, брошенных на произвол судьбы среди чуждого им народа. Пленных разбирали дончаки для работы в собственных подворьях.
Так случилось, что работала в доме Николаевых пленная половчанка, которой и суждено было продолжить род донского казака Николаева.
А случилось это так. Настало время в семье Николаевых женить старшего сына, по тогдашним традициям отец указывал сыну, на ком надо жениться. Но сын категорически возразил отцу, потому что любил другую девушку, тогда отец женил его на пленной половчанке. С тех пор прошло много времени, но потомки того союза нет-нет да напомнят о происхождении николаевского рода: смуглый цвет кожи и азиатский разрез глаз не дают забыть своих пращуров. Даже кличка семьи Николаевых напоминала о происхождении фамилии – Калмычковы, хотя с калмыками у них не было родства, но облик позволял станичникам сравнивать потомков половчанки со степным народом Калмыкии.
Также Татьяна уделила место этнографии. В главе «Дедушка Газёлл» Описан подробно Суворовский свадебный обряд, рубежа XIX-XX веков, также рассказ старика о развитии станицы, об устройстве домов и хуторах станицы:
60-е годы ХХ века славились не только успехами в организации ученических бригад. Много времени учителя-энтузиасты отдавали тому, чтобы пробудить в детях интерес к истории своей малой родины.
Как-то Тоне поручили узнать у старожилов станицы о прошлом из жизни станичного казачества. Первые дни поиска не дали желаемого результата. Тогда отец посоветовал дочери обратиться к старейшему жителю станицы – деду Газёллу. Почему у него было такое прозвище, уже никто не помнил, а сам он никогда об этом не рассказывал. Этому деду было ни много ни мало, а 115 лет!
И вот однажды Тоня отправилась в соседний двор, чтобы взять первое в своей жизни интервью. Дед сидел на порожках бани. Говорили соседи, что он там и жил. Девушка сразу обратила внимание на длинную седую бороду, свисающую почти до пояса, и чистые синие его глаза. Большие и всё ещё сильные кисти рук, лежащие на коленях, были все в натруженных мозолях, одежда на нём была чистая и аккуратно заштопана. Поймав взгляд Тони, дед, как бы извиняясь, сказал:
– Мне новая одежда ни к чему, не нынче, так завтра помирать, зачем тратиться.
В свою очередь дед не скрывал интереса к девушке, а улыбаясь и по-молодецки подмигивая, тоже внимательно рассматривал Тоню. И вот уже беседа стала набирать силу, и потекли рассказы о станичной жизни вековой давности…
Оказывается, станица не сразу строилась, а сложилась из нескольких маленьких хуторов, в которых жили родовыми семьями казаки. Играли свадьбы, ссорились и мирились, но главным в их жизни был труд. Трудились в поле, как и полагается, от зари до зари. И какой бы ни была работа, а домой с поля возвращались с песнями. Ехали обозом: каждая семья на своей повозке, но пели все вместе.
А какие свадьбы бывали! Жених за невестой ехал на вороном коне, восседая на красном кожаном седле, а под уздцы вёл белую лошадь для своей избранницы.
А выкуп невесты…
Да это целый спектакль! У ворот невесты разжигали костёр, который должны были друзья жениха преодолеть. Если все дружки успешно преодолевали пламя костра, то жених беспрепятственно проходил в комнату невесты. Но к избраннице пройти он ещё не мог. Надо было одарить деньгами младших сестёр, братьев и подружек невесты, только потом дружок протягивал жениху конец рушника, жених брал его правой рукой, а второй конец рушника оставлял для невесты. Теперь дружок торжественно вводил его к невесте за стол. На столы родственники невесты ставили угощение, после которого молодёжь покидала застолье и отправлялась на подворье ждать выхода молодых.
А на подворье уже было готово возвышенное место для невесты, покрытое овчиной. И вот дружок выводит молодых из дома. Они крепко держатся за тугой узел связанных концов рушника. Жених подводит невесту к импровизированному подиуму, она поднимается на возвышенность, крестится, делает низкие поклоны своим родителям, гостям и четырём частям света. И только после этого жених помогал невесте сесть на белую лошадь, укрытую попоной, сам седлал вороного, и так рядышком выезжали молодые со двора родительского дома невесты.
А молодёжь ехала на подводах, запряжённых лошадьми с заплетёнными атласными лентами гривами. Коней покрывали попонами с вышитыми инициалами жениха и невесты, и свадебный картеж готов. Все украшения готовились на девичниках подружками невесты. Ехали до церкви, где венчали молодых, со свадебными песнями. Девушки кружком стояли на повозках, а парни, взявшись за руки, окружали девушек, удерживая их равновесие. Развевающие разноцветные ленты, песни и быстрая езда создавали эффект торжественности и веселья. Чем длиннее картеж, тем знатнее свадьба.
Приезд картежа после венчания в дом жениха, тоже был наполнен интересными событиями: вновь встречали молодых и гостей хлебом с солью, осыпали хмелем и медными деньгами, чтобы в доме молодой пары был достаток, рождались дети, и царило веселье.
Впечатлительным был рассказ деда Газёлла и о том, как строили свои дома казаки.
Хаты и дома казаков строились по типу домов горцев, на каменных сваях, поэтому многие казаки занимались камнеобработкой. Без фундамента, с террасами, каменками, палисадниками и парадным крыльцом, заканчивающимся каменными «сходцами» – вот характерные признаки кавказских построек. Крыши домов и навес парадного крыльца украшали металлическими фигурками и ажурной резьбой по металлу. Террасу обязательно обвивала густая крона дикого винограда, способная укрыть от летнего зноя весь дом, заплетая своими красными листьями пустоты террасы. Селились казаки в поймах рек. К воде казаки относились с особым почтением: пользовались ею рачительно, хранили воду только в глиняных горшках, чтобы не утратила она запах свежести и прохладу. Этой водой утоляли жажду, готовили пищу, поили скот и выращивали сады и огороды.
Вокруг хуторов стелились необозримые пастбища с высокой травой, в рост человека, среди которой благоухали удивительно красивые полевые цветы, доставшиеся жителям хуторов из далёких-далёких времён. На лугах паслись тучные стада коров, лошадей, овец и коз. Тогда иметь скотину в хозяйстве было делом обязательным. Богатым приданное считалось тогда, если дарили родители невесте лошадь или корову. Овцы, коровы, лошади, гуси, куры, утки, индюки – в каждом подворье. Хорошо и дружно жил народ в то далёкое время.
Вокруг хуторов стояла такая тишина, что далеко слышались голоса хуторян и песни казачек…
Рассказ деда, напомнил Тоне об отце, который старался сохранить и продолжить традиции и обычаи своих предков.
Девушка только теперь осознала, как много трудится её отец, как тяжело достаётся ему благополучие семьи. Руки отца были такие же, как и у деда Газёлла: натруженные, все в мозолях. От таких мыслей у неё в груди рождались новые, доселе не известные ей тёплые чувства ко всем тем, кто пашет и сеет, кто растит сады и виноградники.
Именно с рассказов о гражданской войне начал я писать эту работу. Создавая одноимённую статью мне хотелось рассказать и о литературном осмыслении тех событий. Среди скупых публикаций и не точных данных других авторов, работа Дунаевой выглядит красивой жемчужиной. Образы красных, белых и простых жителей Суворовской описаны довольно-таки подробно.
Возвращалась Тоня от деда Газёлла с новыми мыслями, как-то повзрослев, по-настоящему оценив рассказы отца и его друзей о времени, давно ставшем историей.
Особенно ей запомнились те вечера, когда собирались в доме отца мужчины всей улицы и рассказывали о событиях, свидетелями которых им довелось быть. Это были своего рода мальчишники, потому что женщин, как правило, с собой не брали.
Вечером после окончания работы по хозяйству, в дом отца начинали сходиться мужчины-соседи. А ещё утром отец давал распоряжение матери сварить кулагу (это такое традиционное кушанье казаков). Мать брала сухофрукты, варила их с мёдом, а потом заправляла этот бульон жареной на сливочном масле мукой. Получалась такая киселеобразная фруктовая ароматная масса. Ели её с хлебом, а после кулаги пили калмыцкий чай, стебли которого заготавливали с осени в степи и сушили на чердаке. Варили чай с подсоленным молоком, подавался он к столу горячим и обязательно с кусочком сливочного масла. Кулага, калмыцкий чай и тепло дома располагали к воспоминаниям.
В такие часы Тоня любила наблюдать за приятелями отца, которые после ужина начинали рассказывать о юности, о том насыщенном событиями прошедшем времени, в котором пришлось жить поколению конца Х1Х и начала ХХ веков.
И хотя на календаре было послесталинское время, тем не менее, такие сборы мужчин проходили за закрытыми ставнями и плотно зашторенными окнами. Начинали рассказ, как правило, с революционных событий. Каждый раз находилось в их рассказах что-то новое, доселе никому не известное и не прописанное в учебнике истории.
Помнится один рассказ деда Тимофея о том, как большевики занимали в первый год революции станицу. Он так подробно рассказывал, что становилось жутковато. По словам деда Тимофея, большевики не заходили, а врывались в населённый пункт, сметая всё на своём пути. Особенно доставалось первым домам на въезде в станицу, поэтому люди, услышав о приближении отряда большевиков к станице, спешно покидали дома, увозя домашний скарб и скотину. А кто не успевал уехать, прятались в подвалы или подпол, и всё же не всем удавалось уцелеть.
Рассказ о погибшей маленькой казачке – ошеломил юную мою героиню. В один из эвакуационных дней девчонка выбежала на улицу и, хлопая в ладоши, приветствовала скачущих всадников. Одному большевику это не понравилось, и он, резко развернув лошадь, выскочил из строя и поскакал к дому. Придержав скакуна у ног ребёнка так, что лошадь встала на дыбы, он взмахнул арапником и со всего маху ударил её по лицу. Кровь от удара так и хлынула, но этого ему показалось мало. Прокричав: «Казачья твоя морда!» – он вынул наган и выстрелил в упор…
Тоня на всю жизнь запомнила эту чудовищную расправу, и с тех пор боялась верховых всадников. Увидев скачущего всадника, она убегала в дом и зашторивала окна.
Впечатляющими рассказами были воспоминания станичников и о гражданской войне. Это было время, когда станица могла за один только день переходить из рук в руки десятки раз. Бывало, в день приходилось по нескольку раз грузить вещи в обоз и уезжать в соседнюю станицу, которая ещё не была занята большевиками. Дождь, слякоть, плачущие дети, но оставаться в родном доме было рискованно: большевики не щадили ни старых, ни малых, ни больных: такая вот ярая ненависть у них была к людям, волею судьбы принадлежащим к казачьему сословию.
Не менее трагичны были встречи станичников и с белогвардейцами. Родная станица Тони находилась как раз на пути в станицу Баталпашинскую. (до постройки новой дороги в обход Кубанского водохранилища дорога на Баталпашинскую пролегала по современной Тамлыкской улице и выходила на гору в районе золотых источников, затем минуя Бекешевскую шла вдоль речек Тамлык, Большой Калмычек, Овечка, Абазинка и Тахтамыш. Этот путь существовал со времён русско-турецких войн. Также по нему шли русские войска на бой с Батал Пашой в 1790 году. – ВР).
Поэтому её жителям приходилось испытать разор не только красных, но и белых, у которых вооружение было из-за «бугра» (так отцы называли зарубеж).
Как-то отец рассказал дочери, как в одном из окопов, а они находились прямо за огородами станичников, белые, покинув станицу, оставили яркие игрушки. Дети бросились разбирать их, но оказалось, что игрушки были начинены взрывчаткой. Многих мальчишек не досчитались в казачьих семьях в ту памятную для отца осень первого года гражданской войны…
Казаки истреблялись и обманным путем.
Откуда-то в станице появился кем-то засланный казачий агитатор. На сходках он призывал казаков к восстанию против советской власти. Многие станичники поверили ему и пошли на сход, на котором собирались разработать план захвата власти в станице. Мать Тони была мудрой женщиной и не посоветовала мужу участвовать в этом сговоре. Она сказала:
– Эта власть, я думаю, пришла надолго. И вряд ли её можно свергнуть в одной взятой станице. Не подослан ли этот человек для того, чтобы выявить недовольных казаков властью?
Так оно и вышло: собравшихся в тот роковой вечер казаков арестовали и судили как врагов советской власти. Все арестованные были сосланы рыть шахты для будущего рудника по добыче вольфрама и молибдена в горах Приэльбрусья. Там, в построивших ими шахтах, казаки и сгинули…
Также здесь присутствует рассказ об одном из самых уважаемых учителей станицы – Шамайском Николае Александровиче:
Не вернулся из мест ссылки и родственник семьи Николаевых – дядя Санька Шамайский ( так называли его племянницы) – потомственный казак, первый атаман станицы, смелый и мужественный человек. Его жене одной без хозяина подворья и главы семейства пришлось растить четырёх детей. Трудно, небогато жила семья репрессированного казака, но это не мешало детям вырасти добрыми, отзывчивыми и смелыми людьми. Никто из них не озлобился на власть.
Все трое сыновей первого (последнего. Шамайский Александр во время передачи станицы между белыми и красными менял должности атамана и комиссара–ВР) атамана станицы Шамайского Александра в первые дни войны отправятся на фронт, чтобы защитить ту самую советскую власть, которая репрессировала их отца. А один из них, Николай, попавший в плен в самом начале войны, совершит из плена три побега, чтобы продолжать воевать за свободу и независимость своей Родины от фашистских захватчиков.
Однажды на уроке в день Победы учитель, потомственный казак, сын атамана – Шамайский Николай Александрович расскажет своим ученикам, как тяжело и унизительно сознавать себя пленным. Тоня хорошо запомнила урок своего учителя, участника Великой Отечественной войны:
– Первые два побега были неудачны, потому что нас было много. И среди нас были те, кто с трудом передвигался от истощения и ранений. Бросить своих мы не могли, поэтому приходилось нести их на себе, а на спусках косогоров спускать их вниз перекатом. Такое передвижение было медленным, а фашисты догоняли нас на мотоциклах. И только в лесу они бежали за нами с собаками. Окружали нас, били и возвращали вновь в концлагерь избитых, голодных, в изорванной в клочья одежде, но не сломленных духом. А третий побег мы совершили уже втроём. Ребята подобрались выносливые и смелые. Бежать старались только ночью, чтобы не быть замеченными. Мучил голод, ноги, сплошь покрытые ссадинами, трудно передвигались, но больше всего хотелось пить…
На третьи сутки наконец-то мы вышли к водоёму. Припали иссохшими и опалёнными солнцем губами к живительной влаге, и пили, пили, пили: казалось, время остановилось. А когда жажда была утолена, и мы осмотрелись, то поняли, что пили из отстойника городских отходов. Но нам казалось, что это была самая вкусная и свежая вода, может быть ещё и потому, что эта вода уже была на родной земле…
К сожалению, Николай Александрович никогда не рассказывал нам, его ученикам, через какие проверки пришлось ему пройти, прежде чем вновь занять место в строю защитников советской страны. Вообще-то, тогда, в пятидесятые годы, не говорилось о тех трудностях и испытаниях, через которые пришлось пройти советскому солдату, чтобы красное знамя Победы взвилось в сорок пятом над рейхстагом.
Несмотря ни на что, сын казака воевал долгие четыре года войны честно, не прячась за чужие спины, не отступая перед трудностями. Для него, как и для его отца, понятие чести было святым долгом, и это помогало ему быть верным казачьим традициям и обычаям: быть верным своей земле и Родине…
А после войны Николай всю свою жизнь посвятил воспитанию учеников, которым будет рассказывать о великой любви советского солдата к своей Отчизне, о героическом прошлом советской страны, о том времени, когда некогда было раздумывать и выбирать, а надо было действовать согласно требованию времени.
Только человек с чистой совестью, мужественным и добрым сердцем мог не озлобиться, не оступиться, а идти по жизни тропой прощения. Этого от него требовала совесть казака. А казаки, как известно, трепетно и глубоко принимают дар земного бытия с его ликующей радостью и печалью трагедии. Не вернулся один из братьев Шамайских с той войны, и мать всю жизнь будет оплакивать своего сына…
Первый колхоз, организованный на территории станицы Суворовская в 1930 году назван именем Сталина. В ноябре 1934 или 35 года (точных сведений о дате нет) «Колхоз имени Сталина» разукрупнили. На базе его бригад образовали 4 хозяйства: имени Сталина, имени Куйбышева, «Вторая пятилетка», позднее переименованный в «Колхоз имени Ворошилова» и имени Ильина.
Так рождался колхоз им. Ильина станицы Суворовской.
К этому времени люди стали покорнее: противостоять этой кампании уже боялись, а безропотно пошли в колхоз, где на полях трудились от зари до зари, получая за это один трудодень да кукурузную мамалыгу в обеденный перерыв. Сеяли вручную, пахали на коровах, которых приводили из своего подворья. А уборку урожая – самую жаркую и тяжёлую пору – приходилось выполнять и вовсе без еды, только воду привозили в огромных деревянных бочках, чтобы пили много, тогда не так хотелось есть. Мужчины урожай косили косами, а женщины – серпами и сразу же колосья связывали в снопы, которые на подводах отвозили на ток, где обмолачивали цепами. Готовили ток к уборке тщательно: утрамбовывали большой круг земли катками, которые женщины таскали вручную. Затем мазали этот круг глиной и, когда круг высыхал, свозили на него снопы для обмолота. Болезнь и беременность женщин не признавались бригадным начальством: не вышел на работу – саботаж, могли и посадить лет на десять.
Во время коллективизации прошла кампания по раскулачиванию, принёсшая станичникам море страданий и горя, разрыв семейных уз, разрыв поколений.
Раскулачили родителей матери моей героини в начале кампании.
А отец матери в первую мировую войну служил в казачьем полку русской армии есаулом, а когда вернулся с войны в 1916 году, ему дали несколько гектаров земли для восстановления благополучия его семьи, которая перенесла много страданий и лишений в отсутствие кормильца. И зажил казак-ветеран своим трудом. На деньги, выделенные ему по возвращению с войны, построил дом, развёл пчёл и обрабатывал землю. В общем, обзавёлся крепким хозяйством. Работал на земле не жалея сил сам и приучал своих детей к труду в поле. Налаженная жизнь ветерана длилась недолго: грянула Великая Октябрьская революция. Но казак не терял веры на достойную жизнь и после революции старался работать на собственных наделах так, чтобы земля не истощалась. Немного разбогатев, купил молотилку и нанял работников, так как своя семья не справлялась со всей работой, да и дети ещё были маленькие, и им не под силу была работа на пашне. А пчёл он разводил всегда, потом и к сыну перейдёт эта традиция. Поэтому «кулаком» стал не за чужой труд.
Но до Красноярского края родители матери не доехали. По решению деда Василия повернули назад, домой. Как-то на одной из пересылочных станций дед сказал своей жене: «Едем, мать, назад, домой. Будь что будет. Помирать мы и дома можем». по возвращению в станицу они увидели, что дом разрушен, хозяйство разграблено, дети кто где. Потом дед часто будет повторять: «Но зачем разрушать было дом?!» В колхоз дед так и не вступил: жил единолично.
Отдельный акцент поставлен Татьяной в отношении приезжего чиновника:
А в колхозах всё ещё работали за один трудодень и похлёбку в обед. Отец Тони вспоминал, как однажды к ним в бригаду заехал какой-то чиновник, присел невдалеке от обедавших колхозников, расстелил белую салфетку, вынул из портфеля ломоть белого хлеба, колбасу, о которой они, хлеборобы, и мечтать не могли. Не обращая внимания на прикованных к хлебу и колбасе взглядов колхозников, чиновник аппетитно съел свой паёк и только потом сказал:
– Скоро и вы будете жить лучше, есть белый хлеб и мясо.
Голод и репрессии, которые проходили в станице. Здесь я выписал только события, происходившие в станице:
Но ещё долго станичники не будут наслаждаться белым хлебом, потому что наступил голодный 1933 год…
Этот год удался неурожайным, но это ещё полбеды. Страшнее было то, что весной этого года прокатилась волна кампании продразвёрстки, продотряды которой прошли по станице и отобрали все запасы у станичников. Бабушка Василиса, мать отца, рассказывала Тоне, как она несколько бутылок с кукурузой закопала в огороде, чтобы можно было посеять эти зёрна весной. Но продотрядовцы металлическими прутьями истыкали всю землю подворья и огорода и, найдя припрятанные зёрна, забрали их. Так семья лишилась последней надежды не умереть с голода.
Поэтому в тот год умирали семьями. Такого горя станичники не знали даже в суровые революционные годы и в период гражданской войны. Мёртвые лежали всюду: в своих домах, на улицах, на огородах собственных участков – везде, где настигала человека голодная смерть. И хоронить этих мёртвых было некому.
Мать Тони (Антонина Васильевна – ВР) вспоминала одну из самых жутких картин голода: соседи, с вечера натопив печь, на ночь специально закрыли заглушку, чтобы утром не проснуться, потому что стало невыносимо слышать постоянный плач детей и их мольбу о хлебе и еде. Когда в течение дня никто из хаты не вышел и не отозвался на окрик соседей, стали подозревать что-то неладное и решили посмотреть, что же случилось. То, что увидели люди, привело их в шок: дети лежали мёртвые на печи, старики – на полу, мать с отцом так и остались лежать, обнявшись, на кровати. Не выдержав голодного мучения, семья предпочла голодной жизни смерть…
Но семье Тониных родителей повезло: они пережили голод и продолжали работать на колхозных полях. Ели в основном корни лопуха, после которого кружилась голова, и мерещились невообразимые весёлые картины перед глазами. А когда выросла лебеда, стали варить суп с её листьями. Истощенные и слабые, они продолжали верить, что весь этот кошмар скоро кончится, и земля вновь даст силы и здоровье.
Миновал голод, потому что осень принесла урожай, и можно было чуть-чуть порадоваться жизни. Появился на столе хлеб, по праздникам можно было позволить себе и мясо, так как спустя несколько лет после коллективизации власть разрешила в хозяйстве станичников держать скот и птицу. Но не суждено было долго длиться семейному благополучию. Нормальный уклад жизни станицы нарушил 1937 год, который жестокостью, насилием и каторгой окончательно породил в людях страх и покорность перед властью. Увы, этот страх останется в людях надолго. Вот почему в доме отца и в середине ХХ века закрывали ставни и плотно зашторивали окна, когда собирались друзья отца за кулагой и калмыцким чаем.
А бояться было чему. Старший брат отца – Иван за неподчинение местной власти сменить черкеску на обычную одежду, и высказывание смелых мыслей в адрес власти, отказ получать паспорт (дескать, мы, казаки, не продаёмся советской власти) – всё это послужило поводом для его ареста.
…Его взяли осенью 1937 года. Глубокой ночью у ворот двора Тониного дяди остановился монотонно урчащий газик, который отвезёт непокорного казака в Пятигорский пересылочный пункт, куда только один раз допустят его жену на свидание. Впоследствии она расскажет:
– Ивана было не узнать: лицо всё в кровоподтёках, от одежды остались только клочья, голодная отёчность по всему телу…
А потом начались этапы. И не узнает Иван, что у него в марте 1938 года родится дочь Раиса, а старший сын тоже Иван, спустя двадцать лет после ареста отца отправится по сибирскому тракту осваивать север по комсомольской путёвке. Младшие дочери, потомственные казачки, будут в станице жить, продолжая традиции отца: сеять хлеб и растить детей, но никто из них не озлобится, не будет таить зла и ненависти на власть за безвинно арестованного и сгинувшего где-то в ГУЛАГе отца. Такая, видимо, казачья мораль: сеять на земле добро, хлеб и не помнить зла. Пройдёт несколько лет и 58 статью и каторжный труд родного дяди Ивана повторит его племянник, но уже в 1947году.
Великая Отечественная война тема особенная. Суворовская была оккупирована в августе 1942 года. Освобождена 13-14 января 1943 года. Нет семьи в станице, которая не пострадала бы от той страшной войны. Татьяна уделяет большое внимание во время оккупации станицы. Этот рассказ открывает неизвестные станицы истории:
Отец Тони действительно прожил долгую жизнь. Ему предстояло пройти ещё многие испытания: Великую Отечественную войну, смерть старшей дочери, каторгу племянника и укрытие у себя в доме немца-антифашиста.
22 июня 1941 года где – то в половине четвёртого утра родители Тони как всегда рано встали, чтобы выпить чашку чая до выгона коровы в стадо. Вот во время чаепития отец и рассказал жене сон:
– Будто над северным склоном станицы (район современного выезда в сторону города Черкесск-ВР) развёртывается огромное полотнище, на котором написано слово «Сталин». А с запада на это полотнище надвигается чёрная стрела, которая, ударившись о слово, раскалывает его на две части: одна часть почему-то оказывается прямо над моей головой. Я изо всех сил стараюсь соединить расколотое слово, но мне было как-то трудно это сделать: та часть, что была надо мной, никак не поддавалась мне. Мне стали помогать мужчины нашей станицы. Стоило нам большого усилия соединить это слово и вытащить из полотнища черную стрелу, которая прямо в наших руках рассыпалась на мелкие части.
Жена выслушала мужа и, немного помолчав, сказала:
– Не миновать нам, отец, войны, которая, по всей вероятности, расколет наше государство, но если верить твоему сну, всё же мы должны одолеть врага. И ты, Стефан, пойдёшь на войну в числе первых.
А под вечер того же дня они услышали плач соседки, муж которой работал в МТС, где была связь с районом. Поэтому страшную новость о начале войны он услышал одним из первых на улице.
Отца Тони призвали на войну 23 июня 1941 года. Распределили отца в часть, формировавшуюся на Кавказе, а мужики-соседи попали в армию генерала Власова. Поэтому воевать отцу Тони пришлось на родном Кавказе, где в 1942 году в январе месяце он был контужен. Лечение после контузии он проходил в госпитале Кисловодска. А когда немцы заняли Ессентуки, госпиталь, не успев эвакуироваться, разрешил раненым, которых должны были комиссовать, покинуть Кисловодск и добираться до родных мест самостоятельно. Так отец на костылях через станицу Боргустанскую, где ему пришлось заночевать, добрался до своего дома, подворье которого уже было занято немцами.
В Боргустанской ему приснился сон, который много лет спустя отец рассказал дочери:
– Будто захожу в хату, а Маруся, твоя старшая сестра, лежит на диване, и у неё отрезана голова. Я с криком бросился к ней, взял голову и переложил на кровать. Проснулся в холодном поту, а потом всю дорогу, идя пешком в станицу, думал, что же это за сон?»
Когда подошёл к своему дому, там он застал немецкую роту танкистов, танки стояли и во дворе, и в огороде, и на выгоне. В огороде немецкие солдаты развели костёр и что-то в котелке варили. Постояв некоторое время у ворот, отец зашёл во двор и направился в хату, где его ждало горе: старшая дочь Маруся лежала на диване и громко стонала. Отец, подойдя к ней, позвал её, но она не откликнулась на его голос. В отчаянии он взял дочь на руки и перенёс её на кровать. Но тут же и сам упал: ноги без костылей не держали его. Но в минуты встречи с дочерью он об этом не думал. Тут зашла мать и рассказала, что случилось с дочерью. Немецкий врач, осмотрев девушку, сделал вывод: менингит, и, помолчав, добавил:
– Будет лучше, если она умрёт, иначе останется на всю жизнь инвалидом». Да и лечить в оккупацию было некому и нечем…
Маруся умерла 23 февраля 1942 года (видимо год спутан. Возможно 1943-ВР). Мучения семнадцатилетней девушки, длившиеся три дня, закончились.
Зима сорок второго выдалась суровой: стояли сильные морозы, метели засыпали улицы, и трудно было по ним передвигаться. Поэтому могилу выкопать было невозможно. Тогда мать Тони обратилась к немцам за помощью. Они сочувственно отнеслись к горю семьи. Помогли вырыть могилу, взорвав землю, и выделили машину для похорон. Отца не тронули. Старший по званию немецкий офицер сказал:
– Не мы с тобой, солдат, эту войну начали. Все мы выполняем только приказ, и нам с тобой делить нечего.
Родители говорили Тоне, что оккупанты панически боялись партизан и всё повторяли, что казаков они не трогают.
После войны в доме Тониных родителей долго хранилась немецкая пластмассовая банка, в которой держали соль. Стояла она обычно под печкой. Мать часто, смеясь, называла эту банку – «трофей войны», потому что она её выменяла у немцев за молоко.
Среди немецких танкистов был один странный солдат. Он как-то всё время держался в стороне от своих сослуживцев, почти ни с кем не разговаривал и всё задумчиво смотрел куда-то вдаль. А однажды, когда мать доила рано утром корову, она услышала, как за сараем кто-то всхлипывает. Закончив дойку, она потихоньку прокралась за сарай и увидела того самого странного немца плачущим. Тогда она подошла к нему и спросила:
– Что случилось? Почему вы плачете?
Немец плохо изъяснялся по-русски, но мать поняла: на него сильно повлияла смерть их старшей дочери. У него дома в Баварии остались жена и двое детей, которым, возможно, сейчас тоже плохо. В конце разговора, глядя Тониной матери прямо в глаза, в отчаянии, произнёс:
– А если русские победят, что вполне вероятно, что будет с моими детьми? Как русские отнесутся к ним? Так же, как мы к вашим детям? Поэтому я не хочу больше воевать. Вы такие же люди, как и мы. Мне стыдно, что я участвую в этой чудовищной кампании…
Так начались тайные разговоры странного немца с Тониными родителями. Вечером, когда все вокруг угомонятся, он приходил в родительскую хату и всё пытался по-философски разобраться в трагедии, начавшейся 22 июня 1941 года.
Шло время. Уже стояла зима, немцы давно покинули станицу, устремив свои силы к Сталинграду. Потихоньку налаживалась жизнь станичников без оккупантов. Колхоз продолжал жить, потому что немцы не оставили своих представителей в станице, а назначили уполномоченных из числа казаков, которые не нарушали привычного уклада станичной жизни. Отец, превозмогая боль в ногах, на костылях работал в колхозной бригаде учётчиком. Ему выделили лошадь с « бидаркой» (это такая бричка на двух больших колёсах с такими же большими рессорами), от этого «бидарка» казалась высокой, а её два больших колеса, перекатываясь с кочки на кочку, важно раскачивали фигуру отца из стороны в сторону.
В один из декабрьских вечеров 1942 года (также видимо год спутан. Возможно 1943-ВР) кто-то осторожно постучал в окно родительского дома. Мать, накинув платок на плечи, вышла на стук и ахнула. На пороге хаты стоял тот самый странный немец, промокший и продрогший от бушующей декабрьской снежной пурги. Ничего не говоря, мать пригласила его в хату.
При свете керосиновой лампы родители увидели красные от бессонницы глаза немца, изодранную одежду, исхудалую длинношеею фигуру некогда опрятного немецкого солдата. Отец пригласил немца за стол: семья как раз в это время вечеряла. Но немец попросил воды, чтобы помыть лицо и руки. Согрели воды и отвели незваного гостя в баню. Там он привёл себя в порядок, надел предложенную отцом одежду. Помывшись, переодевшись и поужинав, немец на ломаном русском языке рассказал, что сбежал из части на пути к Сталинграду, воевать и убивать он больше не может и очень хочет домой, к семье.
Родителям Тони было трудно принять, какое-либо решение по отношению к этому прозревшему и нежелающему больше сеять зло на этой земле человеку. Они знали, что за сокрытие врага в своём доме им уж точно не будет прощения. И всё же человеческий рассудок оказался сильнее чувства самосохранения. Они спрятали незваного гостя на чердаке, снабдив его всем необходимым для тайной жизни. Спускался немец в дом только по ночам, и подолгу в темноте передней комнаты они с отцом сидели и вели разговор о жизни, о войне, о Гитлере и Сталине…
Когда наступила весна, немец ушёл. Отец часто вспоминал это событие и всё пытался разгадать душу этого странного немца:
– Дошёл ли? Увидел ли своих детей, о которых денно и нощно думал и переживал за их судьбу. А если дошёл, то сумел ли сохранить память о нас, людях, давших ему кров и хлеб, которые помогли ему выжить и вернуться в родной дом? Передал ли своим детям главную истину жизни: земля не различает рас, национальностей и вероисповеданий, а всех, без исключения, берёт под свою защиту при жизни и после неё…
Успел ли рассказать он своим детям, что уничтожать любую жизнь насильно, тем более, убивать за то, что человек говорит на другом языке и имеет в душе своего Бога - великий грех?
И сам себе отвечал:
– Война-то рано или поздно обнажит момент истины человеческой души. Поэтому, если дошёл, значит, рассказал всё своим детям и внукам.
Потому что невозможно вычеркнуть из памяти бесконечно тянувшуюся колонну евреев, которых гнали немцы через оккупированную станицу из Баталпашинской в Пятигорск на расстрел. В такие дни станичники выходили из своих хат к воротам и провожали эти колонны скорбным взглядом до тех пор, пока обреченные на гибель люди не скрывались за пригорком станицы…
А после освобождения Кавказа точно также, стоя у ворот, казаки и казачки и их дети провожали бесконечные колонны депортированных горцев. Иногда в долгие зимние вечера мать вспоминала:
– Печальнее всего было смотреть на полураздетых детей. Помню одну девочку. На её ногах были только резиновые «галошики» и больше ничего, а сверху тоненькое платьице, и в руках – зонтик. В марте у нас ещё бывает утренний морозец, поэтому она ёжилась от холода.
Встречаясь глазами со станичниками, депортированные отводили взгляд, стыдясь за своё столь унизительное положение изгнанных со своей родной земли и лишённых права защищаться и называться человеком…
Потом, через много лет, уже Тонина свекровь-балкарка, испытавшая на себе изгнание, дополнит рассказ матери:
– Везли нас в грязных товарняках без полок для ночлега, а пол товарного вагона состоял из нескольких досок, поэтому из проёмов между досками свистел холодный ветер, воды и пищи не было. На остановках кипяток можно было купить только за большие деньги или драгоценности, ни того, ни другого у нас не было. Свёкор твой от голода и жажды в дороге умер. И осталась я одна с тремя детьми. Твой муж – Ахмат (ему тогда было 9 месяцев) постоянно плакал от болезней и голода, потому что молоку в моей груди неоткуда было взяться. В таких вот нечеловеческих условиях мы доехали до Казахстана. На первой остановке одна казашка предложила продать Ахмата за мешок лепёшек, но я отказалась, решив, что умирать будем все вместе. Но, Бог дал, выжили…
Обстановка, интерьер и жилищные условия станичников. Религиозная литература – основная реликвия жителей станицы независимо от происхождения рода. Не все станичники были православными христианами. В станице встречались поповцы, новоизраилетяне, хлысты и старообрядцы. Ими были и потомки казаков и потомки иногородних. В то время кроме сохранённых дореволюционных книг не где было брать религиозную литературу и утварь, поэтому книги бережно хранили.
В доме родителей Тони было много религиозных книг, главной из которых считалась Библия. По праздникам и в воскресные дни в доме особенно тщательно прибирались, надевали праздничные наряды, а на голову женщины повязывали чистые белые платки, все домочадцы усаживались вокруг стола, отец брал в руки Библию, и начинались громкие чтения главной книги православия.
Отец читал не торопясь, объясняя прочитанное так, чтобы всем всё было понятно. Тоня, тогда ещё совсем юная девочка, тоже слушала и запоминала удивительные преобразования земли и людей. А однажды, прослушав очередную главу Библии, спросила у родителей:
– Пап, мам, а сколько стоит человек?
И услышала совсем неожиданный для себя ответ от них:
– Торговля людьми – великий грех. Запомни это, дочка, на всю жизнь.
Человек – бесценен, он не может быть товаром, потому что он – разумное существо, ему подвластно всё живущее и растущее на земле. Поэтому он обязан распоряжаться всем этим бережно, не уничтожать, а сохранять и преумножать всё, чем богата земля…
Домашние уроки Библии…
Это их истину впитала моя героиня, чтобы потом сделать правильный выбор жизненной линии…
Станичный клуб Октябрь – наследие казачьего клуба, располагался он рядом с бывшей казачьей управы. Сейчас на этом месте находится продуктовый магазин между 20 школой и парком. Клуб был разобран и кирпич использовался при строительстве Дома Культуры колхоза Гигант по улице Гагарина.
Родители против похода дочери на вечер танцев не возражали. Ведь она уже работала в ученической бригаде, а значит, дочь подросла и приучается к самостоятельной жизни.
Вспоминаешь старенький станичный клуб – и на лице появляется трогательная улыбка: бедно обставленная заасфальтированная площадка, вокруг которой из камня сложена полукругом стена, обмазанная глиной. Через эту замкнутую стену невозможно было проникнуть на площадку безбилетникам, потому что в этой каменной стене был всего лишь один узкий вход, он же был и выход.
Робко переступив порог узкого входа, перед девушкой открылась интересная картина: около глиняной стены стайками ютятся девушки, а противоположную такую же стену оккупировали парни. Такое противостояние длилось только до начала музыки, которая уже громко лилась из репродуктора. Как всегда первый танец – вальс. На этот танец парни не спешили приглашать девушек, так как не все умели кружиться в вихре этого удивительного и нежного танца. Но были и смельчаки.
Описание дома Юрия. Юрий – один из основных персонажей повести. Он был первым мужчиной и отцом первого ребёнка Антонины. В представленном отрывке описано убранство родительского дома Юрия:
И вот родительское подворье Юры: большой дом, покрытый жестью, в доме много окон (это характерно для казачьих построек), к передней части здания примыкает небольшая веранда с крыльцом. У дома много цветов – гордость матери Юры, чистый, засыпанный щебнем двор.
Приветливая улыбка мамы как-то сразу сняла напряжение у моей героини. Все зашли в дом, где было чисто и по-домашнему уютно. В центре большой комнаты – комод, накрытый кружевной салфеткой, на котором стоял маленький телевизор – символ семейного благополучия в начале 60-х годов ХХ века. Тогда телевизоры были большой редкостью: не каждая семья могла позволить себе столь дорогое развлечение. И чтобы поделиться столь дорогим развлечением, те, кто имел телевизор, выставлял его в вечерние часы в открытое окно, перед которым собирались соседи, чинно усаживались на принесённые из дома стулья, и начинался просмотр телепередач.
Юра включил телевизор, и все стали смотреть музыкальное ревю. Потом пили чай с домашним тортом. Мама Юры расспрашивала о Тониных школьных успехах, сообщила, что она слушает её передачи по местному радио, где Тоня была диктором. О родителях девушки не говорили, потому что в станице и так все друг друга хорошо знали. К тому же отцы работали в одном колхозе. Так восстановилось взаимопонимание и доверие между героиней и родителями парня, которому тоже верила.
Ещё один любопытный пример быта из жизни станичников - заготовка продуктов на зиму. До сих пор консервирование овощей происходит со второй половины лета до середины осени во время сбора урожая. из представленного отрывка можно выудить рецепт приготовления капусты и казачьего супа.
Моя героиня любила наблюдать осеннюю природную и житейскую суету. Казаки – народ хозяйственный. Осенью надо рачительно распорядиться собранными овощами, подготовить почву для будущего урожая и привести в порядок подворье.
Самым, пожалуй, интересным осенним делом была заготовка квашеной капусты на зиму. Собирались женщины нескольких станичных подворий, устанавливали очерёдность шинковки капусты, и начиналась работа: одни чистили капустные кочаны, другие шинковали, третьи готовили морковь и яблоки, четвёртые укладывали в огромную на десять вёдер кадку готовую продукцию. Первый слой - капуста с морковью, потом - яблоки, всё это засыпалось специями, и вновь капуста, затем огурцы и специи, и так до самого верха кадки, всё это хорошо утрамбовывалось, после чего капуста пускала сок, наверх кадки клали деревянный круг и гнёт. Две-три женщины готовили в это время на костре обед, чтобы после работы вместе отобедать. И вот работа закончена. Столы, где только что возвышались капустные вороха, накрылись белыми скатертями, на которые поставлены различные осенние яства. Обязательно варили казачий суп. Он очень прост в приготовлении, но по вкусу и аромату может поспорить с изысканным блюдом.
В холодную воду кладут очищенные целые овощи: картофель, сладкий перец, помидоры. Всё это варится до готовности картофеля. Затем овощи вынимаются, картофель мнётся, помидоры пропускаются через сито и вновь опускаются в суп. Отдельно мелко шинкуется лук и внутреннее свиное сало в ступе. Лук с салом разминается до однородной массы, и этой массой заправляют суп. Когда лук сварится, суп готов. Сваренный на костре суп необыкновенно ароматный. Подают такой суп с домашней сметаной. Едят его с горьким перцем и мелкими поджаренными сухариками. Это очень вкусно и сытно. На сладкое – пироги или вареники с черносливом и мёдом.
Моя героиня всегда с нетерпением ждала этот капустный праздник и с радостью участвовала в нём, помогая чем-нибудь взрослым.
На следующий день женщины шли в другое подворье, и капустный праздник продолжался.
Годовщины Октябрьской революции праздновались с размахом. Центральная часть станицы украшалась флагами, транспарантами и плакатами с лозунгами и портретами видных коммунистических деятелей. Демонстрации проходили на улицах Советская и Шоссейная.
Близилась очередная годовщина Октябрьской революции. Этот праздник в СССР отмечался широко и красочно. Города и сёла украшались нарядными транспарантами, всюду вывешивались призывы КПСС, по вечерам включались разноцветные гирлянды. Люди, при всеобщем дефиците, спешили заготовить к праздничному столу продукты…
Казаки тоже готовились к празднику, который проходил на центральной улице станицы. Их выход на параде был красочным и торжественным: блеск начищенных газырей, яркость башлыков, строгость черкесок и папах – всё говорило о том, что казачество возрождается, и традиции и обычаи предков не забыты.
Далее сюжет повести уносит героиню по разным частям бескрайнего Советского союза и о станице упоминаний практически нет. Произведение написано в 2011 году, в городе Ессентуки. Татьяна была ярким, жизнеутверждающим человеком. Работала учителем и до конца своих дней оставалась человеком, твёрдо стоящим на ногах.
Ссылка на повесть: https://www.proza.ru/2012/02/24/1039
19-20 марта 2019