Благотворительный фонд «Нужна помощь» помогает другим благотворительным фондам и занимается развитием некоммерческого сектора в России. Это своеобразный «фонд фондов». «Нужна помощь» открыл Митя Алешковский в 2015 году. Тогда же в рамках проекта появилось издание «Такие дела».
В декабре 2021 года Алешковский заявил, что уходит с поста директора фонда. Его место заняла Софья Жукова. Мы поговорили с ней о том, с какими проблемами столкнулся некоммерческий сектор после начала спецоперации, как изменилось отношение людей к благотворительности и что ждет НКО в ближайшем будущем.
— Получается ли у вас работать после 24 февраля? Кажется, многих с этого дня попросту парализовало.
— У нас тоже был паралич, когда мы стали получать информацию о новых санкциях. Мы были в таком состоянии первые две недели спецоперации. Для нас все было непонятно: менялись законы, против России вводили санкции. Мы не знали, за что хвататься и что делать. Пришлось менять все стратегии работы. Общий моральный настрой тоже так себе, когда ты не понимаешь, как дальше жить и что нас ждет.
Нас как организацию в целом и сотрудников внутри отпустило — если можно так сказать — только на прошлой неделе. Мы наконец-то собрались, активизировались и стали полноценно дальше работать. Первые две недели мы исключительно делились своей болью. Дальше мы вошли в рабочий режим.
Нельзя сказать, что что-то мешает сейчас нашей работе. Появляются новые проблемы, но это нас не останавливает. С первых дней спецоперации мы понимали, что не можем останавливать нашу работу. У нас больше 370 некоммерческих организаций из всех регионов страны. Они ждут нашей поддержки; ждут, что мы будем про них рассказывать, привлекать для них средства. Поэтому мы четко понимали, что не собираемся останавливаться или прекращать работу.
— На чем вы сейчас сфокусировались? Вы строите долгосрочные планы?
— Большие долгосрочные цели, которые мы ставили на два года вперед, сегодня выглядят как на оазис в пустыне. Непонятно, кажется он нам или мы действительно к нему идем. Сейчас мы живем кварталом. Это самое долгое, что можем планировать. В рамках квартала мы живем двухнедельными спринтами, то есть обновляем статус задач каждый две недели.
Например, две недели назад никто не предполагал, что Facebook* и Instagram* станут экстремистскими организациями. А уже сегодня мы обсуждаем на летучке, как с этим жить.
Мы перешли на еженедельные встречи со всеми руководителями. Раньше мы встречались раз в месяц, а раз в квартал отчитывались о нашей работе. Теперь мы каждую неделю обсуждаем, что конкретно нужно сделать при условии новых изменений в законодательстве или санкций.
Мы поставили на паузу проверку отчетности наших благополучателей, которым помогаем. То есть мы не будем пристально проверять отчеты НКО. Мы всегда успеем это сделать. Сейчас мы сфокусировались на том, чтобы как можно больше организаций верифицировать и добавить в наш каталог, чтобы тех, кому нужна помощь, могли эту помощь получить.
Сейчас из длинного развития некоммерческого сектора мы перешли к точечному решению сиюминутных задач. Тушим пожары.
— Про конкретные проблемы. Что сейчас мешает вам работать, и какие проблемы нужно решить в первую очередь?
— Главное — это пожертвования. Из России ушли Visa и Mastercard. Мы видим, что пожертвования не проходят из-за того, что у людей нет денег на картах. Это не значит, что резко за неделю обеднели все люди. Мы предполагаем, что они переводили свои активы с одной карточки на другую. Регулярные пожертвования, которые списывались каждый месяц, теперь не списываются. На старых картах просто нет денег. Людям нужно заново подписаться по новой карте, чтобы транзакции продолжили поступать.
Если говорить про статистику в целом, по некоммерческому сектору нет больших потерь. Даже наоборот, есть рост разовых платежей.
97% пожертвований в «Нужна помощь» от физических лиц — это рекуррентные платежи. За 20 дней регулярные платежи уменьшились на 22%. Из-за этого мы сократили наш бюджет почти на 30%.
Мы также видим, что у нас не проходят платежи от доноров, которые оформляли карты за рубежом. Это небольшое количество, но все-таки про 5% мы можем заявить с уверенностью. Это наши доноры, у которых оформлены карты в зарубежных банках. Сейчас они не могут продолжать жертвовать нам.
Теперь нельзя покупать рекламу в Instagram*, Facebook* и Google. Реклама помогала нам привлекать новых жертвователей и рассказывать про благотворительность. Теперь мы такой возможности лишились. Сейчас мы работаем в VK и Одноклассниках, разрабатываем рекламу в Яндексе, но конверсия там ниже. Для нас это болезненная ситуация. Мы лишились канала коммуникации, который помогал нам привлекать пожертвования.
Есть также бытовые вещи, с которым столкнулись все, не только НКО. Например, цена на бумагу или картриджи. Раньше картридж стоил 18 тысяч рублей, а теперь стоит 50 тысяч. Мы делаем выбор между тем, чтобы покупать оригинальный картридж или пять раз заправить существующий, не такой оригинальный.
Обычно мы заказывали бумагу в «Комусе», а теперь ее там нет. Цена на бумагу в других магазинах достаточно высокие: если раньше пачка стоила 320 рублей, то сейчас цена доходит до 1000. Спасает электронный документооборот, к которому мы резко перешли.
Одно дело — мы. Мы не закупаем корма для животных, перевязочные материалы или медицинское оборудование. В начале марта кислородные концентраторы подорожали на 30–40%, а поставки из США, Италии и Германии вообще были приостановлены. Некоторые товары, которые были закуплены заранее, стоят на границе и не могут въехать в страну.
На сегодняшний день все дорожает и кончается. Пока непонятно, как с этим жить дальше.
— О каких расходниках НКО и фондам сейчас стоит беспокоиться в первую очередь?
О всех расходниках, которые связаны с оказанием помощи. Важно говорить не только про медицинские организации. У нас также много зоозащитных НКО, которым надо закупать корм для животных. Это тоже большая проблема.
Сегодня люди бросают силы туда, где что-то жизненно необходимо. Однако есть и другие организации, которые занимаются системными вопросами. Например адаптацией людей с ментальными нарушениями. В алармистской ситуации про них забывают, а люди никуда не денутся, их надо поддерживать.
— Есть ли кто-то, кому помощь нужна в первую очередь?
Ответить на вопрос, кому помощь нужна больше, нельзя. Помощь сейчас нужна всем и ее надо сохранить. Делать какие-то резкие изменения, менять свои пожертвования в пользу других организаций не имеет смысла.
Не забывайте про региональные организации. У них меньше возможностей про себя рассказывать и меньшие бюджеты. Они не такие громкие, как столичные НКО, поэтому и финансирование у них меньше.
— Про пожертвования. Насколько уменьшились пожертвования у других НКО и фондов?
— В среднем пожертвования не упали, а даже увеличились. Этот рост связан с организациями, которые занимаются правами человека. Например ОВД-Инфо** — они только девятого марта прекратили сбор средств.
Люди стали больше делать разовые пожертвования.
— Правильно ли я понимаю, что для любого фонда и НКО ценнее регулярные пожертвования, чем разовые платежи?
— Регулярные пожертвования любой суммы позволяют деятельность планировать и их потеря это очень больно для НКО.
— Помогает ли вам и другим организациям государство?
— Объективно и без лукавства — мы четко понимаем, что сейчас стабильность некоммерческого сектора зависит от государственной поддержки. Через Общественную палату и Минэкономразвития мы направили предложения по поддержки НКО.
Еще во время ковида Путин подписал указ, по которому любые меры по поддержке бизнеса должны касаться НКО тоже. Это супер важно для нас. То есть когда сейчас правительство разрабатывает меры поддержки бизнеса, мы также ждем этого и в наш адрес.
Мы также надеемся на поддержку Фонда президентских грантов. Когда частных пожертвований становится меньше, нам это особенно важно.
Есть и грустные новости. Банк России установил размер комиссии для платежей в 1%. Благотворительность туда не вошла. Мы надеемся, что благотворительность туда тоже включат, чтобы банковские комиссии, комиссии организаций, которые занимаются процессингом наших платежей, нам тоже снизили комиссию. Сейчас она в районе 2%.
— Но такая поддержка – это долгосрочная мера. Оперативной помощи сейчас от государства нет?
— Мы надеемся, что все решения будут достаточно быстро приняты, чтобы нам не пришлось сокращать сотрудников.
Если говорить про долгосрочную перспективу, там тоже есть над чем работать. Например, отмена НДС при передаче продуктов на благотворительность, у которых проходит срок годности.
— Много ли людей ушло из вашего фонда после начала спецоперации? Есть ли уже какие-то сокращения в других НКО?
— Исходя из того, что пишут в соцсетях, где-то сокращения есть. Мы решили, что ближайшие две недели не будем сокращать сотрудников, хотя с руководителями мы об этом уже говорили. Если нас поддержит государство, это позволит нам не сокращать людей.
У нас есть несколько людей, которые приняли решение уехать из России. Это были те сотрудники, которые могут работать удаленно. Если работать можно удаленно, то мы никого не увольняем.
Есть несколько сотрудников, которые за прошедший месяц решили перейти в другие сферы. Кому-то предложили более высокую зарплату, а кто-то давно хотел менять работу, и решение сейчас пришло быстрее.
Конечно, все немного боятся. Если помощи не будет, не очень понятно, где дальше искать работу.
— Вы сказали, что есть повышение разовых платежей. Можно ли предположить, что люди стали лучше относиться к НКО в целом? Ощущаете ли вы, что у людей как-то поменялось отношение к фонду?
— За последние дни мы получили максимальное количество поддержки от наших жертвователей. Нам писали «мы вас не бросим»; «будем с вами столько, сколько хватит сил». Мы видим, что люди, которые долго молчаливо были с нами сейчас вербализируют свою поддержку. Мы видим заботу в письмах жертвователей. Для нас это очень важно.
От нас вроде бы никто не уходит, но нестабильность и тревога все равно слышится и чувствуется в наших донорах.
В наш фонд стало больше поступать заявок о помощи. Среди них есть те, в которых, скажем так, видны нечестные посылы. Еще нам стали приходить по три–четыре письма в день с просьбой дать денег на всякие бытовые вопросы.
Мы с коллегами поняли, что не все люди в курсе о проблемах, с которыми мы сейчас столкнулись. Поэтому мы будем яснее транслировать, что у нас падают пожертвования.
— Как вы думаете, почему слов поддержки стало больше?
— Когда происходят большие трагедии, внутри человека появляется горе. Он понимает, что теперь важно не только совершить пожертвование, но и что-то сказать. Так люди пытаются показать, что они тоже переживают, что они озабочены ситуацией, что им не все безразлично. Это нормальная человеческая реакция. У нас классные доноры. Я бесконечно рада, что благодаря ним мы можем помогать другим.
Жертвователям тоже нелегко. Неделю назад, когда мы написали, что нам важно сохранить поддержку, нам написал мужчина:
«Не волнуйтесь, буду поддерживать. Если повысят пенсию, буду перечислять больше».
Россия держится на пенсионерах.
— Все вокруг говорят про Чулпан Хаматову. Люди разделились на два лагеря. Одни говорят, «вот к чему приводит компромисс с властью», другие — что она просто делает свое дело и делает его хорошо. Можно ли руководить фондом, если человек уехал и насколько для фонда губителен переезд руководителя?
— Во-первых, Чулпан Хаматова не руководит фондом «Подари жизнь». Когда уезжал Гриша Свердлин, он также написал, что перестает руководить фондом «Ночлежка». Такая же история происходит с нами и с Митей Алешковским, который еще в конце года сообщил, что перестает руководить организацией.
— Передал вам фонд в лучшее время!
— Да уж. Конечно, руководство организацией из другой страны невозможно. Кто-то должен быть на месте. Даже открыть счет в банке, когда руководитель находится в другой стране, трудно. Я смотрела интервью Чулпан. Там она очень четко говорит, что отъезд — это ее человеческое решение, а не позиция фонда.
Некоммерческий сектор живет на харизматичных лидерах. Люди дают деньги людям, а не организациям. Руководители НКО достаточно публичные люди, но они остаются людьми и имеют право на выбор. Я не осуждаю ни одного человека, который сейчас принял решение уехать. Когда у человека есть какие-то свои убеждения, по которым он не может находиться в России, он имеет право уехать.
Стабильна та организация, которая может действовать, даже когда ее лидер куда-то переезжает.
Я сейчас нахожусь в Москве. Я не хочу никуда переезжать, но не знаю, как сложится ситуация. Пока жизни и здоровью моей семьи ничего не угрожает, я буду находиться здесь.
— Любой фонд – это организация, которая должна сохранять хорошие отношения с государством и всё делать в рамках закона. Вместе с этим руководители и сотрудники фонда могут быть не согласны с тем, что делает государство. Как в этом случае поступать людям?
— Всегда нужно понимать, за кого ты говоришь: за себя или за организацию. Если ты говоришь за себя, то надо писать, что это твое личное мнение, а не мнение организации.
Мы занимаемся общественной деятельностью. Наша задача — не бросать тех, кому мы помогаем. Для нас это самое важное. Если есть что-то, что может помешать этой работе, то я обязана этого избежать.
Никому из наших сотрудников я не запрещаю выражать свою позицию. У всех есть право говорить, что они считают нужным. Но никаких позиций от лица организации быть не может.
— Самый дурацкий вопрос — про будущее. Как вы думаете, что будет с НКО и благотворительными фондами?
— Месяц назад я бы сказала, что мы откатились на десять лет в прошлое. Сейчас первая паника спала. Теперь мы ищем новые способы действия.
Я не представляю себе свободную экономику без жизни третьего сектора. Некоммерческие организации действует не в противовес власти, бизнесу или государству, а вместе с ними. НКО – это такие же покупатели медицинского оборудования, корма или еще чего-угодно. Когда в обществе появляется новая проблема, мы часто обнаруживаем ее быстрее, чем государство.
Будущие изменения коснутся всех сфер жизни. Надо как-то жить дальше. Сейчас мы почитаем наши потери, поймем, что с этим делать. Пересогласуем бюджеты и продолжим работать.
Больше всего меня пугает, что доверие к НКО может упасть. Поднимается шумиха про национал-предателей и врагов народа. Сейчас важно, чтобы не было разобщения. Доверие только-только начало устанавливаться. Только стали появляться люди, которые стали доверять НКО.
Мы сможем решить любые проблемы. Главное, чтобы всё максимально работало на доверие к некоммерческому сектору.
— А от чего зависит степень доверия к НКО? От того, объявят ли вас национал-предателями или нет?
— Конечно. Когда Генпрокуратура сказала, что нельзя поддерживать Украину, что это значит? Что нельзя поддерживать граждан Украины, которые приезжают в Россию учиться и лечиться? А те, которые приехали до начала спецоперации?
Благотворительность — очень эмоциональное, а не рациональное дело. Человек видит проблему — и тут же действует.
Как-то я ехала в такси, а все таксисты, которые мне попадаются, слушают Соловьева. В одном из выпусков Соловьев или кто-то из его гостей сказал, что все НКО спонсирует Запад. В России больше 89 тысяч НКО. Конечно, это неправда. Но когда ты услышал это, оно у тебя уже записалось это на подкорку и в следующий раз ты уже подумаешь, прежде чем помогать фонду.
Когда мы говорим про русский народ, который всегда сплочается ради победы, было бы здорово, чтобы мы также хотели победить рак, бездомность, безработицу и алкоголизм.
* Facebook и Instagram входят в компанию Meta, признанную экстремистской организаций и запрещенную на территории РФ
** Минюст включил «ОВД-Инфо» в «реестр незарегистрированных общественных объединений, выполняющих функции иностранного агента»