Есть некоторые части мира, которые вы никогда не ожидаете увидеть. Через несколько лет после падения «железного занавеса» родители забрали меня из школы в Россию. Мой отец брал пасторский учебный отпуск и участвовал в миссионерском фонде нашей деноминации.
Наши первые дни прошли в Москве, суровом, но необычном городе, где жили солдаты, нищие и балет Большого театра. Наш ночной спальный поезд из Москвы в Санкт-Петербург нуждался в телохранителях для защиты нашей туристической группы от ограблений поезда. Туризм был новым явлением, поэтому мы были одними из первых американцев, ступивших в Кремль и Эрмитаж. Статуи, увековечивающие прошлые режимы, были свергнуты. Гиды все еще разбирались со сложностями объяснения своего прошлого в быстро меняющемся и чувствительном настоящем. Мы чувствовали себя воодушевленными (и ошеломленными) едой, языком и обычаями, но больше всего нас привлекали церкви.
Посещение Храма Василия Блаженного стало уроком христианского единства и многообразия. Мы, трое американских пресвитериан, были окружены знакомым и незнакомым. Мы впервые увидели иконостас — иконную ширму, отделяющую алтарь от нефа, — и столкнулись с изображенными там историями христианской веры, страдания и красоты. Позже во время поездки визит к протестантскому миссионеру, испытывающему трудности, добавил много слоев к моему взрослому взгляду на веру. Благодаря этому и другому опыту восточно-православная ветвь церкви давала мне о себе знать в самом сердце «Третьего Рима» — название, которое использовалось для обозначения Москвы как наследницы византийского (или восточно-православного) христианства. Я начал понимать, что церковь намного больше и сложнее, чем я думал.
Спустя годы, как ученый, я сейчас лучше вижу, как взаимосвязи глобального тела являются историческими, настоящими и эсхатологическими одновременно.
Реформация, в частности, дает мне отправную точку. Когда реформаторы смотрели на Библию, они не только видели Слово Божье; они видели вселенскую церковь. Они увидели семейную связь, протянувшуюся сквозь время, пространство и культуру. Некоторые христиане преуменьшают протестантскую Реформацию, считая, что реформаторы проложили свой собственный путь, не обращая внимания на мировую церковь или церковную традицию. Но первоисточники говорят о другом. Реформаторы не рассматривали свою работу в отрыве от исторического или даже современного глобального христианства. Они считали, что церковь в целом находится в центре их усилий. На самом деле, один из главных вдохновителей движения Реформации исходил откуда-то далеко от Женевы и других центров протестантской мысли: из Эфиопской церкви.
Православие и протестантская Реформация
Когда протестантская Реформация начала разворачиваться, мировое христианство столкнулось с беспрецедентным кризисом. В начале XVI века немногим более 90 процентов христиан мира проживало в Западной и Восточной Европе (включая Россию). До этого момента христианство процветало как трехконтинентальная вера, процветавшая в Азии, Африке и Европе. Перемещение центра тяжести христианства с Востока на Запад было одним из самых тревожных последствий подъема ислама и потери Константинополя (1453 г.).
В 1526 году, когда завоевание продолжалось, правители Восточной Европы проиграли Османской империи решающую битву при Мохаче. Поражение короля Венгрии и Богемии Людвига II оставило путь к воротам Вены открытым для турецких армий, а вместе с тем и дверь в Центральную Европу. Европейцы раннего Нового времени переживали стремительное географическое сокращение христианского мира, как раз тогда, когда западная церковь тоже начала давать трещины. Не будет преувеличением сказать, что они чувствовали конец света, а турки были апокалиптическими посланниками Бога. Тем не менее восточные ветви христианской церкви были недалеко от протестантских взглядов.
Протестанты взаимодействовали с восточно-православными традициями несколькими последовательными способами. Для протестантов было очень важно, чтобы восточные ветви церкви не следовали католическим обычаям проповеди чистилища, продажи индульгенций или соблюдения верховенства Папы. Лютер поражался тому, как церкви Армении, Эфиопии и Индии избегали частных месс, возникших на Западе со времен Григория Великого. Лютер также придавал большое значение тому, что до «Папы» существовали епископы Эфиопии, Сирии, Антиохии и Рима. Православные ветви были связующим звеном с более чистой, более апостольской эпохой.
Церковь Эфиопии особенно упоминалась среди христиан раннего Нового времени. Некоторые ученые отмечают, что Лютер упоминает Эфиопию не менее 85 раз в своих письменных работах. Уважение к Лютеру только возросло после того, как в 1534 году его посетил диакон Михаил, эфиопский священнослужитель.
Для Лютера Церковь Эфиопии была более верна христианской традиции. Таким образом, Церковь в Европе нуждалась в реформировании в направлении Церкви Эфиопии. Возможно, для Лютера Эфиопская церковь была доказательством того, что его реформа церкви в Европе имела как библейскую, так и историческую основу.
Для Лютера «Эфиопия» символизировала церковь, и одним из самых ценных наследий, которые реформаторы определили в Эфиопской церкви, была ее настойчивость в сохранении Библии на общем языке.
Подражание Эфиопии
Стремясь изменить то, как люди воспринимают поклонение, реформаторы черпали вдохновение и прецеденты в восточноафриканской церкви, и от первого до третьего поколения усердно работали над тем, чтобы изменить то, как люди воспринимали поклонение. Представьте, что вы ходите в церковь на иностранном языке изо дня в день, даже не изучая язык. Не будет преувеличением сказать, что это окажет ограниченное влияние на ваше взросление как мыслящего христианина. Таким образом, для реформаторов выделение места для разговорного языка в церковном богослужении было необходимо для того, чтобы услышать и принять Евангелие. Изменение языка богослужения означало преобразование литургии, введение коллективного пения, изменение соблюдения таинств, возвышение проповеди и перевод чтения Писания в устную форму. Другими словами, Реформация во многом была языковым событием, и всемирная церковь находилась в самом центре этого события.
Когда реформаторы смотрели на Библию, они видели глобальную историю церкви, представленную через языки. Они заново открыли для себя греческий язык, а также стали изучать иврит, что стало первым шагом к восстановлению истинного Евангелия. По их собственным словам, латинский язык стал Вавилонской башней, которую можно было преодолеть, только переведя все Писание на местные языки. Реформация была моментом Пятидесятницы в их сознании, восстановлением того, что Бог изначально предназначил для всемирной церкви. Они хотели раскрыть основу Писания для одной главной цели: пастырского служения.
Мы видим, как эта мысль проявляется в комментарии Жана Кальвина. Там он дает богословское толкование решения напечатать имя Иисуса на трех разных языках: «Вряд ли это было обычной практикой, — пишет он, — но Господь показал этим предварительным соглашением, что уже было близко время, когда имя Его Сына должно быть известно по всей земле». Многоязычная церковь на самом деле была истинной церковью.
Когда Тридентский собор (1545–1547 гг.) ответил протестантизму, настаивая на необходимости латинской Вульгаты в богослужении — что не изменилось до II Ватиканского собора, — реформатор в третьем поколении (и преемник Жана Кальвина) Теодор Беза обратился к восточной церкви. Там он нашел убедительный прецедент, который был одновременно историческим и современным.
Беза привел доводы в пользу использования Библии на местном языке в предисловии к самому важному французскому переводу Библии, который был напечатан в Женеве: французской Женевской Библии 1588 года. Его влияние на Библии по всей Европе было огромным. Для Безы сохранение Библии на разных языках — греческом, иврите, арамейском, сирийском, эфиопском и латинском — было чудесным знаком Божьей верности церкви на протяжении веков. Это было вещественным свидетельством того, как Божья сила могла победить происки дьявола. Подобно Лютеру до него, Беза рассматривал повторное открытие оригинальных языков Писания как предначертанное Богом преобразование церкви.
Ничто из этого не рекламировалось как способ умалить латинскую Библию. Фактически Беза посвятил всю свою научную карьеру пересмотру латинского перевода Библии. Скорее, разнообразие языков было признаком намерения Бога принести спасение разным людям. Беза постарался подчеркнуть, что каждому человеку предназначено «слышать» Божью речь, независимо от его национальности, положения, пола или возраста. В связи с этим Беза многозначительно подчеркнул включение женщин и детей и процитировал список поддержки со стороны других отцов церкви.
Какие церкви жили этим? По мнению Безы, западная церковь должна была взять опыт из практик восточной ветви христианства, особенно Эфиопии, Греции и Леванта. Они исполняли повеление Христа передавать Благую Весть, и их примеру стоило подражать.
Какое отношение церковь Эфиопии, в частности, имела к Реформации? По словам Безы, довольно большое. Эфиопия была образцом того, что значило для церкви сохранять истинную цель Писания как Божьего Слова для всех людей. Восточные церкви были частью апостольского укоренения, к которому стремились западные реформаторы.
Сохранение Писания
Даже сегодня Эфиопская православная церковь продолжает вдохновлять. Одним из величайших чудес нашего мира, безусловно, являются церковные леса Эфиопии, где религиозные общины предприняли совместные усилия по посадке и выращиванию деревьев как части своего общинного пространства. Ортодоксальное эфиопское богословие и охрана лесов оказываются живительным сочетанием посреди бесплодного ландшафта Эфиопии. Зеленые круги церковных лесов, усеивающие эфиопский ландшафт, являются ярким признаком приверженности церкви управлению в контексте, лишенном чрезмерного сельскохозяйственного развития. На самом деле, без вмешательства церкви местные деревья Эфиопии вымерли бы.
Точно так же реформаторы считали, что церковь на Западе упустила из виду свое призвание сохранять Писание. Их решение состояло в том, чтобы следовать эфиопской модели и переводить Евангелие для слушателей (а не для читателей, учитывая низкий процент грамотных людей) в богослужении церкви. Они знали, что именно так церковь будет расти и процветать.
Когда реформаторы смотрели на Библию, они видели яркость и разнообразие языка как необходимое средство для передачи Божьей речи в любом месте и во все времена. Они видели нерушимое свидетельство всемирной церкви, простирающееся до самого Христа и до Божьего откровения. Для реформаторов сохранение Библии на общедоступных языках было не только основной миссией церкви, но и отражением самой церкви: уходящей корнями во времени и предназначенной для вечности.
Автор статьи: Дженнифер Пауэлл МакНатт — адъюнкт-профессор библейских и богословских исследований имени Франклина С. Дирнесса в Уитон-колледже, член прихода Первой пресвитерианской церкви Глен-Эллин, штат Иллинойс, и сопрезидент McNuttshell Ministries Inc.