В 1986-м году Довлатов выпускает сборник рассказов «Чемодан», в котором каждая его глава посвящена какой-либо вещи, нажитой им за тридцать с лишним лет жизни в России. В фанерном чемодане, уже в эмиграции, Довлатов находит креповые финские носки, номенклатурные полуботинки, двубортный костюм, офицерский ремень, куртку Фернана Леже, поплиновую рубашку, зимнюю шапку и шофёрские перчатки, – и каждая эта вещь вспоминается ему ярчайшими и лучшими историями из его жизни на родине.
С февраля по апрель прошлого года мне удалось пожить в доме Довлатова в Петербурге на улице Рубинштейна, 23. Там я сидела, закинув ноги на подоконник, на жёлтой кухне, изредка посматривая в заснеженное окно, и читала про эти креповые финские носки, да зимнюю шапку. Тогда я думала: интересно, как можно уместить тридцать семь лет своей жизни в один чемодан, когда сегодня условный «ты» не можешь отобрать и пары вещей в недельный отпуск? А как можно решить, что тебе брать с собой на всю дальнейшую жизнь?
Выбор Довлатова меня совсем не удивил: в принципе все вещи действительно нужные. А что вообще тогда было в имении у советского человека? Тем более писателя, такого нежелательного. В тот год я в принципе много времени провела на чемоданах, а после прочтения сборника решила, что мне стоит избавиться от большей части вещей и сузить своё нажитое до одного-двух чемоданов, чтобы можно было быстро собраться и с удобством уехать, куда жизнь позовёт. Тогда я и представить не могла, что упаковывать в чемодан придётся не только вещи.
Сейчас я сижу в белокаменном домике, чуть ли не сказочном, на юге Турции. Почти из каждого окна тут открывается вид на море и греческий остров. В чемодан я с собой упаковала какие-то вещи: сейчас уже понимаю, что действительно нужные, особенно тёплые, остались в Москве и Петербурге. Но чёрт с ними, с этими вещами! Их можно продать, купить, поменять, подарить или раздать – не проблема. Чемодан весом в двадцать четыре килограмма, забитый вещами моими и Лёни, никак по весу не сравнится с тем чемоданом, который стоит в уголке за моим сердцем.
Этот маленький метафорический чемоданчик с именной наклейкой на боку закрыт на щёлкающие застёжки. Я заметила его несколько дней назад, когда в один вечер осталась в пустой гостиной один на один с фразой «той тебя уже нет». Тогда что-то и затрещало в том тихом и скромном углу. Видимо, пока я утрамбовывала ботинки и скидывала кофты и брюки в Muji той ночью в Петербурге, попутно складывались в образный чемоданчик мои воспоминания, желания, мечты и цели. Я в него ещё не заглядывала, но открою сейчас, с вами, хоть делать это и немного боязно.
Итак, один-два-три...Щёлк! Щёлк!
Здесь, между рассыпанными речными жемчужинами с ожерелья моей мамы и потрёпанными пыльными дачными книжками папы, довольно аккуратно сложены мои детские воспоминания с просмотрами диафильмов; придуманные на ночь истории папы, основанные на его жизни в деревне, про двух друзей – Ваньку и Петьку; и мама, вечерами расчёсывающая мне волосы, когда нам обеим было грустно. Справа в красивую обёртку завёрнуты одиннадцать лет обучения в детской музыкально-хоровой школе «Восход». Первая выученная песня, слова которой я помню до сих пор: «Во дворе за бочкой, мы нашли щеночка. Он ко всем ласкается, лаем заливается!»; первое отведённое мне соло «Мистера Жука»; уроки фортепиано с Юлией Викторовной; руки Галины Измаиловны, усыпанные камнями, и её кудри, на закате через большие окна подсвеченные уходящим солнцем; дипломный экзамен, на котором я дирижировала одну из своих любимейших песен советского времени – «Последнюю поэму».
На шуршащую обёртку падает серый хвост. Это моя шестнадцатилетняя кошка Лапа, которая осталась сейчас в Москве с родителями. Я утыкаюсь носом в её медовый, знакомо пахнущий лоб.
Со дна чемодана звенит будильник. Вместо циферблата на нём изображена пластинка, проигрывающая мой третий, ещё не выпущенный, сольный альбом. Рядом лежит небольшая плюшевая акула. Нет, не из Икеи. Её мне подарил Лёня в один из приездов в Москву. Я назвала акулу Фрэнком Синатрой, потому что мне показалось забавным, что акула может исполнять песню «My Way», в которой есть строчка «when I bit off more than I could chew». Под акулой расположились два макета – Новоспасский монастырь, пруд и причал, где я любила проводить время и устраивать пикники, и меловой карьер, в котором мы с папой добывали слепки и окаменелости древних ракообразных.
В конце концов, коллекция из двенадцати томов сочинений Маяковского, мой «путь» быть русскоязычным артистом и мечта, длиною в двадцать один год, завести собаку.
И пока это всё, на что мне хватило сил разобрать в чемодане.
Щёлк-щёлк!
